и забрать с собой одну из наших? Такое тоже могло быть.
Задний борт фургона задрожал и стал опускаться. Свиньи повскакивали и обеспокоенно захрюкали. Это хорошо, разглядеть меня стало совершенно невозможно.
Я не видел происходящего, но по звукам, доносившимся до меня, мог кое-что представить.
Эти люди опустили борт и стали выгонять свиней! Причем ни водителя, ни загонщиков из кабины так и не выпустили.
Что делать — я оказался в ловушке. Что сказать, если они заметят меня?
Свиньи, похрюкивая и топая по полу ногами, сбегали с фургона. Должно быть, они решили выпустить всех.
Прятаться дольше бессмысленно.
Я вздохнул поглубже и встал.
Три огромных мордоворота, ростом на голову выше меня, одетых в безупречные стандартные костюмы, довольно вежливо выгоняли из кузова свиней. Те особенно не сопротивлялись — работа шла споро.
На меня они не обратили внимания. Я стоял, прислонившись к кабине, смотрел на них и молчал. От аккуратно одетых мужчин исходила грубая непобедимая сила. Четкими выверенными движениями они напоминали механизмы… Ни один из них не посмотрел на меня, но я готов поклясться, они видели меня, и мое появление не было для них неожиданностью.
Один прошел совсем рядом, подгоняя очередную свинью. Я почувствовал запах дорогого одеколона. Этот может сломать меня шутя, и ведь еще есть второй. Сопротивляться бессмысленно.
Они освободили кузов, казалось, за одно мгновенье. Кроме меня и их, в кузове никого не осталось.
Я смотрел вдаль — метрах в двухстах от нас дорожная служба перекрыла движение. Там стоял патрульный аэролет и скопилось с десяток машин.
Могучие мордовороты внезапно замерли и почтительно вытянулись.
Послышался скрип трапа, и в кузов неторопливо поднялся низенький старичок, с которым я уже был знаком… Летел с ним когда-то на транспорте… Ему нравилось развлекать меня беседой, и его коэффициент был «двести».
— Добрый день, Нино, — негромко сказал он.
— Привет, — ответил я независимо.
— Мы приносим вам извинения за то, что потревожили вас. Мы, должно быть, своим вмешательством нарушили ваши планы?
— Да, пожалуй, — с достоинством согласился я.
— Дело в том, что поручение, возложенное на меня, не терпит отлагательств. Совет Администраторов Заселенных Земель после двухлетних каникул начинает работу как раз сегодня, — он взглянул на часы и сказал: — Через один час двадцать минут.
— Ну и что? — в моем голосе прозвучал неподдельный сарказм.
— Совет ждет вас.
— Я-то им зачем?
— Мы должны представить вам его членов… Конечно, в вашей воле отказаться, но боюсь, вы многого не знаете о себе.
— Боюсь, что да, — сказал я довольно нагло.
— Должен поставить вас в известность, — продолжал старичок, и голос его стал официальным, — вы прошли испытание на ложное отсутствие коэффициента… К сожалению, бывает ситуация, когда машина ошибается. Вернее, не проясняет все до конца… Не проставляя балла, она выдает только кандидатов… Лишь единицы из них не помещаются в наше общество… Оно отталкивает их инстинктивно — вы несовместимы с ним. Это неразрешимый антагонизм… Но без вас нельзя — без вашей мудрости и интуиции. В периоды, когда в цивилизации нет личности, наступает регресс. Необъяснимо почему — но это так… Мы счастливы, что появились вы… Совет Администраторов просит вас возглавить его.
— Я не умею возглавлять, — сказал я с усмешкой.
— Вы умеете это, — в его голосе было больше, чем уверенность.
Он наступил левой ногой в свежую свиную лепешку, но не замечал этого. Лица вышколенной охраны были бесстрастны и почтительны.
— Значит, я личность? — спросил я равнодушно.
— Да. Ход событий убедительно показал это.
— И, оказывается, я принадлежу к основной касте? Самой-самой?
— Да.
— Кто главнее, машина или я?
— Так нельзя ставить вопрос…
— А если я ее сломаю, разнесу по винтикам, что будет? Как тогда все станут узнавать свой балл?
— Вы не сделаете этого…
— Знаете, что я понял за последний год? Пока убегал от вас? Со всеми вашими штучками?.. Что человек рожден свободным.
— Ну и что? — спросил старик. Он явно не понимал, что я хотел сказать.
— А то, — сказал я угрюмо, ничуть не робея перед ним, — что каждый должен сотворить себя сам. И вы тоже… И я… Забавно, не правда ли?!
— Вы не сделаете этого.
— Сам, — сказал я и посмотрел на него. Он не выдержал моего взгляда.
Не отвечал. На лице его выступили крупные капли пота.
Неизвестно, сколько бы продолжалась пауза, но в небе появился еще один представительский аэролет, он спустился рядом с грузовиком, дверь открылась, и с подножки спрыгнул средних лет мужчина в помятых брюках и в простой рубашке с короткими рукавами.
— Джеффри Корнер, ваш предшественник! — вымолвил старик с величайшей почтительностью в голосе.
Мужчина взбежал по трапу в кузов, легкой походкой подошел ко мне и обнял меня за плечи.
— Не обижай их, малыш, — сказал он, — они неплохие ребята.
