Дара приподнялась на локтях и постаралась сесть. Лиза поддержала её.
— Я смотрю, облачаться в пижаму ты не приучена? — спросила она, глядя на куртку и уделанные грязью штаны, в которых Дара улеглась в постель. Та только хмыкнула. Лиза помогла девочке снять верхнюю одежду, а потом рубашку, пока та не осталась в коротких хлопковых шортах. Лиза критически осмотрела её белую кожу с голубыми прожилками.
— Однако же, какая ты худая. Куда только вся еда девается? Покажи, где болит.
Даро потрогала живот слева пониже рёбер.
— Наверное, это Риен. Ты вся в синяках, как будто тебя жёстко били. Хотя так и было. Сама видела?
— Чего там смотреть.
— Давай. Я принесла тебе кое-какие мази от Гессы, они любого на ноги поднимут через несколько дней.
Лиза принялась интенсивно растирать тело девочки какой-то вонючей мазью. Ощущения, впрочем, были приятные. Сразу стало теплее, и как будто боль снизилась. И руки у подруги были приятные.
Лиза натянула на девочку чистую рубашку и уложила обратно в кровать. Поднесла к губам лекарство, которое мягко обожгло горло. Хотя, запах, конечно, тоже был не очень.
— Это поднимет тебя на ноги. Не завтра, так…
Лиза ещё раз критически осмотрела Дару.
— Губы тебе бы тоже не помешало смазать для заживления. — Она прикоснулась пальцем к запёкшейся крови. — Завтра придумаю.
— Спасибо тебе.
— А теперь спи. Поговорим, когда придёшь в себя. Только знаешь… я скажу кое-что сейчас. Прости меня.
— За что?
— Я должна была продолжить состязание. Но мне стало больно и страшно. Вот и всё. И я скинула это на тебя.
— Не стоит, — ответила Дара уже в полусне.
— И ещё кое-что.
— Да?
— Леста умерла.
— О… Когда?
— Ещё вчера. Завтра похороны. Но тебе не обязательно идти.
— Ладно. Только… ты как? Я знаю, вы с ней…
— Ничего. — Лицо Лизы, освещённое светом ламп, стало бледным и отрешённым. Глаза безразлично смотрели в стену. — Я уже давно с этим смирилась.
Она встала и, поправив одеяло, полушепотом добавила:
— Ты лучше поспи. Я посижу с тобой. Вон там, за столом. Так, на случай, если тебе что-то будет нужно.
— Спасибо, Лиза.
Последнее, о чем подумала Дара, прежде чем погрузиться в полузабытье, было то, почему за весь день ни разу не объявилась М3.
Айвис аккуратно прикрыл дверь лаборатории и шагнул внутрь. Вопреки его ожиданиям, внутри было светло, хотя генераторы в последнее время барахлили. И пусто — но это как раз не стало для него сюрпризом. После вчерашних событий все, кроме охранной смены, отсиживались по комнатам, поодиночке или вместе, или жались в кучки в Раю, глотая кислый ягодный пунш. Большинство из них, даже будучи очень юными, немало успели повидать. Многих из них преследовали, многие не раз чувствовали кровь на своих разбитых губах или руках. Или того хуже — кого-то пытали, стараясь искалечить. Жестокость — вот что они видели. Но того, что случилось вчера, никто из них не ожидал. К смертям они привыкли, но это повергло их в шок. Нужно дать им прийти в себя.
Айвис увидел лежащего на столе полуразобранного андроида. Прекрасное лицо было мертво, в приоткрытых глазах — пустота. Можно ли оживить то, что уже умерло?
— Это вы, Айвис?
Он машинально огляделся, впрочем, сразу же узнав голос.
— Вам сложно разговаривать с кем-то, не обладающим конкретной физической оболочкой?
— Нет, Медея. Мне уже доводилось это делать — правда, много лет назад.
— Предположу, что с тех пор мир претерпел значительные изменения?
— Это ещё мягко сказано. А вы? Можно ли мне спросить, сколько вам лет? Когда вас создали?
