— Не дозволено кем?
— Серафилями, конечно. Если ты умрёшь из-за моей оплошности, то они никогда не пропустят меня через Порталы.
Из горла у меня чуть не вылетел новый смешок, но тут же стих, когда я увидел серьёзность её лица. Это была не та непоколебимая набожная уверенность, которую я видел в Конюхе, но всё равно, это лицо отражало искреннюю веру.
— Тогда не давай мне умереть, — сказал я. — Хотя, подозреваю, тебе придётся нелегко, поскольку я не собираюсь оставаться в Рудниках ни часом больше, чем потребуется, а во время побега придётся рискнуть.
— Отсюда никто не сбегал. Каждый разбойник в королевстве это знает: с Рудников не сбежать.
— За последние недели я должен был умереть дюжину раз, и всё же я ещё дышу. Не волнуйся, я тебя не брошу. — Я положил руку ей на плечи — впервые прикоснулся к ней, почувствовав только кости и мышцы, почти ничего мягкого. Я почти ожидал, что она оттолкнёт меня, но она придвинулась ближе, из-за потребности в тепле, как я понял.
— Я всё ещё не собираюсь с тобой ебаться, — предупредила она. — Какие бы обязательства между нами ни были.
— Я постараюсь скрыть своё горе, миледи.
Тория издала тихий звук, не совсем смех, но уже в следующих её словах не было ни тени веселья:
— Лучше бы тебе попридержать свой язык, который так неплохо складывает слова. Вряд ли нашим товарищам-рудокопам они понравятся.
Прелести еды и сравнительного тепла вскоре начали меркнуть, сменившись тревожной скукой по мере того, как истекали два дня в сарае. Мы с Торией обменивались разбойничьими байками о различных событиях, от удивительных неудач до неожиданных барышей. Она по-прежнему до обидного скупо рассказывала о своём прошлом, но из того, что мне удалось узнать, её карьера началась в Дульсиане — самом южном герцогстве Альбермайна. Ещё она наворовала денег на проезд, а где и хитростью пробиралась по Алундии, а потом переехала в Альберис, самое населённое и богатое герцогство королевства. Меня особенно интересовали её рассказы о Куравеле, огромном городе, где располагался двор короля Томаса. Как говорили, людей там жило — не счесть. Судя по её описанию, для таких, как мы, это было плохое место.
— По большей части там одни дома друг на дружке, между которыми узкие улицы, забитые дерьмом, нищими или полумёртвыми. Добыча скудная, если только ты не хочешь резать глотки для какой-нибудь банды. Они управляют шлюхами и пивными и постоянно сражаются между собой. Если мы отсюда когда-нибудь выберемся, то туда я не вернусь.
Её в свою очередь очень интересовала моя жизнь с легендарным Декином Скарлом. Я знал, что в Марке он был фигурой весьма известной, но, похоже, в королевстве его слава достигала каких-то абсурдных величин.
— Так он… — спросила она, плотнее закутываясь в одеяло от ночной прохлады, — …и правда раздавал бедным?
— Когда хотел, чтобы они держали рот на замке, или чтобы подлизаться к ним. Но в основном, что мы крали, то сами и тратили.
— Всё? Он должен был что-то сохранить. — Она чуть отодвинулась и скептически посмотрела на меня. — Ты же не стал бы скрывать какое-нибудь ценное знание, а? Сдаётся мне, где-то в глубине Шейвинского леса есть место, где Декин Скарл копил свои сокровища.
— Если у него и была копилка, то я её не видел.
— Ты упускаешь суть. — Она состроила сердитое личико. — За карту, на которой указан путь к зарытому добру Декина Скарла, легко можно получить соверен, если не три. А за дюжину таких карт можно получить намного больше, особенно если её будет неохотно продавать единственный выживший член знаменитой банды.
— Очень хорошая суть. — Я дал волю своему разбойничьему разуму, раздумывая о возможностях и многочисленных исходах. — Или такая карта могла бы привлечь внимание охранника, который пожелал бы однажды тёмной ночью расстаться со своими ключами.
— Но сначала надо её нарисовать и подписать. Я не умею ни того, ни другого.
— Я тоже. Но этим как раз можно занять будущие дни.
— Или годы.
— Дни, — твёрдо сказал я с уверенностью, которая сейчас вызывает лёгкую улыбку на моих губах от глупости юношеского оптимизма. — Мне ещё много предстоит сделать, и ничего не получится, если тратить время в шахте.
Первый удручающий удар моя уверенность получила, когда я в первый раз увидел Рудники целиком. Многого я не ожидал, разве только хорошо охраняемый туннель, ведущий в подземные бездны. Вместо этого ворота раскрылись ровно настолько, чтобы охранники протолкнули нас с Торией, и я увидел огромный кратер шириной в три сотни шагов и около сотни в глубину. Стены прорезал непрерывный нисходящий пандус, который спиралью опускался к полу, похожему на арену. Монотонность серо-бурой почвы и камня спирального прохода нарушали тёмные прямоугольники шахт, из которых непрерывным потоком входили и выходили люди. Выходившие гнули спины под тяжеленными мешками, а входившие двигались сравнительно энергичнее и спины держали прямее, но опускали головы от усталости. Мешконосы поднимались по спиральному пандусу и складывали свою ношу в большую кучу у края кратера. Доставив груз, они разворачивались и начинали тяжкий путь вниз.
