– Оль, не хмурь лоб, морщины раньше времени появятся, – продекламировала излюбленную фразочку из богатого маминого запаса и, не удержавшись, прыснула в кулак, когда выражение лица бедной Никитиной стало ну совсем уж свирепым. Ей-богу, голодающая и посему ненавидящая весь белый свет Курочкина на третий день диеты выглядит и то дружелюбнее.
– Смирнова! – наклонилась, снимая ботинки и пряча не желавшую сползать улыбку, дабы не гневить еще больше иногда чересчур примерную Ольгу. Увязшую по самые уши в размеренных, потерявших перчинку и страсть отношениях.
– Что, Смирнова? – каяться я не собиралась, жалеть о содеянном тоже, пусть и придется опасаться мести обиженных близняшек, а вот грешить… Растрепала еще больше рассыпавшиеся в беспорядке волосы и, глядя прямо в глаза подруге, сообщила: – я была у Егора.
Судя по раздавшемуся из кухни шуму, несанкционированное покушение на продовольственные запасы в исполнении Миленки закончилось неудачно. И меня за это явно не поблагодарят.
– Не ты ли каких-то пару недель назад говорила, что с такими, как Потапов лучше не связываться? – иронично изогнув тонкую бровь и скрестив на груди руки, Оля вернула меня к незавершенному разговору.
Только я продолжать дискуссии на тему «Егор не самая лучшая компания для тебя» не собиралась, легкомысленно пожимая плечами и беззаботно напевая коронное Никулинское «А нам все равно, а нам все равно, пусть боимся мы волка и сову» *[1]. И бесцеремонно оставила Никитину за спиной, игнорируя несущееся вслед возмущенное.
– Вы вместе уехали из «Метлы». Пары прогуляли тоже вместе. Народ у нас в универе, конечно, тупой, но не до такой же степени, чтобы не сложить два и два.
– Оль, если все всё сложили, помножили и разделили на ноль, давай уже закроем тему моего грехопадения? – бухнулась на диван рядом с Курочкиной, одной рукой обнимая приятельницу, а второй залезая в пиалу с солеными крекерами. Хрустнула лакомством, блаженно сощурилась и тихо так, проникновенно поинтересовалась: – Милк, а, Милк. Ты когда Веселовского перестанешь терроризировать?
Пышечка насупилась и попыталась отсесть подальше от не в меру энергичной, нежданно-негаданно выспавшейся меня. Пребывавшей в состоянии легкой эйфории и на автомате перешедшей в режим «доведи ближнего своего до белого каления, приправь нервным срывом и подавай вместе с дергающимся глазом».
– Курочкина, – я ущипнула соседку за аппетитный округлый бок, отчего та высоко подпрыгнула, ойкая и обиженно надувая полные губы. – А ведь он тебе нравится.
Для меня сей факт был очевиден, как восход Солнца на востоке. Иначе не стала бы наша брюнетка так активно конфликтовать и бросаться внушительной грудью на ничего не значившую амбразуру. А, упиваясь ссорами с незадачливым кавалером, Миленка все больше походила на героиню из старого советского кинофильма с небезызвестным «Три дня я гналась за вами. Чтобы сказать, как вы мне безразличны» *[2].
– Боюсь я, Вик, – крепко зажмурилась Мила, на одном выдохе выпалив: – и не верю, что, правда, ему понравилась.
– Поэтому лучшая защита – нападение?
Заронив в хорошенькую голову подруги сомнения, помчалась в «Карамель» радовать глубоко обожаемых коллег своим пришествием и преступно хорошим настроением. Походя обняла администратора Инну, приняв участие в местном тотализаторе и удвоив ставки на стажерку. Столкнувшись в проходе с заведенным Назаровым, звонко чмокнула его в лоб, чем вызвала у бедного повара ступор, близкий к неконтролируемой панике. Ну а у неизменно жевавшей кончик косы Анечки спросила, какой счет в их с Петькой противостоянии.
Долго балансировать на грани терпения сослуживцев, как и подозревать их в краже ведра лимонов (почему еще у них физиономии-то такие кислые), не стала. Предусмотрительно ретировавшись в практически полностью забитый зал и попав прямиком с корабля на бал. А, если быть более точной – мордой в салат. При ближайшем рассмотрении оказавшийся «Цезарем с креветками».
– Это произвол! – патетично кричал напомаженный брюнет в обтягивающем свитшоте поросячье-розового цвета и до невозможности узких джинсах, низко сидевших на худых бедрах. Привлекая к своей персоне все больше и больше любопытных взоров, благо, публики, способной оценить его актерскую игру, сегодня было предостаточно.
– А можно с этого места чуть подробнее? – при всем желании до сих пор не смогла углядеть никакой криминальной составляющей в выставленном напоказ блюде. Приготовленном нашим шефом на совесть и с любовью.
– Я буду жаловаться в Роспотребнадзор! Я вас засужу! – не унимался проблемный посетитель, жестом фокусника доставший из воздуха немаленький болт. Суя железяку мне под нос и гневно вопрошая: – а если бы я его проглотил? Если бы сломал зуб?
– Минуточку, я сейчас позову администратора, – да, этот прилизанный, гладенький мальчик безбожно переигрывал, нагло пользуясь тем, что как в нашей стране, так и в «Карамели» действовал принцип: клиент всегда прав. Пока жив, конечно. Но послать его окольными путями на деревню к дедушке я не могла, как бы рьяно того ни желала.
