. Ничего такого я не сказал, поскольку знал, что, несмотря на всю свою силу, отвагу и мастерство, Уилхем во многих отношениях — ранимая душа, и я не хотел причинять ему боль в эту нашу последнюю встречу.
— Тебе же не нравится врать ей? — спросил я. — Этот обман давит на тебя. Это ведь противоречит рыцарскому кодексу, или что-то вроде того?
— Рыцарский кодекс — это собрание бессмысленных вирш, скроенное лицемерами. Мастер Редмайн знал это и пытался научить меня правде о нём, но я был слишком молод и витал в самолюбовании, чтобы его слушать.
Он отошёл, приставил свой меч к столбу забора, окружавшего загон, где мы тренировались, и взял пару деревянных мечей. Потом немного помолчал, задумчиво глядя куда-то вдаль.
— Знаешь, его убили. Мастера Редмайна. Повесили за предательство. За несколько дней до того его ранили в битве, в одной из последних стычек Герцогских войн. Как и полагается человеку, который продаёт свои навыки за деньги, он пообещал свой меч герцогу с самым толстым кошельком, который не отличался здравомыслием. Его вытащили из постели, несмотря на кровоточащие раны, и повесили вместе с дюжиной других предателей. Мой отец, лорд, которому тот служил много лет, сам накинул верёвку ему на шею. Перед смертью Редмайн умолял бывшего господина позаботиться о жене и сыне, которым после конфискации его имущества пришлось бы побираться. Мой отец всегда любил казаться милосердным, по крайней мере, на публике, и потому взял их. Жену Редмайна сделал горничной, а мальчика — моим пажом. — Губы Уилхема скривились в уродливой, горькой улыбке. — Редкий случай доброты, о котором он наверняка жалеет по сей день.
Улыбка слетела, как только он встретился со мной взглядом, бросив мне один из деревянных мечей.
— Я же рассказывал, что вниз меня толкнула любовь? — Он отсалютовал мне ясеневым клинком и целеустремлённо направился ко мне. — Это была любовь к пажу, который стал воином.
Он не стал дожидаться, пока я отвечу на приветствие, а бросился в атаку, сделал вид, что замахивается мечом над головой, а сам ударил мне в корпус. Мне удалось парировать и отскочить в сторону как раз вовремя, чтобы следующий удар не попал мне по ногам.
— Воином, который научился всему, чему только мог научить его отец. — Голос Уилхема стал грубым и неровным. Он бросился в очередную атаку, держа меч двумя руками, и теснил меня назад, а я пятился, поднимая ногами пыль.
— Всего лишь простолюдин, который мог одолеть любого рыцаря, разве только кроме сэра Элберта Болдри, и, думаю, даже ему пришлось бы нелегко.
Я пригнулся от удара в голову и попробовал ткнуть его в живот — Уилхем лёгким движением запястья отвёл удар.
— Следить за ним на турнире было всё равно, что смотреть на какого-то легендарного героя старины, или на одного из аскарлийских богов-воинов. Сын Ульфнира во плоти. — Он шагнул вперёд — слишком быстро, не уклониться — зажал латной перчаткой мою руку с мечом и, крепко держа меня, проскрежетал мне в лицо: — Каково это, любить бога, Элвин. И что за судьба быть любимым в ответ.
На его губах снова мелькнула горькая улыбка, а потом он повернулся, согнулся и бросил меня на землю. Удара хватило, чтобы выбить деревянный меч из моей руки, но я не стал бросаться за ним. Встав на одно колено, я как раз вовремя схватил Уилхема за предплечья, а то бы он опустил свой меч с такой силой, что легко мог расколоть мне череп.
— Отцу это, конечно, не понравилось. — Прохрипел Уилхем, взмахнув левой ногой, и ударил закованной в броню ступнёй в центр моего нагрудника. От пинка я разжал хватку и, чтобы избежать дальнейшего града ударов, откатился по грязи. — «Соси хуи, сколько влезет», сказал он мне, «но зачем ты меня позоришь со своей волоокой привязанностью к простолюдину?».
Я подавил инстинкт и дальше уклоняться от его ударов и перекатился на спину, отдёрнув голову, когда он ткнул в её сторону. Деревянный клинок от удара по земле раскололся, громко треснув у меня над ухом. Вздрогнув, я сам пнул так сильно, что помял нагрудник Уилхема и заставил его отступить на пару шагов.
— Итак, — продолжал он, отбросив сломанное оружие и подняв кулаки. Я вскочил на ноги, но он легко уклонился от моего первого удара, — когда мой юный бог сказал, что жаждет убежать и присягнуть Самозванцу, как я мог не пойти за ним?
Он хотел врезать мне по носу, но я отбил удар, и наши латные перчатки лязгнули от соприкосновения.
— Алдрик, — сказал я. — Так его звали.
— Да. Мы далеко путешествовали вместе, до самого Фьордгельда и обратно. — Уилхем блокировал мой правый хук, которым я целился ему в челюсть, и ответил сам. По большей части мне удалось уклониться, но краем рукавицы он оставил кровавую царапину на моём скальпе.
— Мило, что ты обращаешь внимание на детали. Но… — он опустил голову, бросился на меня, обхватил меня руками за пояс и повалил наземь, — ты ведь всегда такой, да? Элвин Писарь всё замечает.
Я поднял руки, защищая наручами голову от потока его ударов.
— Какой внимательный керл! И как отлично владеет пером! Он так достоин благосклонности Помазанной Леди!
