— «Нашим путям суждено следовать разными курсами», — шёпотом читал лорд Элдурм, и страница дрожала в его руке. — Теперь мне ясно, что нужно делать. Мой путь должен измениться, чтобы встретиться с её. — Он коротко усмехнулся, опустил письмо и обратился ко мне: — Завтра ты приведёшь мне восходящую Сильду. Если и есть душа, способная снять с моей души бремя греха, так это она.
Я удержал слова о больных коленях восходящей, прежде чем они слетели с моих губ. Наваждение его светлости предоставляло возможность, ради которой, как я знал, Сильда, не задумываясь, будет готова терпеть боль.
— Обязательно, милорд, — ответил я, низко кланяясь, и, выпрямившись, добавил: — А древесина?
— Да, хорошо. — Он махнул рукой в сторону двери. — Скажи сержанту Лебасу дать тебе всё необходимое. И паства восходящей получит на этой неделе ещё три мешка в благодарность за эту находку.
— За что прихожане благодарят вас от всего сердца, милорд. — Я снова поклонился, но уже ускользнул из его внимания. Когда я уходил, он встал перед окном, уставившись вдаль, и сцепил руки за спиной, постоянно сжимая их, что, как я знал, означало выражение отчаянной надежды. В последующие годы я нередко чувствовал, что моё презрение к нему было бы сильнее, если бы не факт, что со временем я стану во многих отношениях его зеркальным отражением.
— Хорошо, что этой шахте не нужно работать хоть сколько-нибудь долго, — сказал Резчик, проводя рукой по влажной скале. — На мой вкус мы слишком близко к реке.
Закинув руку на перекладину лестницы, я посмотрел наверх и увидел, как он критически осматривает верхние своды шахты. По мере того как она сужалась, среди камней стала появляться земля, а ещё становилось всё больше воды. Иногда она текла всего лишь струйками, которые увлажняли камень, а в других местах энергичные потоки постоянной блестящей дугой падали во мрак. Меня же сильнее тревожил не вид воды, а скрежет и стоны от окружающих камней, иногда сопровождавшиеся дрожью, когда обрушивались невидимые трещины или вода прокладывала новый и возможно опасный канал.
— Но она же устоит? — спросил я, раздражённо моргая, поскольку на лоб плюхнулась крупная капля воды.
— Пока да. — Резчик покачал головой, и мне на лицо снова полетели брызги с влажных завитков его бороды, которая в обычное время торчала копной размером с енота. — Но не долго. Понимаешь, реки не заканчиваются берегами. Некоторые на многие мили тянут свои воды под землёй, а вода против камня в конечном счёте всегда побеждает.
Мой взгляд упал на железную скобу, крепившую лестницу к стене шахты. Грубая штука из полурасплавленных гвоздей и отходов, одна из множества вбитых в скалу за последние четыре недели. Без раствора, который бы удерживал скобы, они наверняка рано или поздно вывалятся. Когда мы сосредоточили усилия на шахте, обычно немаленькое производство железной руды прихожанами сократилось. Лорд Элдурм согласился с недостачей, рассудив, что такую цену стоит заплатить за раскапывание мифической медной жилы. Но его терпение не будет длиться вечно, сколько бы дней он ни снимал бремя со своей души с восходящей Сильдой.
— Мы дойдём до поверхности дня за три или около того, — сказал Резчик. — И тогда уже ждать будет нельзя. Ты должен ей сказать.
Он посмотрел вниз, встретившись со мной взглядом. Хотя он был, пожалуй, самым спокойным из прихожан, я видел, как с каждым днём, приближавшим нас к побегу, в нём растёт отчаяние. Последователи Сильды оставались преданными, но, глядя на их нарастающую жажду освобождения из Рудников, оставалось только гадать, сколько эта преданность продлится.
— Я скажу ей, — ответил я, карабкаясь вниз в темноту и пытаясь не слушать протестующий писк скоб.
Сильда, когда я вошёл, вычитывала последнюю копию свитка мученика Каллина. Гордость не позволяет мне называть тот свиток лучшим описанием его истории из всех, но другие писари так его называли, и даже те, кого нельзя считать просто стаей завистливых писак, недостойных своего звания.
История раскаявшегося вора стала основным средством, с помощью которого Сильда учила меня письму, и моя первая попытка переписать её напоминала работу самого неуклюжего ребёнка. И всё же я её сохранил. Другие работы, возможно куда более важные, я за долгие годы потерял или выбросил, но не тот первый нетвёрдый шаг по пути писаря. Понимаете, дело было не только в изучении букв — за этими корявыми словами скрывалось понимание, поскольку, направляя мою руку, Сильда направляла и мой разум. История этого отсталого королевства. Семейные узы крови и родства, которые его связывали. Договор между Ковенантом и Короной, который она называла «насущной необходимостью». Всё это я выучил через мученичество Каллина, вора, который украл её сердце спустя три века после смерти.
— Нашли ошибку? — спросил я, остановившись в дверях её комнаты. — Наверное, снова корявый завиток?
— Нет. — Она улыбнулась, оторвавшись от свитка. — Из того, что я видела, это прекрасный и идеальный документ, каким только может быть союз чернил и пергамента. Элвин, пускай твои навыки и не полны, но они значительны.
Я сдержал желание самодовольно ухмыльнуться, а вместо этого скромно ответил:
— Благодарю, восходящая.