Мрачность этой сцены сама по себе действовала угнетающе, но мой разум, одержимый мыслями о побеге, больше сосредоточился на том факте, что весь кратер легко просматривался любым, кто поднимался на деревянную стену, вившуюся вокруг него. Теперь я увидел, что стена на самом деле представляла собой два барьера, и внутренняя сторона по своей прочности выглядела гораздо солиднее, чем внешняя. А ещё, на каждого охранника, смотрящего наружу, приходилось по три охранника, смотрящих внутрь, и среди них — немало арбалетчиков.
— Ни одного за сотню лет, помнишь? — вздохнула Тория, когда охранники закрыли за нами ворота. Когда нас выдернули из прерывистого сна, мы предприняли краткую и быстро пресечённую попытку вовлечь их в разговор о мифических сокровищах Декина.
— А у тебя есть карта, да? — поинтересовался один, а потом сурово врезал мне по рёбрам рукой в латной рукавице. Не настолько сильно, чтобы я согнулся пополам, но достаточно, чтобы вызвать болезненный приступ рвоты. — Вечно у них есть блядская карта, — пробормотал он своему спутнику, пока они вытаскивали нас из сарая. Тории хватило совести робко пожать плечами, а потом нас протолкнули за ворота с радостными словами: — Постарайтесь как можно быстрее завести друзей. — Охранник помедлил, плотоядно ухмыльнувшись Тории. — Особенно ты, милашка.
Я потёр ушибленные рёбра и стал дальше выискивать хоть какие-то уязвимости. Очень скоро я понял, что передо мной идеально сконструированная ловушка. Тория же, которую намного больше волновали наши насущные перспективы, хлопнула меня по руке и кивнула в сторону кратера. Реакция каторжников на наше прибытие свелась к нескольким усталым взглядам, но подойти никто не пытался. По приказу Декина я однажды позволил людям шерифа схватить меня и бросить в темницу какого-то мелкого замка. Это было частью плана по освобождению его старого соратника, который, как выяснилось, уже скончался от чахотки ещё до моего прибытия. Там арестанты кишели вокруг меня, как крысы вокруг свежего куска мяса, и уже приступали к побоям, которые наверняка вылились бы во что-то скверное, если бы я не достал ножик, спрятанный в туфле, и не выколол пару глаз. А здесь люди бесперебойно продолжали свой нелёгкий труд, пока Тория не заметила две фигуры, маленькую и большую, поднимавшиеся к нам по спиральному пандусу.
Когда они подошли ближе, я увидел, что маленькая — это женщина с практически седыми волосами, хотя её лицо, пусть и не без морщин, выглядело удивительно гладким, отчего сложно было угадать её возраст. Я подумал, что крупному мужчине возле неё около сорока, хотя уже вскоре мне предстояло узнать, что даже короткое время в Рудниках может добавить возраста и лицу, и телу. Его лицо и голова были побриты до седой щетины, а на левом глазу он носил повязку, вокруг которой на коже паутиной вились отметины старых шрамов. Я решил, что это здешний главарь. Они есть во всех тюрьмах — заключённый, который благодаря своей хитрости и жестокой силе возвышается до господства над другими. Один взгляд на руки мужчины — крупнее даже, чем у Декина — развеивал всякие сомнения в том, что бросать ему вызов совершенно немыслимо. Пара остановилась в нескольких шагах от нас, и по злобному блеску его единственного глаза я заключил, что отсутствие явного неповиновения вряд ли избавит меня от ритуальной демонстрации власти.
И потому я удивился, когда первой заговорила женщина, и тем удивительнее была её речь — чистая и беглая, как у образованного человека. Не сказать, что этот голос принадлежал аристократке, но в то же время был явно не с полей и не с улиц.
— Добро пожаловать, друзья, — сказала она нам, скупо улыбнувшись и положив руку на грудь. — Меня зовут Сильда. А это… — она коснулась руки одноглазого мужчины, — Брюер. Позвольте поинтересоваться, а кто вы?
— Элвин, — сказал я, подражая её вежливому тону, и изобразил поклон. — А это Тория. Нас бросили в это место в результате жестокой несправедливости…
— Это неважно, — сообщила Сильда. Её голос звучал не особенно громко, но зато с такой привычной властностью, которой хватило, чтобы остановить мой поток вранья. — Не имеет значения, что вас сюда привело, — добавила она. — Важно только ваше поведение в границах этого священного места.
Это слово прозвучало так неожиданно, что я от удивления насмешливо спросил:
— Священного?
— Да. — Её улыбка оставалась на месте, демонстрируя знакомое чувство спокойствия, от которого следующие слова уже не так удивляли: — Можно смотреть на эту огромную царапину в земле и видеть только место труда и наказания, но на самом деле вам повезло оказаться у дверей священнейшего храма примера мучеников и благодати Серафилей.
— Ох, блядь, — с отвращением прошептала Тория, к счастью, слишком тихо, и эта набожная женщина не расслышала.