— ПРЕКРАТИТЕ!
Казалось, её голос мгновенно возвёл невидимую стену льда вокруг стоявшего на коленях залитого кровью несчастного — так быстро толпа прекратила избиение.
Опустилась тишина, и только просящий, свернувшись на земле, содрогался от боли, кашлял и жалобно всхлипывал. Я видел, как Суэйн посмотрел на капитана и, дождавшись кивка в ответ, быстро организовал троих солдат унести павшего священника.
— Доставьте его просящему Делрику, — рявкнул он, пока те несли его к дому, и Эвадина снова заговорила.
— Я пришла восстановить сломанное, — сказала она собравшимся, которые снова стали не толпой, а паствой. — Не уничтожать. Этим землям уже хватило войн. Судите своих соседей, как судите себя, и знайте, что все мы виновны. Этот грех в равной мере разделён между нами, от самого высокого лорда до самого низкого керла. Мы слишком долго избегали примера мучеников. Там, где они жертвовали, мы жадничали. Где они говорили суровую правду, мы укрывались в удобную ложь. Но хватит!
По толкучке прошла очередная волна, на этот раз вызванная контролируемой яростью, которую они услышали в голосе мученицы Эвадины. Когда я снова поднял глаза на неё, то увидел, что её глаза закрыты, и на лицо возвращается подобие спокойствия. Глубоко вздохнув, она открыла глаза и заговорила тоном самой искренней мольбы.
— Через несколько дней я уйду отсюда, ибо мне открылось, что нужно распространить знание, которым я с вами поделилась. В каждом уголке этого королевства, и во всех пределах за его границами все души должны узнать эту правду, ибо, друзья мои, Второй Бич с каждым днём всё ближе. Мы всё глубже погружаемся в обман и заблуждения, и оттого воспрянут Малициты. Мы должны подготовиться. Мы должны вооружиться щитом благодати Серафилей и мечом примера мучеников.
Она снова подняла руки, вскинула голову и бросила последний вопрос:
— ВООРУЖИТЕСЬ ЛИ ВЫ? ВОЗЬМЁТЕ ЛИ ЩИТ И МЕЧ?
Коллективные решения толпы — удивительная вещь, поскольку они принимаются очень быстро и совершенно без обсуждений. И уже после совсем небольшого промежутка времени хаотичные выкрики превратились в то, что позднее станет кличем мученицы Эвадины:
— ЩИТ И МЕЧ! ЩИТ И МЕЧ! ЩИТ И МЕЧ!
Глядя, как они скандируют, как раскраснелись их лица от страсти, с какой ритмичной точностью они выкрикивают эти слова, я впервые задумался, что для Короны и Ковенанта эта женщина страшнее, чем они для неё. Эта мысль могла бы снова разбудить мои инстинкты учёного, если бы не толпа. Распалённые набожностью и несравненным красноречием, они разительно отличались от искателей убежища в Каллинторе, которые увлечённо сидели и слушали мудрость Сильды. Эти больше походили на лающую толпу, которая мучила меня у позорного столба: обычные люди, жестоко обращавшиеся с беспомощным юношей только потому, что им дали на то разрешение. Какое разрешение Эвадина выдала этим людям? Какие страсти она выпестовала в других, начав свой путь мученицы по королевству? Сильно избитый просящий был только началом, и я не хотел принимать участия в том, что будет дальше.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
За два дня после этого я попрощался со своими вскоре-уже-бывшими друзьями, хотя они о том и не подозревали. На следующую ночь после проповеди Эвадины я стоял на посту с Брюером, и мы несколько часов отгоняли верующих обожателей. Они по-прежнему во множестве располагались за рвом, но самые пылкие и находчивые не соглашались находиться вдалеке от своей возлюбленной мученицы.
— Но у меня сообщение огромной важности для мученицы Эвадины! — протестующе пищал один из них, когда Брюер вытащил его из канавы. Этот маленький мужичок, наверное, часами полз по залежам дерьма в попытке добиться личной аудиенции.
— Она скорее приговорит тебя к Бичу за то, что ты провонял здесь всё, — сказал Брюер, скривившись от отвращения, и потащил мужичка ко рву.
— Она никогда так не поступит! — настаивал её крошечный поклонник. Он хватался за запястья Брюера, прованивая его рукавицы. — У неё слишком доброе сердце. Прошу тебя, бравый солдат! Она должна услышать моё предупреждение!
Брюер посмотрел на меня, изогнув бровь и, получив в ответ пожатие плечами, поставил коротышку на краю рва.
— Ладно, — сказал он. — Какое именно предупреждение?
Нарушитель оглянулся, наморщив перепачканный навозом лоб, а потом шёпотом ответил:
— Надо быть осторожным, чтобы они не услышали.
Брюер поджал губы, наклонился вперёд и проговорил таким же шёпотом:
— И кто же эти «они»?
— Малициты, конечно. — Он снова заозирался и перешёл с шёпота на шипение: — Они думают, что я их не вижу, но я-то вижу. Они поразили каждый уголок этого порта и живут здесь долгие годы. И теперь, когда здесь мученица Эвадина, я боюсь того, что они натворят.
Брюер мрачно кивнул.
— Но видеть их можешь только ты?
— Я вижу их настоящие лица, которые они прячут за украденными масками из плоти. — Он посмотрел на верхние окна дома. — Один из них лорд обмена.