– Не нужно никого звать, Виктория, – от приятного женского голоса с повелительными нотками замерли оба с брюнетом, пока моя любимая гостья нарочито медленно выныривала из кипы разложенных бумаг. И с намеком на угрозу разминала запястья с десятком тонких платиновых браслетов на правой руке, подплывая к столику, который занимал скандалист, как тот самый айсберг к самонадеянному «Титанику».
С ледяным спокойствием девушка присела на край столешницы, закинув нога на ногу и окатив парня таким презрительно-снисходительным взглядом, что даже Верочка, просто пробегавшая мимо с полным подносом, поежилась и чуть не споткнулась.
– А мальчик-мажорик сейчас молча уберет свою игрушку в карман, принесет хорошей девочке Вике бурные извинения, оставит щедрые чаевые и навсегда исчезнет из этого замечательного заведения, – гостья поманила пальчиком брюнета и, убедившись, что продолжение фразы услышим только мы втроем, доверительно прошептала: – Тогда мы не скажем Мигунову Антону Аркадьевичу, что его невоспитанный отпрыск пытался нагреть директора «Карамели» и просто хорошего человека на нефиговую такую стоимость вкусного ужина. Да, солнце?
Парнишка сбледнул, сглатывая наверняка ставшую вязкой слюну, и судорожно полез за бумажником, выложив на стол несколько хрустящих синих банкнот и драпая к выходу, как заправский спринтер.
– Не сын делового партнера, а одно ходячее недоразумение, – пояснила спасительница и пробормотала, отрешенно рассматривая прикрепленный к моей рубашке бейдж: – А ты когда-нибудь думала, что находишься не на своем месте? Живешь не своей жизнью, Вика?
Вопрос застал меня врасплох, так что я осеклась на полуслове, гадая с чего начать. Быть может, с горевшей ярким огнем жажды путешествовать? Познавать новую культуру, прикоснуться к чужому быту и неведомым обычаям. Или с давнего желания записаться на латиноамериканские танцы и освоить чувственную сальсу? Или с дурацкой мечты набраться храбрости и прыгнуть-таки с парашютом?
– Конечно, ты не на своем месте, – с досадой хлопнув себя по лбу, гостья порылась в карманах бежевого пиджака и протянула визитку, добавив: – возможно, у меня найдется работа тебе по душе.
Помня о неоконченном еще образовании и плотно забитом графике, я с сомнением изучала светло-бежевую картонку с изящной золотистой окантовкой, гласившую «Истомина Елизавета Андреевна». Ну а добрая фея-крестная, тем временем, вернулась к брошенному проекту, с головой погружаясь в картинки и цифры и совершенно не слыша гама вокруг.
________
*[1] – песня «Про зайцев» которую исполнил актер Юрий Никулин» в к/ф «Бриллиантовая рука».
*[2] – Это фраза прозвучала в фильме Марка Захарова «Обыкновенное чудо». Ее говорит Принцесса, переодетая мальчиком (в исполнении Евгении Симоновой).
Глава 22
Егор
– Но знайте, Ирина Васильевна, что я испытываю
физическую боль от того, что эта тупая белая
биомасса заполняет пространство вокруг меня,
понятно?!
– Это очень хорошая группа.
– Очень хорошая группа – это «The Beatles»!
(с) к/ф «Я лечу».
– А потом она вылила на меня ведро, – Потапов ржал, не переставая, уже минут десять, слушая об очередных неудачных похождениях Веселовского и держась за бока от распирающего смеха. Представляя, как красиво с пятого этажа летели струи неопознанной жидкости, и отчетливо понимая, почему вчера Пашка ненавидел все и всех, кривясь от малейшего проявления чужой нежности.
– Нет, я, конечно, предполагал, что Курочкина интересная, но, чтобы настолько огонь! – Егор, продолжая весело скалиться, вскинул большие пальцы вверх. И гневный, прожигающий насквозь взгляд друга его ничуть не смутил.
– Потап, хоть режь меня, хоть вешай, хоть стреляй, я не знаю, как вытащить эту фурию на свидание! – познав все оттенки отрицания, прочувствовав всю глубину гнева и провалив торг с приятелем, Павел прочно обосновался в стадии депрессии. Не помня, когда он в последний раз так заморачивался насчет неудачи в личной жизни. Разве что в детском саду, когда хорошенькая девочка Катя не согласилась стать его невестой.
– Веселый, ну ты ведь изобретательный парень. Не получилось галантно, при напролом, – блондин ободряюще хлопнул товарища по плечу и соскочил с подоконника, заметив знакомую макушку в очереди спешащих на пару студентов, сгрудившихся у турникета. Вышедшего из строя четвертый раз за месяц, но вряд ли это могло считаться уважительной причиной опоздания для въедливого Миронова Аркадия Павловича. Спавшего и видевшего, как недоучившие его предмет двоечники варятся в котле у чертей.
Минуя охранника, Егор вытащил Вику из толпы, забрал у нее рюкзак и крепко прижал к себе. Ощущая, как медленно но верно по телу расползается тепло и спокойствие, и понимая, что … скучал? Копаться в себе Потапов отказался, решив отложить детальный анализ бушующих эмоций на потом. И потащил красневшую от повышенного внимания студиозисов Смирнову на ненавистную лекцию недавнего аспиранта, дорвавшегося до власти и с удовольствием ей упивавшегося.