Декин пожал плечами и беспечно махнул рукой:
— Замётано. Но твой племянник в моей банде не пробудет больше ни дня. Если хочешь, чтобы говнючонок остался жив, то забирай его, и удачи тебе с ним.
Братья Тессил обменялись долгим взглядом. Хотя на мыслительной шкале они находились на пару делений выше обычных разбойников, но всё же двигала ими жадность и мечты об обеспеченной старости. А ещё их, вероятно, беспокоила реакция товарищей-бандитов, если они не ответят на призыв Декина.
— Одна треть золота, — сказал Даник, — и мы первыми грабим замковую оружейную.
— Забирайте, — сказал им Декин, а потом выжидающе обернулся к Шильве. — Твой отец всегда мечтал построить свой торговый дом в Фаринсале, — начал он. — На свою долю ты могла бы купить себе флот.
— Голова моего отца была забита мечтами, — ответила она. От веселья уже не осталось и следа, и если она и считала по-прежнему всю идею шуткой, то уж точно не смешной. — Мечты его в итоге и прикончили, поскольку они склонны пересиливать разум. — Она откинулась назад, и, уступая, вздохнула. — Но многие из моих ребят после твоих чудесных слов уже рвутся с поводка и наверняка пойдут за тобой, с моим благословением или без него. Я пойду с тобой, Декин, но знай, что я отправлюсь домой, как только получу свою долю.
— Разумеется, миледи, — Декин куртуазно склонил голову, — ничего иного я бы и не ждал.
— Замок Дабос сильная крепость, — заметил Даник. — А его хозяин известный солдат. Об осаде не может быть и речи.
— А мы и не собирались этого делать, — уверил его Декин. — Я знаю замок Дабос. Мальчишкой я работал там на конюшнях и неплохо изучил его тайны. Там есть проход внутрь, он скрытый и трудный, но нас прикроют празднования Высокой Луны, и мы окажемся внутри и всё сделаем ещё до того, как они услышат первый сигнал тревоги.
— Потребуется список, — сказала Шильва. — Кого убить, кого пощадить.
— Никаких списков. — Черты лица Декина отразили мрачную уверенность, он говорил тихо, но непримиримо. — Никого не щадим. Все падут, каждый аристократ, солдат или слуга за стенами, а иначе вся затея обречена ещё до начала.
— Лорда Дабоса в герцогстве любят, — сказал Даник. — И простолюдины, и знать. А его невесте нет ещё и восемнадцати лет.
— И её утробу, возможно, уже оживило семя старика. — Голос Декина стал ещё тише, но не менее властным. — С родом Амбрисов должно быть покончено. Все они умрут. Не щадим никого.
— Хочешь мне что-то сказать, юный Элвин?
Для такого крупного человека Декин обладал неприятной способностью появляться за спиной без предупреждения. Я уверен, ему это очень нравилось, почти так же, как задавать неожиданные и неудобные вопросы.
Один взгляд на его спокойное, но настойчивое выражение лица сказал, что попытка сбить его с толку или побушевать будет не только бесполезной, но и опасной. На следующий день после переговоров с другими главарями мы выступили маршем к Болотному озеру. Четыре группы направлялись к точке сбора в деревне под названием Моховая Мельница, двигаясь по отдельности, из опасения привлечь слишком много внимания. Но всё равно такое крупное перемещение злодеев, пусть даже и разъединённое, несомненно привлекало внимание, и поэтому разведчикам отдали приказы обеспечить молчание лесничих и любых других герцогских служителей, с которыми они столкнутся. Также им разрешили разбираться с любыми керлами, которые выглядели слишком пытливыми, или могли побежать к ближайшему шерифу с ценным рассказом. На деле это означало, что Декин выдал разрешение почти всем разбойникам Шейвинского леса убивать и грабить всех подряд по пути на север. Меня удивляло, как такого легендарного защитника керлов ничуть не беспокоит то, что он на них спустил, и его способность читать моё настроение оставалась такой же острой, как и всегда.
— Тебе хватает отваги, когда начинают размахивать клинками и кулаками, — добавил он, шагая рядом со мной, — но в промежутках твои мозги начинают выдумывать всевозможные страхи, особенно если у тебя есть причины для волнений. В общем, выкладывай.
На самом деле мои мозги назойливо беспокоили две причины, и я решил озвучить ту, которую считал менее опасной:
— Герцогский сундук, набитый соверенами, — сказал я голосом, лишённым эмоций, кроме лёгкого любопытства.
— А что с ним?
— Сдаётся мне, что если мы станем солдатами, а не разбойниками, то захват этого герцогства будет дорогим делом. Если мы отдадим все соверены другим бандам, то что останется нам? Разбойники всегда могут пограбить где-нибудь, если придётся, а солдатам, чтобы они и дальше маршировали, нужно платить.
Декин подмигнул, бросив на меня взгляд, и его борода дёрнулась, говоря мне о весёлом удовлетворении.
— Всего лишь день прошёл после моего грандиозного выступления, а ты уже не думаешь, как вор. — Он рассмеялся, добродушно пихнув меня в плечо. — А над этим, конечно, стоит задуматься. Одна из причин, по которой я так долго не делился своим планом, был вопрос, как за всё это заплатить. Потому что ты прав, юный Элвин, солдатам надо платить. И достаточно сказать, что тут всё под контролем. — Он помедлил и, немного нахмурившись, добавил: — Или скоро будет, теперь, когда я знаю, где Гончая преклонила голову.
