Его полуухмылка превратилась в жалкую дрожащую улыбочку, и он таращился на меня всё суровее. Только теперь, когда начало стихать возбуждение от убийства, он начал понимать последствия. Момент затянулся, а потом Сокольник слабо застонал, напомнив нам обоим, что времени мало.
— Я с ним разберусь, — сказал Эрчел.
— Нет. — Подбрасывать жару в его безумие новым убийством так скоро было бы неразумно. — Я сам. Обыщи того и оттащи в реку. Если повезёт, течение его унесёт.
Я прикончил Сокольника одним из его кинжалов, быстрым, глубоким ударом в шею. Держал и поворачивал клинок, пока он не вздрогнул и не затих. У него в сапоге был спрятан другой кинжал, который я сунул себе в сапог. Потом обыскал его труп и нашёл лёгкий кошелёк и медальон Ковенанта. Это было грубо отчеканенное бронзовое солнце, символ мученицы Херсифоны, первой Возрождённой мученицы, чьи благословения по слухам приносили добрую удачу. Глядя на безделушку, я тихо и горько усмехнулся. Эта плохо сделанная штука ничего не стоила. Всё равно оставил её себе, повесив на шею, а потом взял Сокольника за ноги и потащил к реке.
Пришлось заходить в ледяную воду, от которой яйца скукожились, чтобы убедиться, что течение унесёт трупы. Не было времени собирать камни, чтобы утопить их — уже скоро их товарищи покинут таверну и направятся в лагерь. Прежде чем река унесла тела, вода наполнила их карманы и сапоги, скрыв под поверхностью, но я знал, что телесные жидкости, порождённые их мёртвой плотью, скоро вытолкнут их вверх.
С трудом выбравшись из воды, мы побежали к деревьям и скрылись в тёмных и желанных объятьях лесов. Пока мы бежали, я обдумывал и отвергал различные схемы убийства Эрчела. Но не было времени, как и уверенности в успехе. Дорогой читатель, знакомясь дальше с историей, изложенной на этих страницах, ты полностью поймёшь, почему с тех пор не было ни дня, когда бы я не сожалел, что не изобрёл способ перерезать ему глотку той ночью.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Так значит, убийство? — спросил Декин спокойным голосом без эмоций. — Даже два убийства, — добавил он, посмотрев на меня немигающими глазами.
— Если уж один умер, то и второго пришлось, — я старался отвечать спокойным, как у него, тоном. До этого я почти не говорил, позволив докладывать Эрчелу, в слабой надежде, что вся вина целиком падёт на его плечи.
— Ясно, — сказал Декин ещё тише. — Вот только не припомню, чтобы я приказывал совершить убийство, а тем более два. Лорайн, — сказал он чуть громче и посмотрел туда, где она стояла с мрачным видом, прислонившись к дереву и скрестив руки. — Я что, всё позабыл? И сам отдал приказ на убийство?
— Нет. — Голос Лорайн звучал спокойно, а выражение лица оставалось мрачным, то ли от осуждения, то ли от разочарования. — Вряд ли ты приказывал такое, любимый.
— Но наверняка ведь приказал. — Декин нахмурился, изображая озадаченность, и его кустистые брови изогнулись. — Поскольку убийство совершил один из членов моей банды. Значит… — он посмотрел на остальных, вся банда молча стояла среди окружающих деревьев, — …наверняка это я приказал, разве нет?
Одна его огромная рука быстро, как змея, метнулась и сомкнулась на шее Эрчела. Декин выпучил глаза, сжимая ладонь, и напряг руку, поднимая его так, что носки ног заскребли землю.
— Поскольку те, кто оказывают мне честь своею верностью, понимают, что к чему, — продолжал Декин, чуть помедлив. Всё более громкие хрипы Эрчела подчёркивали его слова. — Так ведь?
Когда вырывается такое чудовище, как ярость Декина, лучше не заставлять его повторять вопрос, и все тут же наперебой принялись соглашаться, а мой голос среди них был, пожалуй, самым громким.
— Разве я по доброте своей не позволил тебе вступить в эту банду? — Он подтаскивал Эрчела ближе, и в его голосе появились дрожащие и рычащие оттенки. — Крысомордому, бесполезному куску говна, которого притащила в мой лагерь его родня, не в силах больше терпеть его привычки?
Сначала Эрчелу хватало ума держать руки по бокам, но от нехватки воздуха в лёгких он схватился за запястье Декина, без какого-либо эффекта. Это напомнило мне мокрые листья, прилипающие к ветке, когда ветер гонит дождь по деревьям. А потом в его глотке что-то хрустнуло, словно поддалось под давлением, как треснувшая ветку дерева.
— Твоё великодушие известно повсюду, любимый. — Я заметил, что Лорайн хмурилась всё сильнее по мере того, как сжималась рука Декина. Она перевела взгляд от слабых попыток Эрчела на меня, а потом глянула на уже рычащее лицо Декина. Это было ясное указание заговорить. Я не думал, что она питала какое-либо расположение к Эрчелу, да и никто из нас не питал, так что списал её заботу на желание сохранить численность банды. Впрочем, свой язык я развязал не только из-за неё. Ведь, когда Декин покончит с одним самовольным убийцей, что помешает ему заняться другим?
— Говорят, он умер достойно, — сказал я после того, как хорошенько сглотнул, чтобы подавить любую предательскую дрожь. — Я о герцоге.
Рука Декина перестала сжиматься, его маленькие глазки уставились на меня, а Эрчел продолжал задыхаться.
