Я приподнял бровь, безмолвно приглашая Тодмана продолжать, чего он, разумеется, не сделал.
— Иди глазей в другое место, — пробормотал он, отворачиваясь. — Это игра для мужиков. — Он нагнулся, бросил шек в круг и быстро проиграл его, неловко и поспешно бросив кости.
Я убедился, что он расслышал мой смех, и только тогда ушёл.
Ко времени, когда я доел похлёбку, мои скитания привели меня к костру Конюха. Как обычно, он устроил себе логово в отдалении от остальных членов банды. Тут действовало по большей части невысказанное, но взаимное соглашение, что он не досаждает нам своими бесконечными проповедями, а мы в ответ избавляем его от созерцания наших бесконечных грешных делишек. В результате он обычно пребывал наедине с собой, пока Декин не решал, что от него что-то нужно. Впрочем, одиночество, по всей видимости, никогда не останавливало поток его обличительных речей.
— Аки с жертвенностью, такоже и с состраданием, — говорил он, когда я обогнул широкий вяз и увидел, как он ходит вокруг костра у входа в логово. Его глаза были закрыты, а голова закинута назад, как будто он вызывал слова из бездонного колодца своей памяти. — Аки с состраданием, такоже и с неустрашимостью. И с этими словами мученик Лемтуэль претерпел стрелы мучителей, язычников с чёрными сердцами, но лишь у одного из них сердце было не таким чёрным…
— А разве Лемтуэля не запороли до смерти? — спросил я, и декламация резко прервалась.
Брови Конюха негодующе нахмурились, он открыл глаза и обратил на меня суровый осуждающий взгляд.
— Его ударили кнутом сто раз, — сказал он. — А потом пронзили сотней стрел, но ни одна из них не убила его. И выпало тогда одному еретику, до которого дошли его слова, окончить его страдания. Аки с жертвенностью, такоже и с состраданием.
— А-а, точно, — сказал я, и моя ухмылка ничуть не померкла от осуждения в его взгляде.
— Помнишь, я говорил, что с меня довольно тебя, неблагодарный?
— Помню. А ещё помню, как глубоко мне было на это насрать. — Подкалывать его было не очень-то умно, поскольку Конюх, пожалуй, был намного опаснее Тодмана. И всё же одно его присутствие побуждало меня насмехаться.
Однако вместо ожидаемых угроз или применения кулаков на этот раз Конюх рассмеялся. Это был короткий хриплый звук, очень странный из-за своей редкости.
— Думаешь, я не вижу твою душу, неблагодарный? — с праведным удовлетворением спросил он. — Я вижу правду о тебе. Считаешь себя умным, а на деле ты ещё глупее остального сброда здесь. Они слепы к своей судьбе, а вот у тебя достаточно ума, чтобы увидеть свою, но из-за лени и страха ты предпочитаешь этого не делать. Какой, по-твоему, будет твоя жизнь? Однажды ты возглавишь эту банду и станешь Королём Разбойников? Нет, Бич заберёт тебя задолго до этого.
Я устало застонал и пошёл дальше. Проповеди Конюха о мучениках были утомительными, но когда он начинал вещать о Биче, то становился непереносимым.
— Он грядёт, неблагодарный, — крикнул Конюх мне вслед. Страсть к этой теме заставила его отбросить обычную для разбойников склонность к тишине. — Его вызовут грехи и пороки этого лицемерного мира. И тебя он не пощадит! Всё будет в огне! Сплошная боль! Как уже было прежде, так же будет и снова, когда благодать Серафилей снова нас покинет…
Дорогой читатель, в этом месте ты, вероятно, ждёшь рассказа о часто упоминаемом Откровении, ниспосланном мне. Был ли это тот самый миг моего прозрения? Неужели проповедь фанатика с протухшими мозгами открыла мне глаза на истину Ковенанта и поставила меня на путь окончательного искупления?
Если кратко: нет. Тогда я не поверил ни единому слову, сардонически махнул рукой на прощание и ушёл прочь, а его голос преследовал меня среди деревьев. Вся моя вера пришла позднее — этот дар, которого я никогда не хотел и не был за него благодарен. Если и есть один главный урок, который можно извлечь из моего прихотливого, а то и вовсе хаотичного жизненного пути, так это знание, что истинная вера — не механическое лицемерие отчаявшихся перепуганных шавок вроде Конюха — это скорее проклятие, чем благословение. Бедный дурачок этого так никогда и не узнал. Удивительно, но я никогда не питал к нему ненависти, и жалость соперничает с презрением, когда я думаю о нём сейчас, поскольку сложно ненавидеть человека, который спас тебе жизнь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Шейвинский лес был намного больше во времена, когда орды углежогов и дровосеков ещё не опустошили его до нынешних размеров ради нужд кузниц и кораблестроения. И хотя это разорение уже вовсю шло, когда в чащобах обитала банда Декина, всё же в моих воспоминаниях лес остаётся громадным. Мне он и сам по себе часто представляется зверем — раскинувшимся левиафаном древних деревьев с несколькими полянами и бесчисленными оврагами, задушенными корнями, где искусные и опытные разбойники могут месяцами, а то и годами, прятаться от герцогских шерифов.
