местах, где зубы волка пронзили кожу. А теперь ей вернулась обычная бледность, хоть и отмеченная двумя изогнутыми линиями маленьких шрамов в форме пуговиц.
— Во сне мне было видение, Элвин, — сказала она дрожащим шёпотом, широко раскрыв немигающие глаза. — Совершенно не такое, как остальные. Прежде, когда приходили Серафили, я чувствовала их присутствие, но никогда они не показывали мне своих лиц. А на этот раз… — На её губах мелькнул призрак улыбки. — Раньше я считала, что они чужды такой обыденности, как пол, ибо они настолько выше нас. Они преступили границы клеток, которые мы называем телами. Но Серафиль, явившаяся ко мне, была женщиной, и такой прекрасной. — Она растопырила пальцы, прикасаясь к своим шрамам. — С таким состраданием. Сегодня меня воссоздала благодать Серафили.
Чистая восторженность на её лице быстро сменилась решительностью, и её глаза уверенно прищурились.
— Люди должны узнать об этом. Я не могу лишать их этого знания.
— Королевские представители… — начал я, но она меня оборвала:
— В глазах Серафилей король не выше любого человека.
От такого спокойного признания в государственной измене я прикусил язык. Даже Сильда в самых радикальных проявлениях никогда не говорила ничего столь предосудительного. Я хотел было напомнить ей эдикты Совета светящих касательно возвышенного статуса и особого благословения королевской крови, но, судя по её решительному виду и по-прежнему немигающим глазам, это никак не повлияло бы на её твёрдость.
— Надо собрать роту, — сказал я, решив, что плоды может принести более практичный подход. — И уходить отсюда.
Эвадина наконец моргнула и ошеломлённо уставилась на меня.
— Куда?
— Туда, где королевским агентам сложно будет нас найти…
Она едко усмехнулась и покачала головой.
— Я не буду носиться по этому королевству, как загнанная мышь.
— Есть и другие королевства под властью Ковенанта. Другие короли с радостью примут ваши услуги, а особенно — полную роту ветеранов под вашими знамёнами.
— Нет. Моя миссия здесь. Теперь я вижу это. — Её взгляд стал мягче, и я почувствовал себя неловко, когда она подошла ко мне и взяла меня за руки. Мы были примерно одного роста, и её глаза напротив моих светились удивительной смесью доброты и командирской настойчивости.
— Я знаю, ты тоже это видишь, — сказала она. — Серафиль, которая мне явилась, в своей милости и мудрости многое мне явила. Я знаю, что наполняет твоё сердце, Элвин Писарь, несмотря на всю ложь, которой ты закрываешься, словно щитом. Я знаю, что ты выстрадал, и знаю, что ты сделал, чтобы сохранить мою жизнь.
Она наклонилась ко мне и опустила голову, так, что наши лбы соприкоснулись. Такая близость к настолько красивой женщине, и к тому же обнажённой, должна была пьянить. Я должен был притянуть её, прижать к себе, впиться губами в её губы. Но в тот миг я не чувствовал похоти. Я замер, а внутри бурлили замешательство и страх. Эвадина излечилась, но в то же время и изменилась. Её прежний пыл казался маленькой свечкой рядом с этим пламенем, и я знал, что если сейчас останусь с ней, то оно меня наверняка спалит.
Впрочем, отсутствие вожделения у меня явно никак не соответствовало настроению Эвадины, которая придвинулась ещё ближе.
— Есть многое, — сказала она, жарко дыша мне в лицо, — чего я себя лишала. Мне казалось это необходимым. Чтобы служить Ковенанту таким образом, мне приходилось избегать искушений, в которые попадается так много других людей. А теперь мне интересно…
Всякое могло бы случиться далее и, несомненно, значительно изменить многое из того, что последует в этом повествовании. Но так уж бывает с моментами огромной важности — их исход могут изменить ничтожнейшие события. На этот раз изменения явились в форме тихого стука в дверь, следом за которым раздался неловкий кашель. Тот факт, что даже по этому бессловесному покашливанию я узнал Суэйна, многое говорит об отличительных особенностях его голоса.
Эвадина со смехом вздохнула, пожала мне руки и отступила от меня.
— Ты был прав, — сказала она, направляясь в кровать. — Насчёт сбора роты, хотя мы никуда не пойдём. Будь добр, передай приказ сержанту и попроси Эйн принести мне какой-нибудь халат. И еды, если ей не трудно. Похоже, я весьма проголодалась.
Торию я нашёл в портовой таверне, где она играла в кости с какими-то моряками. Она проигрывала, как обычно, поскольку среди её многочисленных талантов не было везения в азартных играх. Как следствие, такие игры портили ей настроение и сушили горло. Поэтому, когда я вытащил её из круга, смотрела она слегка расфокусировано, зато на язык была остра как никогда.
— Отвали, лживый ослиный хуесос, — рявкнула она, выдёргивая свою руку из моей.
— Тебе хватит трезвости послушать? — спросил я. — Или мне окунуть тебя в лошадиное корыто?
Она насупилась, и на её лице отражались внутренние дебаты: ударить меня или прокричать ещё ругательств?
— Где твоя ведьма? — спросила она, озираясь. — Съеблась и бросила тебя?
— Да. — Это простое подтверждение маскировало глубокое сожаление. Исчезновение Ведьмы в Мешке из дома лорда обмена не заметил никто, и всё же она определённо покинула этот порт. Накидка и ранец, оставленные под присмотром Брюера, тоже исчезли, а часовые на воротах не видели никаких необычайно прекрасных светловолосых женщин.