— Вот как? — спросил он. — И с какими же прекрасными словами он встретил свой конец?
— Тот человек, с которым мы говорили, стоял довольно далеко и не слышал его завещания. — Я понял, что мне снова надо сглотнуть, но умудрился сдержать кашель и продолжил: — Но он держался храбро. И не молил о пощаде.
Маленькие глазки Декина чуть прищурились, ноздри раздулись — он глубоко вдохнул. В этот миг Эрчел кашлянул, и покрасневшая слюна попала Декину на руку — скорее непроизвольное последствие удушения, а не жест неповиновения, поскольку даже перед лицом неминуемой смерти он знал, что это был бы крайне недальновидный поступок.
Декин фыркнул от отвращения и отбросил Эрчела, лёгкое тело которого врезалось в ближайшую берёзу, а потом соскользнуло на землю.
— Строй, — сказал Декин, обращаясь ко всей банде.
Тодман и Пекарь послушно вышли вперёд, подняли Эрчела на ноги, сорвали одежду и подтащили его к параллельным шеренгам, в которые выстроились остальные члены банды. Все держали наготове дубинки или посохи — некоторые с радостью, другие безразлично, но все были целиком и полностью согласны, и готовы исполнить приказание Декина.
Тодман сильно пнул по голой заднице Эрчела, запустив его в проход между шеренгами. Первый удар пришёлся ещё до того, как он сделал шаг — Пекарь сочно хлестнул его по ногам кожаным ремнём, который держал как раз для таких случаев. Эрчел, к его чести, умудрялся держаться прямо, медленно ковыляя через строй, от которого на него сыпался град ударов. Но никакой чести не было в его всё более жалких криках и рыданиях, звучавших весьма громко, несмотря на новую хрипоту его голоса. Однако меня всецело захватил пристальный взгляд Декина. За годы в банде я несколько раз претерпевал наказания — побои и удары палкой — когда моё воровство или едкий язык привлекали внимание Декина. Но через строй меня ещё не проводили, и я не раз видел, как это испытание забирало жизни других.
Наконец маленькие глазки Декина снова моргнули, и он повернулся к Лорайн.
— Не дай им убить его, — сказал он, кивнув головой в сторону продолжавшегося представления. — Мелкий говнюк кое в чём полезен, а его дядя всё ещё мне должен.
Она кивнула, наградила меня едва заметным изгибом губ и пошла прочь, выкрикнув резким, но приятным голосом:
— Ладно, хватит! — Даже несмотря на свой страх, я невольно обратил внимание на покачивание её бёдер, прежде чем ворчание Декина не вернуло мой взгляд на него.
— Пойдём-ка, пройдёмся, юный Элвин. Хочу ещё послушать об отважной кончине герцога.
Я пошёл за Декином к поваленному, заросшему мхом стволу высокой берёзы вдалеке от лагеря. Шагая за ним, то и дело переводя взгляд с его широкой спины на окружающие деревья, я развлекался дикими и очень краткими мыслями о том, что стоило бы просто сбежать в лес. Может, он хотел разделаться со мной наедине, убить по-тихому, вдали от банды, ведь некоторым в ней я на самом деле нравился. А может, он собирался меня покалечить, забрать ухо или глаз, что остальные сочли бы за доброту — ведь все видели, как недавно он отрезал мужику член и яйца?
Но я не сбежал, отчасти просто потому, что у меня не было убежища, куда можно было бы сбежать, кроме сомнительного утешения на холоде и одинокой голодной смерти. Свою роль сыграла и тупая верность, поскольку так всегда бывает с мальчишками, которых приняли бандиты — из щедрости сильного произрастает особая форма привязанности, которую не так-то просто разорвать. Но я предпочитаю думать, что плёлся за ним, как послушная собачонка, из понимания, что желание убивать из него уже выветрилось. Он шёл, согнув спину и опустив голову, что говорило о мрачном разочаровании — а это настроение обычно вело его к размышлениям, а не к насилию.
Он тяжело вздохнул, выпустив облачко пара, опустился на упавшую берёзу, кивнул мне садиться, а потом протянул руку в ожидании:
— Монеты.
Я быстро передал ему кошелёк, украденный с трупа Сокольника. Обычно он взял бы половину и вернул остальное, но не сегодня.
— И это всё? — спросил он, засовывая кошелёк за пояс.
— Ещё вот, — сказал я, доставая украденные ножи, которые он тоже взял. — И это. — Я схватил цепочку на шее, но Декин насмешливо фыркнул, заметив грубо отчеканенный медный диск на ней.
— Херсифона? Оставь сучку себе. Мужчина в этом мире сам добывает себе удачу.
Я отпустил цепочку и посмотрел, как он перевёл взгляд на лес.
— Почему ты не убил Эрчела? — спросил он, и его голос выдавал лишь едва заметную нотку интереса.
— Не знал, хотел ли ты этого. Впрочем, кажется, хотел бы.
— Херня. Ты этого не сделал, потому что сам не захотел. Потому что ты не такой, как он. Убийство для тебя не удовольствие, а тяжёлая работа. Все прирождённые убийцы — разбойники, но не все разбойники — прирождённые убийцы. — Он улыбнулся своему остроумию, и его борода встопорщилась. — Для Эрчела убийство слаще ёбли. Ты и сам знаешь, видел же. Ими вот. — Он положил одну руку мне на голову, поднял другую и провёл двумя большими грубыми пальцами мне по бровям, заставив веки закрыться.