— Она права, — сказал я наконец. — Когда рота выйдет отсюда, на дороге будет много плохих мужиков. Держи свой нож острым и под рукой, ага?
Она пожала плечами.
— Как всегда. А что с буквами?
Я отвернулся и пошёл вверх по лестнице, чтобы не показывать ложь в своих глазах.
— Завтра, — грубо сказал я, чтобы скрыть, как мне вдруг перехватило горло. — Найди меня после утренней муштры.
Постучав и получив разрешение войти, я увидел, что у Эвадины посетитель. Лорд обмена, обращаясь к ней, опускал голову как можно ниже, а руки сцепил на поясе. Моя оценка его ума подтвердилась белизной его пальцев и жёстким контролем голоса, который звучал вежливо и формально, но не скатывался в угодливость. Предоставляя кров Воскресшей мученице, которая недавно с его собственного балкона провозглашала ересь, и, возможно, государственную измену, он попадал не просто в неловкое положение. И этот человек прекрасно это знал. А ещё он знал, что просить её уйти не менее рискованно, поскольку её окружали верные солдаты и по-прежнему растущая паства.
Он замолчал, когда я вошёл, бросил на меня взгляд, но, не увидев никого важного, тут же принял прежнюю удручённую позу.
— Думаю, миледи, это сильно поможет успокоить настроения в городе, — сказал он. — Вновь подтвердит вашу приверженность основам учения Ковенанта.
— Возможно, милорд, — сказала Эвадина. Она сидела у окна в походной одежде, как на марше. Её меч стоял у камина, в пределах досягаемости. Я подумал, насколько существенно то, что она не поправила аристократа, назвавшего её «миледи», а не «капитан». — Однако, — быстро продолжила она, — обычно предполагается, что просьба стоять у алтаря во время прошения, да ещё в день мученика, исходит от главного священника святилища.
— В настоящее время восходящий не отваживается выходить. — Опрятный на вид лорд обмена поёжился, стараясь скрыть то, как ему неловко. — А с учётом того, что произошло с одним из его просящих во время вашей проповеди, его осторожность понятна. Кроме того, мне пришлось выставить стражу вокруг святилища. В последнее время имели место… случаи вандализма. Если бы вы поприсутствовали сегодня на прошении, то многие восприняли бы это как ваше благословение Ковенанту этого порта. Будем надеяться, они поймут, что лучше свою досаду вымещать где-нибудь в другом месте.
— Если под досадой вы имеете в виду праведный гнев и обновлённую веру, то я принимаю вашу точку зрения. — Эвадина поднялась на ноги и наклонила голову. — Пожалуйста, сообщите восходящему, что я рада буду присутствовать. А ещё мне следует поблагодарить вас за гостеприимство. Моя рота завтра утром соберётся и отбудет, и вряд ли по такому случаю потребуются какие-либо формальности.
На меня произвело впечатление то, как лорд обмена, кланяясь, умудрился ни голосом, ни позой не показать всю необъятность своего облегчения:
— Это было удовольствием и высокой честью, миледи. — Он попятился к двери и умудрился уйти без суеты.
— Я тут раздумывала, не опустошить ли его закрома перед уходом, — сказала Эвадина, когда я закрыл дверь. — Средства, украденные у этих людей, в наших руках получат лучшее применение, как думаешь?
— Я думаю, королевской дружбы не добиться, если вы начнёте с кражи его налогов. — Я замолчал, тоже поклонившись. — Капитан.
Она изогнула бровь от смелости моего заявления, но её губы дрогнули в улыбке.
— Почему меня должна заботить дружба короля? — спросила она.
— Потому что, нравится это вам или нет, чтобы склонить это королевство к вашей цели, вам потребуется одобрение Короны. Или… — я взглянул на дверь и понизил голос: — …другая голова для неё.
Мы смотрели друг другу в глаза, и я знал, как мало сейчас значит разница в наших статусах. И в этой комнате, и где бы мы не оказались в будущем наедине, мы будем чувствовать себя настолько равными, насколько это возможно. Такое осознание могло бы заставить меня бросить свой план, но вместо этого я благодаря ему лишь укрепил свою решимость.
«Если останусь с тобой, то очень скоро умру».
— Я вижу, как твой совет может направить наш курс, — сказала она, сжав губы в плотную линию. — Советам я рада, Элвин. Надеюсь, ты это знаешь.
— Знаю. На самом деле… — я сунул руку за пазуху и достал толстую пачку пергамента, связанную чёрной лентой, — …я пришёл с другими советами, хотя и не моими.
Взгляд Эвадины потеплел, когда она приняла у меня пачку и пробормотала вслух — с заметным артистизмом, надо сказать — написанные на первой странице слова:
— Завещание восходящей Сильды Дойселль.
— Я бы предпочёл переплести его, как следует, — сказал я. — И может быть даже проиллюстрировать, но времени нет. Это полное завещание, включающее в себя куда больше её мудрости, чем копия во владении восходящего Гилберта в Каллинторе. А ещё оно содержит… определённую информацию, которая несомненно поможет любым вашим переговорам с Короной.
Теплота в её глазах потускнела, а на лице появилось выражение хитрой расчётливости, какое мне редко доводилось видеть у неё до выздоровления.
— Каким образом?
