– Можешь не продолжать, – качаю головой, подавляя поднимающийся вверх по груди жалобный всхлип. Рядом с Матвеем так просто быть слабой, но он и так взвалил на себя больше, чем способен нести. Какова вероятность, что новое испытание не толкнёт его за грань невозврата? С каждым разом она ближе к нулю. – Речь шла совсем о другом, это недоразумение. Нет никакой беременности, – снова заглядываю ему в глаза, стараясь если не словом, то взглядом убедить его в своей искренности.
– Тогда почему на тебе лица нет? – бережно сжимает он пальцами мой подбородок и медленно поворачивает голову сначала влево, затем в право, словно давая прочувствовать всю глубину отпечатавшихся на мне переживаний.
– Меня сократили, Мась, – сдаюсь, понимая, что скрыть правду всё равно не получится, а следом робко озвучиваю свои главные страхи, ведь в отношениях главное честность. – Я без понятия, куда ещё в нашей дыре можно податься с моим биофаком. Меня устроит любая работа: сиделкой, дворником – неважно кем, но нам и так на жизнь не хватало... я ж теперь тебя вообще не увижу, да?
Матвей смотрит в упор, будто что-то взвешивает, недолго – полтора моих вдоха – и говорит негромко, с металлом в голосе:
– Вера, хватит ерундой заниматься. Мне Стёпа развалюху свою погонять дал, буду таксовать вечерами. Больше никаких грязных денег. Обещаю.
– А что мешало взять мою машину? – недоверчиво шмыгаю носом, видя в прищуренных глазах решительность, но будучи не в состоянии определить, что тою движет. – У неё и расход меньше.
Матвей на секунду напрягается, нагнетая неоформленную до конца настороженность, но потом полностью смазывает это чувство, запуская руку мне в волосы и жёстко притягивая к себе.
– Потому что. Твою жалко гробить по местным колдобинам, – ласкает ухо уверенным шепотом. – Не грузись, моя славная. Всё будет хорошо.
Тепло его пальцев забирает страх, унимает озноб, сотрясающий мышцы, сжимает проблемы до уровня мелких неурядиц. На сердце становится так легко, будто внутри меня невесомость. Она и есть. С ним иначе не бывает.
– Ты специально ждал потепления, чтобы начать носить шапку? – улыбаюсь, касаясь пальцами головного убора из чёрной шерсти.
Матвей, замявшись, его стягивает, являя взору ровный ёжик волос длиною примерно с трёхднёвную щетину.
– Иногда мне кажется, что ты тяготишься нашим уговором, – зыркает он таким убийственным взглядом, будто у меня для этого не должно существовать абсолютно никаких оснований. – Баста. Нет больше никакого пари. Никаких подозрений. Никакой недосказанности. Только ты, я и шанс начать заново, без принудиловки или шантажа, –он наклоняется вперёд, оставляя жалкие миллиметры между нашими губами. – Что скажешь, сразу согласишься, или мне по новой начинать тебя уламывать?
Заторможено открываю рот, но все слова будто к нёбу примёрзли. То как терпеливо Лихо ждёт ответ, даёт повод не сомневаться – сейчас это далеко не взрыв эмоций, а идеальный момент доверить ему всю себя без остатка вместе с безмолвным "люблю тебя", вложенным в жгучее прикосновенье наших губ.
Глава 38
Брысь с дороги
Иногда вместо того, чтобы плакаться на судьбу, стоит поблагодарить её за полученный опыт.
И я ей благодарна.
Продолжая беспечно жить с родителями, мне бы не удалось натренировать зрение таким образом, чтобы не замечать разбросанных по комнате конспектов, но при этом различать тончайшие оттенки настроения любимого человека. А ведь за его взбалмошным и резким нравом плещется целый океан заботы.
Оставаясь на прежней работе, я бы продолжила быть обязанной Саше. Увольте. Лучше не иметь с ним вообще ничего общего и подрабатывать написанием курсовых, ожидая, когда моё резюме обратит на себя внимание работодателя.
И, если быть до конца честной, мне начинает по-своему нравиться жить моментом. Любить без оглядки; наслаждаться каждой секундой, не оставляя "лучший сервиз" – то бишь яркие эмоции – на потом; решать проблемы по мере их поступления, а не наперёд. Есть что-то до ужаса правильное в такой безответственности, ведь по итогу я впервые на своей памяти так счастлива.
После моего увольнения прошла неделя, и это без преувеличения самый безоблачный период в моей жизни. Неделя без выматывающих стрессов, ведь Матвей теперь вечерами развозит молодёжь по клубам, оставаясь на связи каждую секунду. Неделя, за которую я осознала главное: прошлого не исправить, до будущего не дотянуться, и в действительности у нас есть только "сейчас". Нам уже не познакомиться так, чтобы не ранить Лизу, и даже с точностью в сто процентов не предсказать, во что выльется моя затея устроить романтический ужин. Мы богаты только моментами настоящего.
От лирических размышлений меня отвлекает входящее голосовое сообщение. От Дениса.
– Привет, Верунь! Не получилось дозвониться, надеюсь, у тебя всё хорошо, и дракон не сильно лютовал. Ну и типчик... Ты уже второй раз ошибаешься с выбором, – звучит из динамика телефона его тихий голос. – Ладно, твоя жизнь – тебе расхлёбывать. Я звоню сказать, что завтра уезжаю. Жаль, не успели толком поговорить, хотел отдать тебе приглашение на свадьбу. Буду рад, если вырветесь хоть на денёк. К себе не зову, сама понимаешь, но у тётки квартира пустует. Надумаете – остановиться есть где. В общем созвонимся, не прощаюсь.