Она фыркнула, видя меня насквозь, как и всегда.
— Гордыня и тщеславие в итоге тебя прикончат, — со вздохом упрекнула она меня. — Выкладывай уже. Ты такой почтительный только когда надо сказать то, что мне не понравится.
— Шахта будет закончена за три дня, — сказал я. — Резчик говорит, после этого она долго не простоит.
— Понятно. — Она отложила свиток, откинулась назад и жестом предложила мне занять моё обычное место. — Кажется, мы уже давно не обсуждали твои расчёты. К каким выводам ты пришёл за последнее время?
Я недоумённо нахмурился, стоя в дверях.
— Шахта…
— Я слышала, Элвин. — Она настойчиво указала на сложенный письменный столик, и я уселся на своё обычное место. — А теперь, — сказала она, выжидающе улыбаясь, — расчёты.
— Я много думал о родне Эрчела, — начал я. — Пытался вспомнить как можно больше имён. Составил список — кузены, дяди, тёти и так далее. У Эрчела много родни, но их сложно запомнить, помимо редких историй об отличном ограблении или особенно жестоком убийстве. Его дядя среди них был единственным примечательным, и даже если я могу допустить, что он в этом участвовал, то мне не верится, что ему хватило мозгов организовать западню. По крайней мере, западню, которую Декин бы трижды не разгадал.
Даже и не припомню, сколько раз мы проводили этот любопытный ритуал. Я делился всем, что смог выудить из памяти, а она направляла меня, пытаясь добраться до ранее скрытого смысла. Это расстраивало, но иногда такое упражнение приносило плоды, открывая, как много прежде ускользало от моего внимания. Например, теперь я понимаю, что акцент Тодмана был фальшивым, и на самом деле он происходил из какого-то южного герцогства. А ещё, Герта, очевидно, была столь же искусной воровкой, насколько лингвистом и шлюхой. А её удивительная ловкость рук и была основной причиной, по которой мой кошелёк вечно оказывался слишком тощим, чтобы заплатить за её услуги.
А ещё был сам Декин.
По большей части выводы, к которым подводила меня Сильда, были мелочами, вроде очевидного теперь факта, что Декин разбирался в грамоте не больше, чем я когда-то. Другие откровения требовали большей глубины размышлений. С помощью Сильды я начал ясно видеть одержимость, которая привела Декина и его последователей на погибель, и эта одержимость в итоге вылилась в безумие. «Человек, которого ты описываешь, хотел в жизни только одного», говорила она, «заработать наконец внимание своего отца, хоть через славу разбойника, хоть через прямое убийство. Когда королевский защитник отсёк ему голову, Декин навсегда лишился цели, к которой стремился с детства. Люди теряют рассудок и из-за меньшего».
Декин стал жертвой предательства, но теперь я знал, что он насадил свою голову на пику задолго до того, как мы сделали первый шаг в сторону Моховой Мельницы.
— Родню Эрчела мы обсуждали и раньше, — сказала Сильда. — С похожими выводами. И куда это нас ведёт?
— К размышлениям о том, кому хватило бы мозгов организовать такую ловушку. — Как бы нетерпеливо ни хотел я вернуться к вопросу нашего, будем надеяться, неизбежного побега, раздумья над этой загадкой всегда целиком захватывали моё внимание. — И этот короткий список мы уже перечисляли.
— Перечисли ещё раз.
— Тодман, который, конечно, скотина, но хитрости ему хватало, хотя я всегда считал, что он больше последователь, и не будет действовать против Декина, во всяком случае, в одиночку. Это мог бы сделать Конюх, если бы не погряз… если бы его не занимала так сильно приверженность Ковенанту. Райт был достаточно умён, но казалось, амбиции его совершенно не заботили. И… — Я умолк, пожимая плечами. — Единственная голова, которой ещё хватило бы ума и воли такое провернуть, скорее всего торчала на пике на стене замка Дабос, в прошлый раз, как я её видел.
— Да, милая Лорайн. Скажи, Элвин, что именно ты видел, когда смотрел на те головы на стене? Насколько внимательно ты смотрел?
На самом деле этому воспоминанию я старался уделять меньше внимания, чем прочим, такое оно вызывало отвращение. А ещё направляющая рука Сильды до сей поры обычно вела меня другими путями.
— Мертвецы, — сказал я, поморщившись от воспоминаний. — Они висели слишком далеко, и уже сгнили, не узнать, но я уверен, что одна из них была женщиной…
Я замолчал, и мой внутренний взор задержался на длинных волосах, которые развевались на голове, словно рваный вымпел. Мне часто казалось, что у них был медный оттенок, но это могло быть просто игрой утреннего солнца.
— Должно быть, это она, — сказал я, хотя мой голос окрасился новой неуверенностью, которая разрослась ещё сильнее от следующих слов Сильды.
— Почему? — спросила она. — Потому что ты так предположил? Неужели ты ещё не понял, что мир не всегда соответствует твоим предположениям? За эти годы ты много рассказал мне о Лорайн, хотя я подозреваю, что твоё отношение к ней глубже, чем ты признаёшь. Так всегда бывает со страстями и глупостями юности: за этот самообман нам стыдно в дальнейшей жизни. Помни, чему я тебя учила: прорубайся через обман и увидишь правду.