Она сидела во главе длинного стола под портретами Ленина и Брежнева, прямо перед ней на подносе стоял графин с чистыми стаканами. По правую и левую руку от нее за столом сидели наши комсомольцы-активисты: девушка Катя из отдела кадров и молодой парень, которого я как-то видел в коридоре в форме лейтенанта. Сейчас он, как и почти все присутствующие, был в гражданской одежде.
Далее за столом расположились остальные комсомольцы, а те, кому не досталось козырных мест, сидели на стульях, выставленных вдоль стены и окон.
Проигнорировав своеобразное приветствие, я присоединился к «неудачникам». Здесь, подальше от комсорга, можно было подремать. Так я тогда думал, вот только надежды не оправдались.
Напротив себя, возле окна, я увидел Скворцова с парой оперов из уголовного розыска. Их безучастные физиономии говорили, что те как раз пытаются вздремнуть. На лицах сотрудников других подразделений райотдела энтузиазма также не наблюдалось. Следствие же представлял только я как самый достойный его представитель, ведь именно так мне было накануне заявлено. И я тоже не радовался субботнему мероприятию. Именно так, под грифом «тоскливо», проходят все наши комсомольские собрания. Спрашивается, на фига они нам всем сдались? Но приходится участвовать в комсомольской жизни из-под палки.
— Товарищ Чапыра, что для тебя быть комсомольцем? — Грачева все же решила привлечь мое внимание.
— Взносы я выплачиваю, — начал я раздраженно. Не то у меня было настроение для дискуссий. С девушкой поссорился. Если бы не это комсомольское собрание, она, может быть, ничего бы не увидела. Так что на комсорга я сейчас смотрел как на врага народа.
— Ты пропустил целых два комсомольских собрания! — перебила она меня, не дав закончить мысль.
— Согласно уставу ВЛКСМ посещать собрания — мое право, а не обязанность, — парировал я.
— Согласно уставу ты обязан соблюдать комсомольскую дисциплину! — процитировала она другой пункт документа. Походу, от желания меня пропесочить эта стерва все же не отказалась.
— А ты как комсорг обязана соблюдать дисциплину трудовую, — не повышая в отличие от оппонента голоса, завернул я. — И не дергать людей в их законные выходные.
— Ну это уже слишком! — подали голос наши активисты. — Комсомолец обязан ставить общественные интересы выше своих!
Абсолютное большинство, судя по их посветлевшим взглядам, было на моей стороне, но проявляло комсомольскую сознательность и молчало в тряпочку. А, как известно, всякая революция без поддержки масс обречена. Но я решил додавить, хотя бы для того, чтобы отбить у комсорга раз и навсегда желание меня трогать. Поэтому я поднялся с места, чтобы меня видели и слышали все присутствующие.
— Товарищи, мы с вами не в библиотеке работаем, а служим в милиции. Мы не книги перебираем в тиши архивов и читательских залов. Мы работаем с преступниками и каждый день подвергаем свои жизни опасности. На сотрудника милиции общество накладывает особую функцию — быть на страже советского закона! Но какой страж из сотрудника, если его постоянно отвлекают от службы и не дают ему банально выспаться? Уставший сотрудник милиции неэффективен! Он может упустить преступника! Более того, в таком состоянии он может подставиться под его нож и даже пулю. Ответственный за организацию комсомольской работы среди сотрудников органов внутренних дел обязан учитывать эти обстоятельства, а не выбивать показатели любыми средствами, плюя на эффективность личного состава милиции. Как мне сегодня указали, комсомолец обязан ставить общественные интересы выше своих! Так применяйте это правило и в отношении себя тоже! — в этом месте я заглянул в глаза Грачевой. — Хватит за счет наших жизней строить свою карьеру!
Получилось немного сумбурно, все же я не готовился сегодня выступать, но даже от этой самодеятельности эффект присутствовал. Специфический, конечно, с уклоном на советские реалии. Все смотрели на меня как на внезапно появившийся в комнате танк с медленно поворачивающейся башней и настороженно молчали. Было слышно, как ветер задувает в окна.
Скрипнул стул. Со своего места поднялась донельзя возмущенная услышанным активистка Катя.
— Нужно немедленно поставить на голосование вопрос об исключении Чапыры из комсомола! — заявила она без всяких предисловий.
— На основании чего? Критики руководства комсомольской организации? — усмехнулся я. — Так комсомолец обязан смело критиковать, вскрывать недостатки в работе комсомольских функционеров и сообщать о них вплоть до ЦК ВЛКСМ. — Это я тоже выдернул из устава ВЛКСМ.
— Катя, сядь! — одернула коллегу Грачева. — Разве не видишь, это провокация! Но мы как старшие товарищи обязаны указать комсомольцу Чапыре на его ошибочные суждения и общее непонимание сути комсомольской организации. Уж коли вы, товарищ Чапыра, вспомнили о необходимости критики, — комсорг перешла на «вы», — то придется вам ее и в свой адрес выслушать!
И затянулась лекция на целый час. О задачах комсомола, о его вездесущем влиянии на советскую молодежь и о его роли в построении коммунизма.
