Жестом показав мне следовать за ней, она зашагала прочь в самые тёмные глубины этого природного собора.
— Разумеется, твоя свобода будет получена не только через принятие Ковенанта, — поучала она, а я плёлся за её качавшимся факелом. — Но ещё и через долгое обучение и тяжёлый труд. Боюсь, последнего будет больше, чем первого, но даже верующим нужно есть. По большей части ты будешь добывать руду из камня и доставлять её наверх в обмен на пищу, которая нас поддерживает. Наша группа производительнее других, и потому мы получаем еды больше и лучшего качества, чем те несчастные души, которые отринули наше благочестие. Еда и наша приверженность Ковенанту дают силы, необходимые на это.
Она внезапно остановилась, и мне пришлось встать как вкопанному, чтобы не врезаться в неё. Мы прошли не меньше сотни шагов от света других факелов, и потому казалось, будто плаваем в бесформенной пустоте, таким абсолютным был здесь мрак. Но тут не было тихо. Где-то бурным потоком стекала вода, и даже на моей коже оседал лёгкий туман. Сильда подняла и протянула факел, и свет заиграл на пелене воды, текущей в трещину в скале над головой.
— Река Иловка протекает прямо над этим местом, — сказала Сильда, указывая на мрак над падающей каскадом водой. — Её восточный берег в полусотне ярдов в ту сторону. Когда я много лет назад впервые пришла сюда, этого водопада не было. Каскад, образующий его, был скрыт под многими тоннами камней. Видишь, Элвин, чего могут добиться верующие, когда их убеждения искренни и тверды?
И тогда я увидел странные закономерности на скалах, видимых через падающую воду — прямые кромки и острые выбоины, которые говорили о том, что камень здесь долгие годы подвергался воздействию кирки и зубила. За каскадом стена сильно изгибалась, формируя что-то вроде воронки, которая оканчивалась маленьким тёмным отверстием. Подойдя ближе, я выдохнул, переполненный надеждой и возбуждением от того, что увидел. Туннель был маленьким, взрослый человек едва смог бы проползти там на четвереньках, но это определённо был туннель.
— Далеко он идёт? — спросил я и нагнулся, чтобы, несмотря на холод пройти через пелену воды.
— Недостаточно далеко, — ответила Сильда. — Пока. Резчик — единственный опытный каменщик среди нас и архитектор этого туннеля на протяжении большей части его существования, — говорит, что той стороны реки мы достигнем за четыре года. Чтобы не попасть в заболоченную землю, он советует сначала копать вниз ещё шесть месяцев, а уж потом начать туннель вверх.
— Четыре с половиной года, — пробормотал я, и моя радость поутихла. Проклятие юности — воспринимать время как медленную смену времён года. Для моего же юного и жаждущего мести сердца четыре с половиной года казались поистине вечностью.
— Я не стану тебя принуждать, — спокойно и успокаивающе сказала Сильда. — Если хочешь, то можешь со своей подругой проделать свой путь через эти стены. Но какие бы планы ты не вынашивал, уверяю, они не сработают. Стражникам тут слишком хорошо платят, и они слишком боятся своего господина, так что их не подкупить, а его предок создал идеальную клетку. Единственный путь к свободе — здесь.
Она ещё немного помедлила, печально улыбнувшись, потом повернулась и направилась назад к выходу.
— Пойдём, у тебя есть время устроиться в своей комнате и немного поесть перед вечерней сменой. За едой мы обычно читаем те немногие свитки, что у нас есть. Может, ты тоже захочешь попробовать.
— Я не умею читать, — сказал я, следуя за ней с той же собачьей преданностью, что и прежде, и, по правде говоря, что и буду продолжать делать в течение следующих четырёх лет.
Тогда восходящая Сильда остановилась и с небольшим отвращением вздохнула.
— Что ж, — сказала она, оглядываясь на меня, — это никуда не годится.
ЧАСТЬ II
— Разве ты никогда не спрашивал себя, Писарь: «Почему я служу Ковенанту и королю? Какие награды они мне дают? Что они создали за свою жизнь, чего не создам я сам?» Ковенант утверждает, что защищает твою душу, а король называет себя защитником твоего тела. Оба лгут, и твой худший грех заключается в службе этой лжи.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Я часто задумывался над человеческой способностью привязываться к людям, с которыми у них нет почти ничего общего, и сэр Элдурм Гулатт представляет собой особенно подходящий пример этой загадки.
Я родился в борделе, а он в замке. Я не унаследовал ничего, помимо опрометчивого языка своей матери, как говорил мне сутенёр, а сэр Элдурм после смерти отца оказался владельцем как упомянутого замка, так и Рудников, для защиты которых его и возвели. И потому он был одним из богатейших аристократов во всём Альбермайне, а я на момент нашей первой встречи оставался преступником без гроша в кармане, пожизненно приговорённым к изнурительному труду под землёй. И возможно единственным общим между мной и сэром Элдурмом была способность читать — благодаря терпеливому обучению восходящей Сильды. Однако, тут возникла другая разница, ведь после почти четырёх лет в Рудниках я уже очень хорошо умел и читать, и писать, в то время как этот приветливый тупица по-прежнему плохо справлялся и с тем и с другим.