Так что, когда пришло время сняться с лагеря и отправиться на Леффолдскую поляну, мы шли осторожно и медленно, в строгом порядке бесшумно передвигаясь от одного укромного места к другому. Старый герцог любил то и дело отправлять роту солдат и охотников в тёмные закоулки леса, где, если повезёт, гончие выгонят злодея-другого прямиком в петлю. Оставался открытым вопрос, будет ли столь же усердным и этот новоназначенный кузен, а потому Декин не хотел рисковать и идти быстрым маршем.
Его решение в банде популярностью не пользовалось, хотя дураков чесать об этом языком не нашлось. Путешествие в начале зимы означало долгие дни мучительного блуждания по замёрзшей земле, где дичи мало и с наступлением темноты сложно развести костёр. Ночи были хуже всего — я долгими часами дрожал в темноте, и только Герта их изредка облегчала, соглашаясь прижаться ко мне, чтобы погреться. К сожалению, только прижиматься она и позволяла, и я слишком хорошо знал об её маленьком, но остром кинжале, и потому не рисковал шарить руками.
Леффолдская поляна располагалась в двадцати милях к северу посреди густого леса между центром герцогства и болотистыми землями на северо-восточной границе. Чтобы добраться до неё, надо было пересечь несколько миль открытой местности, а такое мы делали лишь глубокой ночью и в тщательно установленном порядке. Лучников поставили по обоим флангам, в добрых тридцати шагах от центральной группы, где все с кинжалами и различным оружием в руках плотно сбились вокруг Декина и Лорайн. Я не обладал какими-либо навыками стрельбы из лука, и считался ещё недостаточно крупным, чтобы выполнять роль телохранителя, поэтому меня отправили разведать местность впереди и при виде любых патрулей солдат издать пронзительный свит.
Когда банда выстроилась, я бегом преодолел расстояние до дороги и помчался дальше. Хотя люди старого герцога редко патрулировали по ночам, но, случалось, шерифы устраивали засады в часто использовавшихся местах встреч. Той ночью удача нам улыбнулась, и я добрался до укрытия леса, не заметив никаких неприятностей. Только в лесу повсюду слышался скрип деревьев — первые зимние снега тяжёлым слоем укрывали ветки. И хотя я отлично привык к жизни в лесах, но находиться одному в дикой темноте всегда неприятно, и это вызывает страхи, рождённые инстинктивным знанием, что здесь для человека не место и не время.
Поэтому стоило обрадоваться, увидев бегущую ко мне Лорайн, вокруг которой на фоне мрака клубился белый пар от дыхания, но что-то в выражении её лица заставило меня напрячься. Она осторожно улыбалась и, судя по ясному, испытующему взгляду, старалась выглядеть как человек, который хочет понять реакцию другого. Этот обман меня обеспокоил, как и тот факт, что я его так легко разглядел — обычно она играла куда лучше.
— Подумала, ещё пара глаз тебе не помешает, — сказала она. — Раз уж Эрчела здесь нет.
Эрчел обычно ходил со мной в разведку, но из-за понесённого наказания, сейчас мог только печально стонать и ковылять вместе со всеми. Я кивнул Лорайн в ответ, подул на руки и потёр ими друг об друга. Она сделала вид, что оглядывается, а потом удовлетворённо вздохнула. Если бы не её поддельная улыбка, мой окутанный похотью разум наверняка сочинил бы версию, будто она организовала эту небольшую уединённую встречу для развлечения, как особую награду за мои недавние труды. Опасная, но всё же соблазнительная фантазия, которая исчезла тут же, как только посетила мой разум. Я почувствовал сильное желание отодвинуться от Лорайн, отточенные инстинкты предупреждали, что вот-вот начнётся весьма опасный разговор.
Сначала она не говорила, а повернулась, сложила руки у рта и трижды ухнула совой, сообщая остальным, что путь чист. И когда начали проявляться их тёмные фигуры, она прошептала:
— Как я понимаю, ты знаешь, что он задумал?
— Конечно нет. — Я снова подул на руки, прикрыв ими глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом.
— Элвин, ты далеко неглупый парень. Я знаю, что ты за нами шпионишь. Знаю, что ты слышишь и видишь больше, чем тебе следует. — Я чувствовал на себе её взгляд, под которым кожа становилась горячей, несмотря на холод, и этот жар не имел ничего общего с моими сладкими представлениями о том, каково это, остаться наедине с этой женщиной. Как и всегда в жизни, реальность резко и неприятно отличалась от мечты. — Скажи… — она подошла поближе, снег захрустел под её ногами, — Что, по-твоему, он планирует?
— Что-то с новым герцогом. — Я рискнул взглянуть на неё и увидел, что улыбка исчезла, и она пристально меня разглядывает. — Он бы получил большой выкуп. Мы такое уже проворачивали. Схватим его, и королю придётся собрать полную телегу золота, чтобы его вернуть.
— Раньше ради выкупа мы захватывали торговцев, да пару раз дворянчиков. А тут другое дело. И с чего ты решил, что Декину нужен только выкуп?
«Я намерен стать герцогом». Я не стал повторять сказанные слова Декином той ночью, хотя не сомневался: она знала, что я их слышал. Весь разговор напоминал ловушку, словно я упал в яму, и повсюду шипели змеи.