— Совсем недавно — двести пятьдесят семь лет тому назад. Этот гексаэдр — моя вторая оболочка.
— Что ж, тогда вы и сами должны помнить, каким мир был раньше. А этому андроиду? Сколько ему… ей лет? Это возможно установить?
— Да, тем более что на ней есть маркировка — 653 год.
— Значит, ей около двухсот. И сколько, по-вашему, она… спит?
— Вы подобрали верное слово. Предполагаю — около ста лет, может быть, меньше. Но кибер-ядро всё ещё живо. Полагаю, мы сможем пробудить её.
— Сколько же в потенциале способно прожить кибер-ядро?
— Невозможно предсказать. При условии, что ничто — или никто — не перекроет ему питания, в потенциале — вечно. Если хотите, можете посмотреть на него — просто прикоснитесь к продолговатой выемке на её груди.
— Что ж, я… — Айвис протянул руку и, слегка прикоснувшись холодной искусственной кожи, с трепетом увидел то, что скрывалось внутри. Вот оно — чудесное, пылающее, неугасимое сердце. Оно переливалось, оно жило и дышало. Вечная потенция, вечная сила. Айвис долго смотрел на него.
— Пожалуй, это лучшее, что создал человек. Вам так не кажется? — Он протянул руку и чуть надавил на продолговатую выемку. Ядро скрылось.
— Пожалуй. Могу ли я думать иначе, когда обладаю таким же ядром?
— Вы знаете, кто его создал? Я имею в виду, создал самое первое кибер-ядро?
— Знаю. Это был эксцентричный учёный по имени Грегори Рутковски и его помощник Мэлвин. Фамилия неизвестна. Об этом есть записи в общем информационном фонде.
— Да, кажется, я вспомнил это имя. Как вы считаете, что им двигало?
Медея задумалась.
— Мечта о бессмертии? Не столько тела, сколько разума. Однако, я думаю, вы пришли поговорить не о высоте человеческой мысли.
— Нет. Я пришёл поговорить о девочке.
— Это было предсказуемо, потому я ждала вас.
Айвис увидел, где располагалась М3: замигали лампочки.
— Тогда я спрошу прямо — в потенциале девочка способна открывать и закрывать воронки, управляя ими по своему желанию? Или произошедшее вчера — стечение обстоятельств?
— Случайностей не бывает. Уж кто-кто, а вы должны это знать. И, вероятно, вы помогли этим обстоятельствам быть. Вы прекрасно знали, что находится наверху башни, когда принимали решение проводить там игрища.
Никак не ответив на этот очевидный выпад, Айвис продолжил:
— Она способна в потенциале запустить Паргелион?
Медея долго молчала. И, когда Айвис стал уже сомневаться, присутствует ли она здесь до сих пор, ответила:
— Я не знаю. Она ведь та, кто есть, кем желает быть. Об этом лучше спросить её саму.
— Это не ответ на мой вопрос. — Голос Айвиса стал жёстче.
— А я и не обещала ответов.
Молчание.
— Постойте, — окликнула Медея уже собиравшегося уйти Айвиса. — Что вы от неё хотели бы?
— Чтобы она помогла нам контролировать воронки. Чтобы помогла запустить Паргелион.
— Но — зачем?
— Воронки — это лекарство. И оно было таковым. Они дали нам так много. Может быть, даже вы — результат их влияния. Но теперь они из лекарства превращаются в угрозу. Посмотрите, Медея — все могут погибнуть. Нам придётся уйти, если не взять их под контроль.
— И что тогда? Что, если вы сможете запустить Паргелион?
— Что тогда? Тогда будет возможно всё!
Айвис с жаром, не свойственным ему, продолжил:
— Потом мы сможем уйти туда, где нам будет хорошо. Мы сможем сами создать свой мир или найти подходящий — такой, где каждому отыщется место. Где не будет охоты на сиобов, не будет страха быть пойманными. Мы уйдём туда и наконец будем свободны.