«Вы разожгли мои чресла», — прочитал я, стараясь не спотыкаться на заляпанных кляксами и полных ошибок каракулях на пергаменте, который он мне передал. «Ваши губы словно…», — я помолчал, просматривая несколько слов, которые были тщательно зачёркнуты сердитым пером, — «… два вкуснейших алых кусочка лучшего мяса».
Я опустил пергамент и, приподняв бровь, взглянул на лорда Элдурма. Он стоял, скрестив руки, у окна своей верхней комнаты — самой высокой точки замка — и задумчиво чесал пальцем похожий на наковальню подбородок. Пускай умом и очарованием он и напоминал отхожее место, но струящиеся светлые локоны и изящные черты лица отлично подходили образу героического рыцаря, которым он так стремился стать. Впрочем, его попытки добиться расположения прекрасных дам были далеки от идеалов исполнителей баллад.
— Слишком…? — начал он, подыскивая верное слово.
— Вычурно, — предложил я. — Милорд, возможно лучше подойдёт: «рубины на атласной подушке».
— Да! — Он кивнул, и восторженно хлопнул крупной рукой по столу. — Клянусь мучениками, Писарь, восходящая Сильда не зря так хорошо о тебе отзывалась. Пускай в глазах Короны ты разбойник, но для меня ты лучший поэт королевства.
Он громко и от души рассмеялся, что нынче случалось часто. Он был удивительно весёлым для человека, который всю свою взрослую жизнь управлял одним из самых несчастных и презираемых мест во всём Альбермайне. Иногда мне больно думать о его дальнейшей судьбе, но потом я вспоминаю неизменно высокую гору трупов перед воротами, которую увозили каждый месяц, и тогда его судьба печалит меня меньше.
— Рад, что могу быть полезен, милорд, — сказал я, положив пергамент, и потянулся за пером. — Могу я узнать полную форму обращения к леди?
— Леди Эвадина Курлайн, — произнёс лорд Элдурм, и его серьёзное выражение сменилось задумчивой тоской. — Роза Куравеля.
— Милорд, это официальный титул?
— Сам по себе нет. Но её фамильный герб — чёрная роза, поэтому, думаю, это ей должным образом польстит, не так ли?
«Даже безмозглый бык может хоть раз в жизни попасть, куда надо», — подумал я, одобрительно склонив голову.
— Несомненно, милорд. — Я обмакнул перо и принялся выводить буквы. Ровные строчки быстро и точно появлялись на пергаменте.
— На мой взгляд, Писарь, — сказал его светлость, — ты пишешь даже лучше восходящей.
— Она — великолепный учитель, милорд, — ответил я, не отвлекаясь от насущной задачи. Это был мой первый визит в эту комнату, на самом деле даже первый раз в замок, хотя мои навыки уже обеспечили мне до сего дня несколько кратких выходов за ворота. Мало кто из охранников умел читать, а те, кто умел, плохо писали. Взяться за писарские обязанности для гарнизона было первой уловкой восходящей Сильды чтобы добиться преференций для своей паствы. А теперь, когда её колени всё сильнее и сильнее протестовали против необходимости взбираться к воротам, эта обязанность пала на меня, вместе с новым именем. Для Сильды, Тории и остальных я так и остался Элвином, бывшим подельником легендарного Декина Скарла, искупившим свою вину. А для охранников, а теперь и для этого знатного дурня, я был просто Писарем.
— Позвольте предложить, милорд, — сказал я, написав формальное приветствие, — «Знайте, что вы разожгли пожар в моём сердце», возможно, будет более… прилично, чем упоминание чресл.
— Верно, — согласился он, чуть потемнев лицом. — И, пожалуй, умно. Её жуткий папаша наверняка прочитает его прежде, чем оно окажется поблизости от её изящных ручек. Да и сама леди определённо набожная.
Хотя мои уши всегда жадно ловили любую информацию, от которой можно получить преимущества, я всё же удержался от вопроса об этом жутком папаше и его чувствах по отношению к потенциальному зятю. «Слуга», как много раз предупреждала меня Сильда, «должен знать своё место, Элвин. А ты сейчас слуга, по крайней мере, пока не наступит день нашего избавления».
Я был не единственным слугой, кого взяли из числа людей, трудившихся на Рудниках. Большинство горничных, управляющих и поваров, обеспечивавших бесконечные нужды действующего замка, были каторжниками. Дни они проводили над землёй, но с наступлением ночи их всегда загоняли обратно за ворота. Я очень много слышал о жестокостях отца сэра Элдурма, во время ужасного правления которого регулярно пороли, в том числе и до смерти, и заставляли симпатичных пленниц становиться шлюхами для охранников. Его сын установил куда менее суровый режим, в значительной степени внушённый восходящей Сильдой, которая знала его с детства. Впрочем, его сравнительно просвещённое отношение не допускало никаких послаблений в ритуализированных запретах, управлявших жизнью Рудников — как для узников, так и для охраны. У семейства Гулатт особым предметом для гордости было то, что они ни разу не позволили сбежать ни одному заключённому, и сэр Элдурм не собирался нарушать традицию. И он не стал бы благосклонно смотреть на слишком любопытного писаря, как бы красиво то