— Да ну? — Брови Брюера взмыли, демонстрируя, как он потрясён. — А кто ещё?
— Мастер Экалд, пекарь с улицы Кроссмарк. И его жена, а ещё их отродье, мелкий жирный говнюк. Так же скупщик с десятого причала, и вороватый писарь из переулка Миддлрич…
— Ну и списочек, — сказал, выпрямляясь, Брюер, и развернул мужичонку. — Иди-ка ты домой и запиши его.
— Я не умею писать…
Его слова сменились жалобными криками, когда сапог Брюера соединился с его задницей, отправив его в ров.
— Тогда сдрисни и учись!
Коротышка некоторое время барахтался во рву, выбулькивая потоки обвинений, включавших, наверное, всех лавочников и важных людей, которых он только встречал. Замолчал он наконец, когда кто-то из верующих за рвом устал от этих криков и начал бросать в него мусор. Выбравшись из рва, он огорчённо зыркнул на Брюера, несомненно добавив его в список замаскированных плотью злодеев, а потом зашагал во мрак.
— А раньше приходила женщина, утверждавшая, что она — мать Помазанной Леди, — сказал Брюер. — Когда я заметил ей, что с виду она примерно того же возраста, она сказала, что рождение случилось посредством союза с Серафилем, который с тех пор хранит её молодой. Для матери Воскресшей мученицы она ругалась настолько грязно, что могла бы посрамить и Торию.
— Как, по-твоему, что бы об этом подумала восходящая Сильда? — спросил я, кивнув на толпу за рвом. После проповеди она поредела, но задержались ещё сотни человек, которые в своей набожности собирались вокруг костров. То и дело раздавались кличи «Щит и меч!» и «Внимайте Воскресшей мученице!». Мне они казались в равной степени раздражающими и тревожащими.
— Этого не узнать, — ответил Брюер, хотя по неловкости в его глазах я понял, что он не раз обдумывал этот вопрос. — Ты же записывал её завещание, — указал он. — Разве сам не знаешь?
— Она многое предвидела, но только не это. — Я перевёл взгляд на окно Эвадины, уже закрытое ставнями, за которыми сиял яркий свет. — Только не её.
— И всё же, вот она, настоящая живая мученица, реальная, как ты или я. — На его широком грубом лице появилась напряжённая, но искренняя улыбка человека, довольного тем местом, куда его поставила жизнь. И хотя я знал, насколько бессмысленно спрашивать его о путешествии со мной и Торией, но теперь понял, что это ещё и опасно.
— Думаю, восходящая была бы… довольна, увидев, как награждена твоя вера, — сказал я, и он смущённо наморщил лоб. Да, в какой-то мере мы были друзьями, но это не та дружба, которая требует выражения внимания или доброты.
— Ты грогу, что ли, напился? — спросил он, и я подумал, что у меня и капли на языке не было с самого Ольверсаля, и даже там я не выпивал столько, чтобы напиться.
— Нет, — сказал я. — И этот недочёт надо бы поскорее исправить.
Последняя тренировка с Уилхемом случилась на следующее утро. Он всегда старался следовать расписанию, установленному неприятным мастером Редмайном, которое требовало вставать очень рано и окунаться в корыто с холодной водой. После этого он выполнял серии упражнений с мечом, а я пытался повторять его движения. Когда он только начал меня учить, мне всё казалось до нелепости сложным, а теперь же я понимал, что те первые упражнения были равносильны танцу, которому учат детей. К моему удивлению оказалось, что по большей части я могу повторить его движения, пусть и не с той же скоростью и проворностью, но я не был уже и тем медлительным, неуклюжим увальнем, как в начале. Впрочем, хотя моим прогрессом по части владения мечом он, кажется, остался доволен, а вот мои пёстрые доспехи не так его впечатлили.
— Бесполезный хлам, — сказал он, щёлкнув по моему налокотнику — помятому и обесцвеченному приспособлению, который я выменял на два шека у другого солдата после Поля Предателей. Налокотник никак не желал блестеть, сколько бы я его не полировал. — Попрошу у капитана средств, чтоб тебе сделали доспехи, — добавил Уилхем. — Раз уж ей, видимо, нужны сопровождающие рыцарского вида, когда она начнёт свой поход.
Я заметил, что теперь, говоря о ней, он всегда называл её «капитан», и никогда «Эвадина». И никогда «мученица Эвадина». А ещё я заметил в его взгляде осторожность в её присутствии, и обращался он к ней кратко и формально, вместо прежней фамильярности. Я знал, что частично это из-за её внезапно возвысившегося статуса, но в основном приписывал эту перемену в поведении чувству вины.
— Ты не сказал ей, да? — проговорил я. — Про Ведьму в Мешке.
Он подтянул ремешок на моём налокотнике, отошёл и неприятно поддёрнул мой нагрудник.
— Как и ты. И сержант Суэйн не сказал, и просящий Делрик, по взаимному согласию. И лучше, чтобы так оно и оставалось, как думаешь?
«Я думаю, она верит, что Серафиль спустилась из Царства Бесконечной Благодати, чтобы вернуть её к жизни. Думаю, она собирается отправиться в поход, который навсегда преобразует эти земли, и быть может, зальёт их кровью от края до края, и всё на основе лжи»