— Но всё ли ты предусмотрел, Айвис? — спросила Медея, неожиданно переходя на "ты". — Уверен ли, что не поведёшь своих людей на верную гибель? Можешь ли ты точно знать, что это не окажется опасным? Ждут ли вас там? И уверен ли ты, что другие магики не преследуют иные цели?
Айвис разом поник, опустил голову. Потом ответил:
— Я не знаю. Я пока не знаю. Но мы можем провести испытания.
— За счёт Дары? Она станет вашим подопытным кроликом?
— Может быть. Ведь именно так и предполагалось. Она и такие, как она, станут спасением. Станут решением. Она будет белой птицей, которая приведёт нас к свободе. Но свободы не бывает без жертв. В этом мире стало невозможно жить, Медея. Нам нужно будущее.
— Она инструмент. Сильный инструмент, и никто до конца не способен предсказать её потенциальных возможностей. Но — решать уж точно не мне. Принудить её, заставить вы не вправе. Пусть выбирает сама. Она живая, Айвис, — повторила М3 с особым выражением. — Она живая, а значит, способна решать за себя.
— Хорошо. Я спрошу. И обещаю, что мы не станем заставлять её.
— Можешь ли ты говорить за всех?
Айвис покачал головой:
— Келер. У него на этот счёт может быть совсем другое мнение. Он помешан на идеале. Найти идеальные образцы — вот его настоящая страсть. И — Паргелион. Ради нашей идеи он сделает многое. Принесёт необходимые жертвы. Но я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы спасти её, если это понадобится.
— Хорошо.
— Я выяснил, что хотел. Мне пора.
— Постой.
— Да?
— Помни, что феномен может быть отражён в бесконечном числе вселенных. Может быть, у тебя получится.
Ничего не ответив, Айвис скрылся за дверью. Свет в лаборатории немедленно погас, потому что Медее он вовсе не требовался.
«Дата рождения неизвестна. Дата смерти — восемьсот пятьдесят четвёртый год Новейшей эры. Здесь похоронена Леста из Кайро. Помните её», — прочитала Лиза надпись на надгробном камне, заранее подготовленном к перевозке на старое кладбище Венерсберга.
— И это всё? — Она криво усмехнулась. — Немногословно.
Лиза знала о погребальных традициях Венерсберга не слишком много. И только один раз бывала в хранилище — это было жутко даже для неё. Необъятный подземный тоннель, полный масок умерших, содержащих частицы праха — иными словами, просто ДНК. В самой смерти, конечно, не было ничего неприятного и пугающего. Но в том, что оставалось после её наступления, — было. А в хранилище, герметичном и безопасном, тысячи и тысячи масок взирали на тебя мёртвыми глазами. Хотя в хранилище лежали не все — кто-то не был принят городом, а кто-то попросту не хотел там находиться. Таких сжигали или растворяли тела в специальном составе, а потом соединяли с природой — сливали в озеро или развеивали прах в лесу, а то и в ближайшей долине. Порой кто-то из умерших завещал, чтобы прах развеяли над городом с высоты, поэтому это делали с аэров. Но, как рассказывали старшие жители Кайро, встречались и те, кто не хотел быть приверженцем новых традиций утилизации своего праха, потому для таких существовало скромных размеров кладбище в северо-западной части, где захоранивали в землю. За ним никто не ухаживал после Катастрофы, потому многие могильные камни стёрлись и покосились. Некоторые надписи возможно было прочесть, некоторые были источены частыми дождями. На некоторых было не разобрать имён. Когда-то Лизе нравилось приходить сюда, чтобы побыть одной и почитать надписи на надгробиях. Кругом всё заросло, и почему-то было приятно продираться сквозь растительность и бурелом, находя новые и новые надгробия. Но потом она перестала приходить — слишком много там стало ошиваться всякого сброда. Однажды на неё напали в той роще и чуть не убили — обернись всё не так удачно, она легко могла бы пополнить ряды остальных жителей Кайро, похороненных тут. Которых, кстати, за время её жизни здесь было совсем немного — всего лишь тридцать семь. Леста станет тридцать восьмой сегодня.