Тория лишь для вида постаралась скрыть триумфальную ухмылку.
— А капитан?
— Полностью выздоровела и ещё решительнее, чем прежде, настроена на мученичество.
Ухмылка Тории сменилась усталой гримасой.
— То есть, надо полагать, ты снова захочешь маршировать подле неё, пока тебя не прибьют?
Я подошёл ближе и заговорил тихо:
— То есть, пришло время нам с тобой уёбывать отсюда. У тебя сохранился тот соверен?
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ
— Беррин Юрест? — Капитан Дин Фауд в широкой улыбке оскалил впечатляюще белую стену зубов. Хотя тёмная кожа выдавала в нём чужеземца, по-альбермайнски он говорил, растягивая гласные, как жители южного побережья, и вдобавок чересчур экспрессивно выражал эмоции обветренным бородатым лицом.
— А она ничего так, — отметил он, и его брови изогнулись от вожделения и от приятного воспоминания. — Свободная духом, и к тому же щедрая, особенно если есть книжки в подарок. Как там она?
— Горюет из-за потери библиотеки, — сказал я. — Последнее, что я видел.
— А-а, да. — Уголки рта Дина Фауда печально опустились. — Я слышал о том, что творится на севере. Знаешь, для торговли это всегда беда — война и всё такое. А аскарлийцы со своими налогами ещё жёстче вас, хотя и утверждают, будто любят свободу. Попомни мои слова, не скоро ещё я свою дорогушу приведу в окрестности Ольверсаля.
«Дорогушей», как я понял по нашему короткому знакомству, он называл свой корабль, который назывался «Морская Ворона», и оттенок досок и парусов соответствовал этому названию. Судя по узкому корпусу и обильному такелажу, корабль явно строили с прицелом на скорость. А его цвет — по уверениям капитана, натуральный оттенок специально выведенного дуба, из которого был сделан корпус — тоже отлично подходил для корабля, занятого контрабандной торговлей.
— Но, — добавил Дин Фауд и от его вычурного подмигивания я усомнился, что он, практикуясь в подобной манерности, когда-либо смотрелся в зеркало, — вам-то, голубки, не туда надо, а?
— Нихуя мы не голубки, — сказала ему Тория.
— Значит… — Дин Фауд попытался изобразить раздумье, и его брови стали похожи на скрутившихся змей, — брат и сестра?
— Не важно, кто мы, — сказал я. — Важно то, куда мы хотим отправиться, и есть ли у нас на это деньги. Или я ошибаюсь?
Дин Фауд немного откинулся на скрипнувшем стуле, изучая нас таким безучастным взглядом, что было ясно: он нас тщательно оценивает. Наш поход по разнообразным и многочисленным тавернам, окружавшим фаринсальские доки, принёс несколько возможностей, но все капитаны оказались чрезмерно любознательны. Случайно услышав имя Дина Фауда, мы пришли в этот сумрачный дворец рома на одной из узеньких улочек. Многочисленные суровые взгляды, и руки, потянувшиеся к ножам, как только мы вошли, убедили нас, что мы попали в нужное место.
— Вы молоды, — высказал наблюдение Дин Фауд, и я заметил, что его акцент сменился на нечто более точное и менее знакомое. — Но уже знаете, как себя вести в дыре вроде этой, а? Руки всё время возле оружия. Сидите спинами к стене. Она осматривает комнату, а ты следишь за дверью, и вряд ли сам это замечаешь.
— Это проблема? — спросил я.
— Все проблемы можно решить за правильную цену. — Он наклонился вперёд, по-прежнему изучая нас, и на лице почти не отражалось никаких эмоций. — Но ты прав, на самом деле нам надо обсудить лишь два вопроса: куда и сколько? Как ты понимаешь, ответ на второй очень сильно зависит от ответа на первый.
Я обменялся с Торией кратким взглядом, получив в ответ короткий кивок. У нас обоих хватало опыта общения с такими, как Дин Фауд. Тут всегда оставалась возможность предательства, но обычно такие стараются придерживаться условий сделки.
— За Кроншельд, — произнёс я. — К Железному Лабиринту.
Его лицо дёрнулось, и я решил, что это он старается не показывать сомнение.
— Там сильные течения и много зазубренных скал, — сказал он. — Я видел, как там проваливались корабли, и зрелище это не из приятных. Риск отразится на цене. — Он погрузился в молчание. Не спрашивать, зачем нам туда надо, было, разумеется, последним испытанием в этой операции, и он его прошёл.
Соверен Тории мерзко скрежетнул, когда она положила его на стол и протащила до кружки Дина Фауда.
— Только за то, чтобы доставить нас туда, — сказала она.
Капитан секунду смотрел на монету, а потом взял её. Он не стал оскорблять нас, пробуя её на зуб, но поднял на свет, лившийся из окна.
— Из времён, когда на троне сидел последний Артин, — сказал он, снова обнажая зубы. — Милая вещичка, вдвое дороже соверена с головой короля Томаса. — Он щелчком отправил закружившуюся монету обратно Тории, которая выхватила её из воздуха. — Не достаточно. — Вернулся южный говор Дина Фауда, вместе с любовью к преувеличенной эмоциональности — его брови тут же изогнулись крутой дугой. — И, раз уж вам больше нечего предложить… — Он начал подниматься со стула, — … желаю вам, дорогая молодёжь, всего хорошего.