– Но у вас что-то не получилось? – проронила Наташа.
– А… Это ты, мышка? – Холодкова снисходительным тоном продолжила, обращаясь к ней: – Да, ЧТО-ТО не получилось. Я повезла в Москву Зоины картины и надорвалась… Моя беременность закончилась прямо в поезде… Я потеряла Колиного ребенка, а вместе с ним и себя…
И она разрыдалась.
– Вы убили Зою, чтобы и дальше продавать ее работы? – теперь уже спросила Юля. – Вы что же, задушили ее?
Холодкова вытерла слезы, выпрямилась на табурете и откинула волосы назад. Подобралась вся, словно готовясь к еще более неприятной ей части разговора.
– Я не убивала ее. Хотя мысленно представляла ее себе в гробу раз сто… У меня развилось довольное сложное чувство к ней. И я, быть может, и убила бы ее, честное слово, если бы не роман Бобрищева с этой пьянчужкой Званцевой. Эта связь вообще не укладывалась у меня в голове. Ира была яркая женщина, я понимаю, она всегда нравилась мужчинам, но не той изысканной красотой, какая была у Зои, а другой, вульгарной, но и привлекательной в чисто сексуальном плане. Бобрищев не скрывал от меня своих отношений с Ирой, и когда я спрашивала его, что он в ней нашел, пожимал плечами, а то и просто улыбался… И улыбка у него была при этом какая-то гаденькая, – захлебывалась она своей злостью, и в уголках ее рта начала скапливаться сероватая пена. («А ведь она психически нездоровый человек…») – Вы можете мне, конечно, не поверить, но, когда погибли Зоя с Ирой, только тогда до меня, наконец, дошло, что я из всех живущих на земле больше всего ненавижу эту слащавую рожу, этого Бобрищева, который долгие годы являлся большим упреком всей моей жизни…
– Поэтому вы решили все свалить на него? И даже дали против него показания в прокуратуре?
– Да. А что?
– Когда Зое стало известно, что вы обманывали ее, наживаясь на ее картинах?
– Когда она увидела репортаж о работе таможни в «Шереметьево-2»… У одного из покупателей Майера возникли проблемы с провозом ее натюрморта, сюжет был снят и показан по телевидению, причем камера весьма удачно выхватила само полотно, в котором Зоя сразу же признала свою работу… И хотя потом все закончилось благополучно и картина уехала в Германию, свое черное дело журналисты сделали.
– Зоя сразу поняла, что произошло?
– Нет, конечно. Она сначала подумала, что человек, купивший ее натюрморт на Арбате, и есть тот немец, которого остановили таможенники… Но потом, все проанализировав, она как-то ночью позвонила мне и попросила приехать.
– И вы рассказали ей про Майера?
– Да. У нас был тяжелый разговор. Бомба разорвалась не там, где мне бы хотелось. Она взорвала лишь мое сердце. Ведь Зоя, повторяю, не любила Бобрищева, а только пользовалась им. Мы поссорились, но Ира об этом ничего не знала…
– И что было потом?
– Сначала она сама поехала в Москву, встретилась с Майером, объяснила ситуацию. Майер – умный человек, он понял, что произошло, но картины-то были уже проданы, он собирался уже организовать выставку «Бобрищевой»… А тут такой скандал…
– Бросьте… – прервал ее Шубин. – Никакого скандала не было… У вашей подруги с директором состоялась довольно душевная беседа, в результате он обещал пригласить экспертов, которые подтвердили бы, что автором полотен является Зоя Пресецкая. Эта процедура заняла определенное время, почти неделю, после чего покупателям ее картин были отправлены ценные письма с уведомлением о том, что автором работ, которые они приобрели, является не Евгения Бобрищева, а Зоя Пресецкая. Эта информация была продублирована и передана покупателям же по электронной почте, и в результате этого появилась идея организации персональной выставки уже не Бобрищевой, а Пресецкой, тем более что у нее оставалось еще много непроданных картин здесь, в С. И эта выставка, как вы, наверно, хорошо знаете, состоялась в августе. И прошла она весьма успешно. Разумеется, на собственной выставке присутствовала и Зоя, вот только неизвестно, каким образом она добиралась до Москвы… Вероятно, ее туда кто-то отвез на автомобиле.
– Бобрищев и отвез, – процедила Женя сквозь зубы. – И привез обратно с чемоданом денег. А где сейчас эти денежки? Вы спросите у Николая, спросите, а то вы все меня за сумасшедшую принимаете, а он спокойненько гуляет на свободе… А ведь это он убил Зою. Уверена, что он. Больше некому. Убил и денежки взял. А Ирина свидетелем оказалась, поэтому он и ее убил. Вот и весь расклад.
– Но ведь деньги начали приходить на ее счета после 15 июня, то есть почти сразу после ее возвращения из Москвы. Что это были за деньги? Уж не вы ли, мучаясь угрызениями совести, вернули ей «гонорары Бобрищевой»?
– Вот еще! Эти деньги прислал ей Майер за те картины, которые Зоя привезла ему в свою первую поездку в Москву… Она тогда поехала одна, сильно нервничала… И это именно ей принадлежит идея перевода денег на ее счет. Она боялась везти наличные. Да и вообще казалась ошарашенной от таких сумм. А уж потом они стали ездить к Майеру в Москву вместе с Колей. Подлые. Да если бы не я, никто бы и не увидел ее работ!