Я терпел удары и ждал неизбежной паузы, когда он устанет. Это заняло больше времени, чем мне бы хотелось, и я не сомневался, что когда сниму доспехи, на руках останется множество синяков. Наконец он немного обмяк и споткнулся, и мне этого хватило, чтобы зажать его запястье, выхватить с пояса кинжал и взмахнуть перед его глазом. И хотя меня рассердила его атака и боль от моих синяков, мне хватило здравого смысла остановить клинок, наклонить и прижать лезвие к его частично открытой шее.
— Нахуй мне сдалась её благосклонность! — бросил я.
В глазах Уилхема так и не появилось страха, когда клинок прижался к его коже.
— И всё же она её оказывает, — спокойно заметил он. — Ты видишь её насквозь, а вот она тебя — нет. Уже нет. Она не видит человека, который собирается сбежать.
Он опустил глаза, и я, проследив за его взглядом, увидел его кинжал над щелью между двумя пластинами, прикрывавшими мою талию. Уилхем держал его там довольно долго, а потом тяжело вздохнул, и мне захотелось, чтобы он успокоился.
Я убрал кинжал от его шеи, мы откатились друг от друга, и, тяжело дыша, лежали на спинах, глядя в небо и чувствуя, как пот холодит кожу.
— Что с ним случилось? — Спросил я, когда моё сердце успокоилось. — С Алдриком.
Уилхем закрыл глаза рукой от солнца и ответил после долгого молчания:
— Он упал и сломал шею. Мы сопровождали Истинного Короля через Альтьенские холмы, где набирали в кланах людей, готовых примкнуть к его делу. Большинство кланов хорошо нас принимали, поскольку у них полно обид на династию Алгатинетов, которые давным-давно их приструнили. Но не все. Между собой кланы любят воевать сильнее, чем с Короной, и союз с одним приносит вражду с другим.
Они стремительно набросились на нас, сотни человек бежали по склонам долины реки, и так громко кричали, что конь Алдрика встал на дыбы. Это был молодой жеребец, не натренированный для войны, и вскочил он так неожиданно и яростно, что Алдрика выбило из седла прежде, чем появилась бы возможность успокоить коня. Несмотря на крики людей и лязг клинков, я слышал, как сломалась шея Алдрика. Слышал, и знал, что он умер. Я сидел и смотрел на его изломанное тело, а вокруг меня кипела схватка. Я знал, что смерть придёт и за мной, и ждал её. А вот Истинный Король — нет. Он пробился ко мне и срубил голову горцу, который собирался ткнуть копьём мне в лицо.
Это Алдрик всегда страстно хотел примкнуть к его великому походу, а не я. Но после того дня мне показалось, что я в долгу перед Истинным Королём, и я остался. К тому же я хотел, чтобы меня убили при первой возможности. Даже это умудрился провалить, благодаря отцу Эвадины. Эх, если бы Алдрик был на Поле Предателей…
Он жалобно вздохнул, а потом застонал, усаживаясь.
— Что ж, я почти уверен, что в этом случае ты сейчас называл бы меня «лорд-камергер Уилхем Дорнмал», и я бы занимал высокое положение при дворе короля Магниса Первого.
— Нет, — сказал я, отряхиваясь. — Я был бы мёртв. Как и все в этой роте, включая и её.
С этой очевидной истиной он спорить не стал.
— Я с тобой не пойду, — сказал он, поднимаясь на ноги. — На тот случай, если ты собирался спросить.
— Не собирался.
Уилхем рассмеялся и наклонился, протягивая руку.
— А у тебя уже лучше получается, — сказал он, поднимая меня. — Намного лучше на самом деле. Куда бы ты ни собрался, тебе лучше бы найти другого учителя, желательно такого, который знает толк в лошадях. Верхом ты по-прежнему ездишь как толстожопый увалень на осле.
— Ты ей расскажешь? — спросил я, когда он собрался уходить. — Что я уезжаю.
— Уже рассказал. Она рассмеялась мне в лицо. Судя по всему, то, что ты её бросаешь, противоречит её виде́нию, а значит, этого просто не случится. — Уилхем Дорнмал низко мне поклонился, и это первый раз на моей памяти, когда по отношению ко мне так поступил аристократ. — Прощай, Элвин Писарь. Когда будешь обо мне писать, а я не сомневаюсь, что будешь, сделай меня… — он выпрямился и задумчиво нахмурился, — … красивым. Человек, которого может полюбить бог. Думаю, такое должно мне понравиться.
— Она говорит, что ты научишь меня буквам и цифрам, — сообщила мне Эйн, остановившись на лестнице из покоев Эвадины. — Говорит, ты будешь слишком занят, чтобы вести ротные журналы, так что теперь это моя задача.
— Занят чем? — спросил я, проходя мимо неё.
— Ну, войной и всем таким, наверное. Она говорит, что впереди трудные времена, и мне надо к ним подготовиться. — На её гладком лбу появилась морщинка. — Мне не нравится, когда она так говорит.
— Мне тоже не нравится, Эйн, — добавил я, а она отвернулась, чтобы вприпрыжку спускаться дальше. Глядя на её открытое бесхитростное лицо, я понял, что мне нечего сказать, во всяком случае такого, что она сочла бы значимым. Из всех душ, по которым я буду скучать, эта вызывала самое сильное чувство вины. Какой бы опасной Эйн ни была, она оставалась по-своему хрупкой, как те щенята и котята, которыми она так восторгалась.