— Вы поймёте, когда прочитаете. Некоторые наверняка скажут, что это ничего не значит, всего лишь чернила на пергаменте, поскольку любой писарь или опозоренный священник могут лгать. Но правду этого завещания, провозглашённую Воскресшей мученицей, отрицать будет гораздо сложнее.
Она провела рукой по титульной странице, как женщина ласкает драгоценный подарок от возлюбленного.
— Тогда прочитаю с интересом, — тихим шёпотом заверила она.
Я поклонился и собрался уходить, но резко остановился, когда она добавила совсем не шёпотом:
— Элвин, это не прощальный подарок.
Развернувшись, я увидел, что выражение её лица больше печальное, чем командирское, на самом деле даже почти примирительное.
— Хотя, — продолжала она, — я знаю, ты воображаешь, будто это так. Не буду бранить тебя за страх, поскольку только глупец порадовался бы стоящей перед нами задаче. Но это наша задача, хоть бойся, хоть не бойся. Она нам ниспослана, и все твои планы обернутся ничем. Мы теперь связаны. Так предрешили Серафили.
Тогда я чуть не рассказал ей, губы уже раскрылись, выпуская правду, поднимавшуюся изнутри, требующую освобождения. «Твои видения — это ложь! Серафили ничего не предрешали, ни тебе, ни мне! Всё это результат действий языческой, каэритской ведьмы!»
Несмотря на все бесчисленные сомнения и вопросы, обуревавшие меня все годы с тех пор, ни разу я даже не задумывался о том, что стало бы, выскажи я в тот миг всю правду. Сколько жизней я бы спас? Какая часть этого королевства и других стран избежали бы разрушения? Бесспорно, мне многое нужно искупить, но среди моих преступлений нет того факта, что я тогда не заговорил, поскольку я знаю без всяких сомнений, что это не изменило бы ничего. Её вера уже укрепилась, выковалась во что-то более твёрдое, чем сталь.
— Я… — я запнулся, закашлялся и попятился под её твёрдым, но печальным взглядом, которым она провожала меня до самой двери. Я подумал, что она может приказать Суэйну заковать меня в цепи, чтобы она могла держать меня при себе, как собачку. Но она не приказала, поскольку знала, что в случае со мной ей никакие цепи не нужны.
— С вашего позволения, капитан, — сказал я, протягивая руку к двери, прижал костяшки пальцев ко лбу со всем возможным уважением, а потом повернулся и быстро побежал вниз по лестнице.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
В ночном воздухе царило безветрие, и воды гавани успокоились под безоблачным небом, а среди многочисленных кораблей, стоявших на якоре, светил яркий диск полной луны. Дин Фауд посоветовал нам с Торией ждать с подветренной стороны от груза сложенных досок возле причала. Умнее было бы отыскать тенистый уголок среди сложенных досок и пересидеть там бесконечные часы до начала отлива, но я понял, что не могу остановиться. Вздрагивал от каждого звука, ожидая, что из мрака выйдут Суэйн и Офила с кандалами в руках, в сопровождении дюжины рядовых из роты. Вместо этого мой взгляд приковывали только хвосты разбегавшихся крыс.
— Блядь, да сядешь ты или нет? — сказала Тория. Она уселась на самый высокий штабель досок, чтобы наблюдать за доками, и такой весёлой я её раньше не видел. Напряжённость, которую я считал для Тории естественной, исчезла, как и привычная насупленность. Причину несложно было угадать: после стольких лет в заключении она наконец-то чувствовала себя свободной. Я же, с другой стороны, чувствовал себя так, словно попался крепче, чем когда-либо.
Мой взгляд метался между всеми тёмными уголками и кромкой воды, по которой я тщетно пытался определить начало прилива. «Сколько ещё?». После настолько тщательного планирования казалось невероятным, что всё пройдёт так легко. Я собирался дезертировать из роты Ковенанта Воскресшей мученицы Эвадины Курлайн и, похоже, никто не собирался меня останавливать. Эта мысль могла бы уколоть мою гордость, если бы я так сильно не хотел убраться из этого порта.
Я посмотрел, как Тория поёрзала на своём насесте, как её острое лицо направлено к тёмной туше «Морской Вороны». На корме горела одна лампа, и я мог различить тёмные фигуры, спускавшие сходни.
— Готов? — спросила Тория, спускаясь ко мне. Я уловил блеск стали, когда она достала нож, а потом перевернула хватку, чтобы предплечье скрывало клинок. — Лучше проявить осторожность, — сказала она, пожав плечами. — Капитан, кажется, заслуживает доверия, но всё же он разбойник.
— Прямо как мы, — сказал я, и пошёл к кораблю, не отрывая взгляда от штабелей грузов, расставленных на причале.
— Точно. — Тихо усмехнулась Тория, следуя в нескольких шагах позади меня, и этот звук в своей лёгкой воздушности прозвучал странно, — Прямо как мы.
«Она снова та, кем хочет быть», понял я, чувствуя острый приступ зависти к её отсутствию сомнений.
Перед сходней ждали два моряка, встретившие нас подозрительными взглядами, свойственными всем людям с криминальными наклонностями. Меня порадовала их недружелюбность — в такие моменты улыбки и протянутые руки указывали бы на обман и предательство. Подняв глаза, я увидел крупную фигуру Дина Фауда на палубе «Морской Вороны». Как и я, он разглядывал доки в поисках любых признаков проблем — тоже хороший знак.