На хрена она мне это все рассказывает? Этому комсомольскому балагану пятнадцать лет существовать осталось. Сказать ей об этом, что ли? Не, пусть живет в неведении. Потом будет ей сюрприз.
Но мои намеки даром не прошли, комсорг ограничилась товарищеской критикой. Это самая незначительная мера дисциплинарной ответственности за дисциплинарный проступок.
В общем, фигню я затеял. После часа выслушивания пафосного бреда весь бойцовский пыл из меня вышел. Осталось лишь раздражение и недовольство собой. Повелся на подначки, как мальчишка. Грачева умнее оказалась. Стерва комсомольская.
Когда закончили со мной, вернулись к главной повестке дня — распределению участников встреч с учащимися и студентами по учебным заведениям нашего района и составлению графика этих самых встреч.
Вообще-то я надеялся, что меня после случившегося это дело не коснется, но я недооценил выверты комсомольского сознания.
— Значит, в университет у нас идет товарищ Чапыра, — услышал я свою фамилию.
— Минутку, — удивился я. — Какие могут быть мне комсомольские поручения, если вы только что заявляли, что я безграмотен по комсомольской части?
— Вот как раз и подтянешь грамотность! — отбрила меня Грачева. — Думал сачкануть? Думал, за тебя другие будут работать?! Не выйдет! — Комсорг показала мне фигу, я даже охренел от такого пассажа.
Тут уж на стороне Грачевой оказались все присутствующие. Никому не хотелось брать на себя дополнительную встречу.
Настраивать против себя коллектив у меня в планы не входило, так что я смиренно замолк. Сходил, называется, на комсомольское собрание. Раскритиковали, еще и от сомнительного поручения откосить не удалось. Лучше бы я дома остался. И Ольга бы тогда не ушла. Стало хреново от всех этих мыслей.
— Опохмеляться надо, — посоветовал мне Скворцов в коридоре.
— Это да. Трезвым лучше на такие собрания не ходить. Можно и культурный шок заработать, — ответил я, думая о своем.
— Чего? — не понял опер. — А, ты о той перестрелке паришься, — нашел он причину моего неадекватного, по его мнению, поведения. — Так забей. Лусенко сказал, что все нормально, к нам претензий нет. Наоборот, могут наградить благодарственным письмом или премию дать. — Скворцов довольно прищурился.
— Лучше, конечно, деньгами, — вяло согласился с ним я.
— А может, даже в звании повысят. — От предположения у него захватило дух.
— Лучше квартиру проси, — дал я практичный совет.
— Не, квартиру не дадут, — с грустью, но уверенно заявил Скворцов.
— А сколько денег в мешке было, не знаешь? — спросил я. Вчера меня на службе не было, потому информация прошла мимо.
— Шестьдесят пять тысяч, — восторженно объявил он сумму.
— Могли бы и выделить вам с Крапивиным по хате, — усмехнулся я.
— Да кому мы нужны? Сержант да летёха. Мелочь, — подытожил Скворцов.
— Давай помогу написать рапорт на улучшение жилищных условий, — предложил я помощь.
— А меня потом из комсомола не попрут? — заржал он, намекая на мою недавнюю речь.
— Как хочешь, — не стал я настаивать.
— Не, Альберт, ты, конечно, круто там сказал и все по делу, но за такое тебя могут натянуть по самые гланды. — Эту фразу опер произнес уже на полном серьезе.
— Прорвемся, — отмахнулся я. Прям бесстрашный боец с ветряными мельницами. Стало смешно от пришедшего в голову сравнения.
— Ты когда в универ пойдешь? — сменил Вадим тему.
— Так в понедельник или во вторник. Надо быстрее разделаться с этой хренью да забыть.
— А мне железнодорожный техникум достался. Не, ну кто в здравом уме с железки в милицию уйдет? — Скворцов вновь заржал и ударил меня по плечу, приглашая присоединиться.
— Но ты же ведь зачем-то сюда пришел? — Я притормозил, так как мы дошли до третьего этажа, где наши пути расходились. Заберу верхнюю одежду из кабинета да свалю отсюда.
— За романтикой, — мечтательно ответил опер и жестко закончил: — Только нет ее здесь.
— Нет, — согласился я.
— Давай напьемся, — предложил он.
— Давай. — Сегодня мне этого тоже хотелось.
Пошли мы, ясное дело, ко мне, по пути купив все необходимое для намеченного мероприятия. Одни сплошные мероприятия у меня. Подумав об этом, я усмехнулся. Комсомольское собрание, встреча со студентами. Словно я не следователь, а какой-то общественный деятель. Может, мне в политику пойти? А что, создам новую партию, назову ее «Запасной путь» и буду гадить из глубокой оппозиции. Меня, конечно, начнут ущемлять, и вот я уже в посольстве ФРГ прошу политического убежища.
— Альберт, ты чего, заснул? — окликнул меня Скворцов. — Третью за баб, — предложил он тост, поднимая стопку.
— Да ну их. — Я поморщился, как от зубной боли. — Ты мне лучше скажи: есть у тебя знакомый карманник?
— Нет, вообще не моя тема, — ответил Скворцов после того, как выпил и закусил пельменем.
— А среди тех, кто может знать карманников, знакомые у тебя есть? У тебя же должна быть агентура, — продолжил я допытываться.