— Гончая? — спросил я. Незнакомое имя пересилило мою обычную осторожность. Задавать вопросы Декину — всегда плохая затея, особенно без разрешения.
— Не забивай-ка ты этим свою занятую голову, — сказал он, и огонёк в его глазах превратился в предупреждающий блеск.
Я быстро опустил голову, изобразив раскаяние.
— Прости, Декин.
Он тихо фыркнул, но я почувствовал, что он всё ещё смотрит на меня.
— Что ещё Элвин? Я чувствую, что тебя тревожит не только приличная доля добычи.
Так я и знал, что он докопается до обеих причин беспокойства, и вторую озвучивать было намного опаснее. Однако, если уж он направил на тебя этот стальной требовательный взгляд, то отмолчаться бы уже не вышло. Глубоко вздохнув, я оглянулся, убедившись, что никто не услышит.
— Лорайн… — начал я, но он оборвал меня громким хохотом.
— И к тебе приходила, да? — осведомился он, отсмеявшись. — Хотела знать детали наших маленьких бесед, надо полагать? И что она предложила? Серебряный соверен?
— Два, — сказал я, вызвав очередной приступ смеха.
— Тодману она предложила только один, как будто я сообщил бы ему хоть что-то дороже крысиного дерьма.
— Он тебе рассказал?
— Конечно. Уж Тодман-то не станет переживать о том, как заслужить расположение. В отличие от тебя, а?
От неожиданного сердечного порыва мне захотелось выпалить покаянное объяснение, которое он остановил, покачав головой:
— Успокойся, парень. Не впервые Лорайн крысятничает, где не надо. И не в последний. Интриговать у неё получаются лучше всего, а ещё лучше выходит только бесить меня занудным беспокойством. — Его лоб мрачно нахмурился. — Признаюсь, я пока не решил, что делать с ней, когда всё закончится. Если сделать её герцогиней, то в будущем это может вызвать всевозможные осложнения.
— Герцогиней? — от смеси удивления и понимания слово слетело с губ, и я не успел его остановить. Я ведь слышал, как он признавал свои устремления, но поразительно было, что сейчас он говорил о них так открыто. «Так он на самом деле собирается это сделать», — подумал я, и меня передёрнуло от беспокойства, что он может обидеться, но он лишь снова рассмеялся.
— А в чём, по-твоему, заключался весь мой грандиозный замысел, Элвин? Не бывает же герцогства без герцога, а?
На этот раз мне удалось не озвучить весь поток вопросов, вскипевший у меня внутри, и я лишь разинул рот, как хромой попрошайка, которым часто притворялся.
— Ты хотел узнать, как простой бастард осмеливается сесть на место герцога? — осведомился Декин. — Ты думаешь, что король уж точно никогда не потерпит такой произвол. Позволь, я поделюсь с тобой уроками, которые получил от своего отца. Возможно, ты считаешь, что я его ненавидел, и тут ты прав. Да и как мне не ненавидеть человека, который отказался признать моё рождение? Человека, который приговорил своего сына, своего старшего сына, добавлю, к жизни в голоде и насилии. Но ненависть рождается не из безразличия, а из опыта. Я ненавидел его, потому что я его знал.
Моя мать, наверное, не была его любимой среди нескольких женщин, которых он держал в разных домах и замках. Всем давалась должность экономки и платилась разумная плата, поскольку он всегда был щедрым любителем шлюх. У моей матери был острый язычок, который её знаменитая красота не всегда восполняла, но он был достаточно острым, чтобы найти мне местечко, когда я из младенца вырос в безбашенного, раздражающего ребёнка.
Сначала я крутил вертела на кухнях, часами потел перед жаром огня и всё думал, что и сам жарюсь вместе с мясом. Потом я убирал навоз из конюшен, полол сорняки в садах и выполнял любые работы по дому, на какие только меня из-под палки не гнали его управляющие. Разумеется, все они знали о моей крови — это не было какой-то тайной, но никто не говорил ни слова, и уж тем более я. На меня не жалели ни палок, ни кулаков, есть давали помои и заставляли спать среди гончих. Мой отец любил своих гончих. Относился к ним с огромной теплотой и всех знал по именам. Они сбегались к нему, тявкали, лизались, а он раздавал им угощения и добрые слова — слова, которых никогда не говорил мне. Столько лет под его крышей, меня таскали в его свите из замка в замок, и за всё это время мне не было сказано ни слова. Но не поэтому я его ненавижу, хотя считаю, что этой причины уже достаточно.
Моя мать умерла спустя месяц после моего тринадцатого дня рождения. Какая-то болезнь от вздутия в утробе, так мне сказали, а точнее сказали ему, а я стоял рядом, сопя и пытаясь не захныкать. Я думаю, звук моего сопения привлёк его, и это единственный раз, когда он прямо на меня поглядел. Осмотрел меня с ног до головы, всего за миг. «Он уже довольно крепкий», — сказал он управляющему. «Отведи его к сержанту».