– Нет худа без добра, – заметила Юля, в душе удивляясь, почему Бобрищев скрывал от нее такую важную сторону жизни своей обожаемой Зои, как успехи в живописи! Больше того, он делал вид, что его раздражали ее занятия рисованием («У меня аллергия на ее дурацкие выходки!»). Неужели это делалось для того, чтобы не всплыли все те суммы, которые Пресецкая заработала, продавая свои работы? – Вы так и не помирились?
– Помирились. Зоя все рассказала Ирине. Та сначала и видеть меня не хотела, но потом мы решили, что во всем виноват Бобрищев. Зоя, хотя и не любила его, но, узнав, что он не только был любовником Ирины, но ходил и ко мне и даже чуть было не сделал мне ребенка, разозлилась и решила ему отомстить.
– Приблизительно тогда она и устроилась на работу в «Эдельвейс»?
– Вот насчет этого я так до сих пор ничего и не поняла… Так вот, мы втроем, Зоя, Ира и я, решили встретиться, посидеть где-нибудь в ресторане и придумать Коле «моральную» казнь. И ведь мы, дуры, чуть было его не убили… Выпили там хорошенько, начали вспоминать, каким негодяем он был по отношению к нам, и надумали его… кастрировать. Такие дела… Понятное дело, это была пьяная шутка. Да только мы-то были такие «хорошие», что позвонили и назначили встречу одному человеку, который за деньги может хоть скальп с человека снять. Но, слава богу, вовремя опомнились и дали ему отбой.
– А где вы все это придумывали? Где пили? Где праздновали это вселенское перемирие?
– В «Европе».
– А вы уверены, что человек, которому вы сначала поручили изуродовать Бобрищева, станет молчать?
– Да какая разница? Коля-то жив и здоров…
– Большая… – И Юля рассказала протрезвевшей и уже охрипшей от столь долгого разговора Холодковой о звонке незнакомца, назначившего им обеим встречу в Багаевке.
– Завтра в три? Но что такого он собирается мне показать? Кастрированного Колю, что ли?
– Мы бы и сами хотели это узнать. А теперь, Женя…
Юля поднялась и, задумчиво взглянув в оконное стекло, за которым густели фиолетовые сумерки, словно увидела где-то в хрустальном пересечении временных и пространственных измерений трех подвыпивших женщин, красные бархатные портьеры ресторанных кабинок и даже официанта с подносом в руках.
– … теперь, Женя, выпейте горячего кофе, успокойтесь немного и попытайтесь вспомнить, что же произошло в тот вечер в ресторане «Европа»…
Как ни хотелось Наташе поехать вместе с Юлей и Шубиным к Коршиковым, ее оставили дома в обществе растревоженной воспоминаниями Холодковой. Она почти плакала, когда Юля объясняла ей, что не имеет права рисковать ее жизнью.
– Наташа, ты же знаешь, сколько против него улик, одна расческа с ножницами чего стоят, да и тот факт, что он был любовником Зои Пресецкой, делает его главным подозреваемым… Либо в этих убийствах замешана его жена, что тоже опасно… Думаю, здесь не обошлось без ревности…
После рассказа Жени Холодковой о том, что же происходило в тот вечер в ресторане, где три подружки развлекались придумыванием «казни» своему общему возлюбленному и где в то же самое время погиб известный журналист Рыскин, необходимо было срочно определиться с ролью во всех этих странных историях Коршикова.
Кто он? Убийца, хладнокровно удушивший Зою из ревности к Бобрищеву или другому мужчине, или обычный вор, похитивший у талантливой художницы все ее наличные деньги?
Кроме того, пакет с пробиркой, где находился неизвестный грибок, поры которого были обнаружены на пальцах журналиста Рыскина и постели Зои Пресецкой, тоже требовал какого-то действия. Следовало каким-то образом связать эти факты и найти то общее, что было между Пресецкой и журналистом. А что, если он тоже был ее любовником, с которым она встречалась в Москве, пока устраивала свои дела в галерее? Быть может, именно это и вызвало ревность Коршикова, соседа, повадившегося лазить к своей красивой любовнице через лоджию? А что делать с кокой, этим поистине фантастическим растением, отправившим на тот свет не одну тысячу человек, пожелавших прожить остаток жизни в сомнительных наркотических наслаждениях?..
Думая обо всем этом, Юля старалась не спешить с выводами. Машина неслась по черным мокрым дорогам, нагоняя тоску. Неосознанно бормоча что-то, привалясь плечом к Игорю, Юля была крайне удивлена, когда услышала:
– Ты должна решить для себя насчет своей домработницы…
– В смысле?..
– Сначала ты возишь ее повсюду с собой, рассказывая обо всем, чем занимаешься, и даже принимая ее помощь, а потом вдруг, как надоевшего котенка, запираешь в квартире, чтобы не мяукал и не мешался под ногами… Разве можно так с людьми обращаться?
Он сказал и замолчал надолго. Юля же, пытаясь осмыслить услышанное, почувствовала, как горит ее лицо. Ревность?!
Наташа же, действительно в силу обстоятельств посвященная в расследование, была оскорблена до глубины души, когда ей намекнули, что ее место на кухне. К тому же она не знала, как вести себя с одурманенной алкоголем Холодковой. И хотя та лежала, зарывшись в плед, на диване и делала вид, что смотрит телевизор, все равно время от времени принималась рыдать, стонать и пугала находящуюся на кухне Зиму.