Он рассмеялся и бросил старику
— Милон, вы хоть видите, на чем стоите?
Старичок посмотрел под ноги и стал мучительно краснеть.
— Пойдем, малыш.
Мы сошли на землю, и мужчина сказал:
— Я рад, что появился ты. Еще один нормальный человек в огромном сумасшедшем мире. Мы долго ждали тебя. Я рад!
Почему-то я сразу поверил ему. Но понял: пока я не осуществлю задуманного, мне нельзя быть до конца откровенным… И я не смогу быть полностью свободным.
— Посмотри, — сказал он, — какое прекрасное утро!
Я взглянул на него, пытаясь понять, станет ли он мне другом?
В стороне почтительно шел старик, так и не вытерев ботинка. Свиньи разбрелись по обочинам, одна нашла лужу, улеглась в ней, излучая довольство. Впереди виднелась огромная пробка из машин.
Я был слегка оглоушен происшедшим, но уже приходил в себя. Я чувствовал в себе силы перевернуть мир. Меня ничто не могло остановить!
Да, утро действительно было прекрасным.
Геннадий ПрашкевичАгент Алехин
Ты спрашиваешь, откуда стартуют ядерные бомбардировщики, приятель? Они стартуют из твоего сердца.
Опять старая история. Когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему.
I
— Теперь возьмешь?
— И теперь не возьму, — Алехин еле отмахивался. — Козлы! Вообще не беру чужого.
— Чего врешь-то? — наседал на Алехина маленький, глаза раскосые, с подбабахом. Длинные волосы неряшливо разлетались по его кожаным плечам. По плечам кожаной куртки, понятно. — Недавно червонец нашел на дороге? Подобрал. Твой был червонец? — и оглядывался на длинного, смуглого, назвавшегося Заратустрой Намагановым. На голове Заратустры блином сидела гигантская мохнатая кепка. В переговоры он не вступал, как и третий. Тот вообще был как Вий — чугунный, плотный, плечистый. Нос перебит, крив, на плечах потасканная телогрейка. Это летом-то! Видно, и у него вертелись не все колесики.
— Ну, будешь брать?
— Не буду.
— Не за так, за деньги берешь.
— А я и за так не возьму, — отмахивался Алехин от длинноволосого.
Конечно, он мог бы что-то приврать, обвести этих козлов, но Вера его твердо предупредила: еще раз соврешь, больше никогда не увидимся.
Чуть ли не месяц назад предупредила, дала испытательный срок и строго его выдерживала, близко Алехина не подпускала к себе. Срываться из-за этих… Козлы! Вот соврешь, волны далеко пойдут. Известно, бросил в дружеской беседе, служил, мол, на флоте, завтра докатится: вражеские субмарины топил. Заметишь ненароком: домик под снос, а не сносят, гады, завтра докатится: Алехин Президента страны забросал телеграммами. Возьмешь с приятелем небольшой вес, на работе мгновенно: запил Алехин, запил по-черному. Не хотел он врать, информация до нужных ушей всегда доходит неадекватная.
С Верой как хорошо складывалось поначалу. Как увидел в приемной у Первого, в тот же день позвонил из автомата. Он таких раньше не встречал. Лицо овальное, гладкое, волосы волнистые, глаза лесные, зеленые. И Вера его отметила, выделила из толпы. Он понимал, у него домик частный, деревянный, на снос, но зато в центре города, с садиком в три дерева, перспективный. Алехин Веру за руку брал, издали показывал свой домик. «Ой, я его каждый день из окна вижу!» Вера жила в девятиэтажке напротив. Он смутился. Домик посреди пустыря, деревянный туалет как на ладони, значит, она и его каждый день видит? Сказал: давай зайдем, у меня кофе есть. Маулийский. Насчет маулийского он приврал, не знал даже, есть ли такая страна, но Вера все равно не пошла к нему — из всех окон видно.
И не врал он Вере. Начал рассказывать: вот я, агент, а она его перебила. Ладошку прижала к его губам: что ты, что ты, Алехин! Не надо говорить! Я же понимаю! Сама видела, как смело ты к Первому шел!
Черт знает что она там себе придумала. А он не врал, совсем не хотел врать, не видел ничего плохого в своей работе. Агент Госстраха. Неплохо зарабатывает. Интересные клиенты. Один математик Н. чего стоит. А Вера как узнала — Госстрах — в слезы. Я думала, ты правда агент. Я тебя жалела, а ты мне врал!
Срок дала. Испытательный. Вот месяц веди себя правдиво, Алехин, сам увидишь, какой интересной станет жизнь.
А что интересного? Не приврешь, не проживешь. Он иногда звонил: Вера, я последний романтик. Она откликалась: ты самый последний враль. Одно одобряла: Алехин читал серьезную литературу. Вера считала, все эти Стругацкие да Прашкевичи, Штерны да Пикули, они до добра не приведут. Увидела у него однажды книжку, он ее к букинистам нес.
Это что? Пришвин? Какой молодец, Алехин. Пришвин правдиво пишет.
А в книжке, он заглядывал, про зайчиков, как снег падает с ветки, какие ветры где дуют и прочая дребедень. Но книжку после того разговора сдавать не стал. Иногда говорил: я вот читал у Пришвина… Вера радовалась.