Ох, Дэн, такой отходчивый. Они с Лиховским наверняка ещё подружатся.
Глянув на часы, отмечаю, что Матвей должен вернуться с пар с минуты на минуту и подхожу к зеркалу, намереваясь обновить слой помады, но успеваю только отложить на тумбочку телефон. Настойчивая трель звонка требует поторопиться.
Терпение явно не его конёк.
Однако за дверью вместо загруженного покупками Лиха стоит раскрасневшаяся Соня. Судя по блеску в глазах – поддатая. Исходя из наглющей улыбки – решительно настроенная остаться с ночёвкой.
– О, пустила здесь корни в качестве домработницы? – кивает она на зажатый в моём кулаке передник, заставляя впервые пожалеть, что Матвей, наконец, избавился от биты. – Сама додумалась или научил кто? Ладно, неважно. Брысь с дороги, я не к тебе.
– А мы уже на ты? – бормочу на автомате и, толком не оправившись от шока, захлопываю дверь перед носом гостьи. Стремительно так захлопываю, потому что руки прямо зудят желанием его прищемить. Ну нет, если чему-то и суждено нарушить мои планы, то это точно будет не пятак наглой пигалицы.
– Эй, открой, кому говорят! Не создавай себе проблемы, – звенит пьяной бравадой её голос. – Я подожгу дверь! Открывай! Поверь, Лихо будет не в восторге.
– Что-то я за ним не заметила большого стремления тебе угодить, – глажу за ухом сонную Мусю, покинувшую из-за шума свою подушку у камина.
– Сделаем скидку на твою блондинистость, – не остаётся в долгу незванная гостья. – Спорим, ты его совсем не знаешь?
– Или на твоё самомнение, – игнорирую поставленный вопрос, и стараюсь не обращать внимание на неприятный холодок, кольнувший позвоночник.
Поджог ерунда, пожарная часть в квартале отсюда. Моя тревога другого рода, но найти ей внятное объяснение не удаётся уже который день. Своей подколкой Соня угодила точно в цель: уступчивость, терпение, мягкость – черты если даже и свойственные Матвею, то в гораздо меньшей степени, чем он их проявляет в последнее время. Всю последнюю неделю Лихо ведёт себя как подлиза-двоечник в день родительского собрания. Однако кроме внезапной бесконфликтности мне больше не в чём его упрекнуть. Неохота заработать заслуженное покручивание пальцем у виска.
– Эй, выдохни, зануда. Верни мой шарф, и я уйду.
Это её ядовитое "зануда" метко пробивается сквозь зыбкий барьер невосприимчивости, заставляя метнуться на балкон, чтобы сорвать с бельевой верёвки требуемую вещь. Желание поставить нахалку на место играет на губах торжествующей усмешкой.
Трачу пару секунд на то, чтобы потуже запахнуть на себе легкомысленный халат, затем уверенно отодвигаю щеколду и тяну дверь на себя.
– Забирай, – с нескрываемым удовольствием шлёпаю посеревшую тряпку прямо в лоб пошатывающейся гостьи. – Прости, что мокрый, только полы домыла. Всего хорошего.
– Ах ты дрянь! – шарфик от Луи Виттон мигом летит в сторону, являя моему ликующему взору перекошенное от возмущения лицо своей хозяйки.
– Я бы на твоём месте поторопилась умыться, – флегматично складываю руки крест-накрест. – Мало ли, какие бактерии кишат у унитаза.
– Засунь свои советы себе в зад, – напряжённо скрипит Соня, сдувая влажную прядь с лица. – Сейчас я тебе даже помогу.
– Не надорвись, – внутренне подбираюсь, решив, что свалить её подножкой будет доходчивее, чем снова спрятаться за запертой дверью. Таким заносчивым курицам нельзя показывать страх, иначе не уймутся пока не заклюют.
– А ты здесь что забыла? – гремит недоумением свирепый голос Матвея.
Выглянув, убеждаюсь ещё и визуально в его глубоком шоке от происходящего, затем опускаю глаза к оттягивающему жилистую руку рюкзаку, и ниже по штанине чёрных джинсов. Что-то во всей этой картине меня смущает, а что – понять не могу.
– Скучно стало, дай, думаю, зайду – слегка оторопело моргает Соня, опасливо отступая на шаг назад.
– Мне казалось, я доходчиво объяснил: тебе здесь делать нечего.
– А? – растерянно переспрашивает она, а затем, спохватившись, выпаливает: – Ты всё ещё не рад меня видеть?
Оценив болезненное разочарование, распахнувшее её глаза до аниме стандартов, снова возвращаюсь вниманием к Матвею. Шапка надвинута по самые брови, сверху надет капюшон толстовки, челюсти ритмично катают во рту жвачку – всё как обычно, не прикопаться.
– Да чтоб тебя, Соня... – глухо рычит он, с силой встряхивая одной рукой поддатую девицу. – Тебя привадить, как обоссаться на морозе: поначалу зашибись, а потом хреново. Арман если про шашни с босотой узнает – шею тебе свернёт без скидок на сроки давности. Ты этого добиваешься? С твоим папашкой не шутят даже клоуны в цирке, так может перестанешь уже искушать судьбу?