.
— Гончие, — сказал я и поморщился, поднимаясь на ноги.
— Нихуя не слышу, — воспротивилась Тория, когда я наклонился, чтобы поднять её.
— Тогда тебе повезло, что слышу я, так ведь? Брось это. — Я вырвал мешок из её рук и отбросил в сторону. — Больше останавливаться нельзя. — Я встревожился ещё сильнее от того, что увидел на её лице. Настоящее истощение вероломно, оно лжёт своей жертве, нашёптывает обещания, которых не сдержит, притворяется, будто опасности нет, и с миром всё будет хорошо, если только ты полежишь ещё минутку. Я видел, как такие мысли мелькают в голове Тории, и это привело меня к очевидному, хотя и весьма рискованному решению.
Пощёчина вышла суровой, моя рука шлёпнула Торию по щеке и подбородку с такой силой, что хватило бы оставить синяк. Впрочем, её ответ оказался на удивление быстрым.
— Сволочь!
Я увернулся от ножа, пока он не вскрыл мне горло, а потом уклонился ещё от двух выпадов, которые она целила мне в грудь.
— Я твой хуй тебе скормлю, говнюк! — Она пригнулась в бойцовской стойке, поворачивая нож туда-сюда — обычная тактика, чтобы запутать противника. Её лицо покраснело, за исключением бледной отметины, оставленной моей рукой, а глаза ярко блестели, и в них остался лишь небольшой признак усталости.
— Убьёшь меня потом, — произнёс я, последний раз отхлебнул из бурдюка и отбросил его прочь. — А сейчас нужно бежать.
Из леса мы выбежали через час, безрассудно бросившись на пшеничное поле. Опускающееся солнце окрасило качавшиеся колосья в красно-золотой оттенок, который порадовал бы менее отчаянные глаза. К счастью для нас, пшеница оказалась высокой и почти дозревшей, а значит, мы могли бежать пригнувшись, и может быть даже не привлекать внимание преследователей. Хотя, от носов их гончих было не спрятаться.
К концу дня далёкое тявканье переросло в постоянный хор лая и воя. Я знал, что это волкодавы, специально выведенные не для забав, а для охоты на людей. Такие псы высокие в холке, и сил у них хватит сбить с ног взрослого мужчину. Я боялся их клыков, но кнутов и клинков их хозяев боялся ещё больше. Собак тренировали, чтобы удерживать нас, а не убивать, если только не перестараются. Я не сомневался, что лорд Элдурм захочет получить беглецов живыми. Три трупа произведут на каторжников Рудников мало впечатления, так как они привыкли к виду смерти. Но три живые души, которым суждены долгие мучения, прежде чем их вздёрнут перед воротами, послужили бы ярким примером.
Такие мысли заставляли меня бежать, несмотря на боль, которая теперь, казалось, пульсировала в каждой мышце моего тела. Наверное, и на Торию они тоже оказывали укрепляющее воздействие, поскольку она умудрялась почти не отставать от меня, и только пару раз споткнулась. Я слабо надеялся, что эта её новообретённая энергия не обратится в возмездие, когда мы добежим, но об этом стоило беспокоиться уже в другой раз.
Как и прежде, впереди бежал Брюер, хотя даже он слегка поник. И конечно же, он угодил уставшей ногой в кротовью нору и рухнул на землю.
— Нет! — услышал я его яростный самоуничижительный хрип, когда он с помощью кирки поднимался на ноги. — Вставай, щенок несчастный!
Примерно на середине поля напряжение от бега стало таким всепоглощающим, что я почувствовал: скоро рухну, скоро наступит момент, когда тело просто сдастся. И так бы оно и вышло, если бы мои глаза не увидели шпили. Четыре шпиля поднимались над пшеницей, словно тёмные копья на фоне краснеющего вечернего неба, по одному на каждое святилище мучеников в Каллинторе.
Рядом со мной снова упала Тория и жалобно застонала, ударившись об землю.
— Бежим! — Я схватил её за тонкую талию, поднял на ноги и указал на шпили: — Смотри! Мы почти на месте!
Мы ещё поднажали и, спустя несколько безумных минут, выбежали с поля. Высокая пшеница разошлась, и мы увидели Брюера почти в полном изнеможении, который тут же запнулся об колею гужевой дороги. В дюжине ярдов впереди виднелся берег узкой, но глубокой реки. На дальнем берегу возвышались деревянные стены священного города Каллинтора. Быстро оглядевшись, мы поняли, что дорога, на которой мы стояли, вела в обе стороны вдоль необычно прямой реки, и поблизости не было никаких признаков моста или привратной башни.
— Похоже, мы немного сбились с курса, — выдохнул я, выпуская Торию. Она плюхнулась на колени и закинула голову назад, втягивая воздух в лёгкие.
— Главные ворота там. — Брюер ткнул большим пальцем за плечо на восток. — Ещё чуть дальше…
Потом я узнал, что некоторые породы волкодавов натаскивают молчать, когда они приближаются к жертве. Для удобства своих хозяев-людей они лают и воют, пока идут по следу, и прекращают, когда приходит пора хватать. Зверь, который выскочил из пшеницы на спину Брюеру, стоя на задних лапах, мог сравниться с ним ростом, и в длинном косматом теле хватало веса, чтобы мигом свалить наземь громоздкую жертву. Собака быстро и точно, как змея, выгнула шею и распахнула пасть, целясь клыками в поднятую руку Брюера.
Я прыгнул, не думая, и вонзил нож в сухожилия за челюстью гончей, а правой рукой и ногой обхватил её тело и покатился с нею прочь. Спина больно ударилась об землю, но с яростной силой, рождённой желанием выжить, я удержал хватку. Гончая билась с отчаянной свирепостью, а я вытащил нож и ещё дважды ударил в шею, надеясь попасть в вену побольше. С первым ударом мне повезло, поскольку челюсти гончей хлопали безо всякого эффекта, а из-под ножа лилось много крови, но нанести смертельный удар никак не удавалось.
Что-то просвистело в воздухе, а потом гончая заскулила, замерла, и её тело перестало двигаться. Выбираясь из-под неё, я увидел, как Брюер поставил ногу на грудь мёртвой зверюги и вытаскивает кирку.
От шелеста пшеницы он крутанулся, и ещё одна гончая размытым серым пятном выскочила и тут же с воем попятилась, когда что-то маленькое очень быстро ударило ей в глаз. Взглянув направо, я увидел, как Тория вкладывает очередной камень в пращу, которую взяла с тела Хеджмана. Она натренированно дёрнула рукой, и второй камень вылетел, ударив всё ещё ошеломлённую псину по крупу. Та немедленно переключила внимание с Брюера на Торию и приготовилась к броску, её губы задрожали перед оскаленными клыками. Но это оказалось смертельной ошибкой, поскольку Брюеру хватило времени поднять кирку и обрушить изогнутое лезвие на шею зверюге. Хлынула кровь, голова отвалилась от тела, которое задёргалось и заскреблось в непристойном танце.
Услышав пронзительный звук рожка, я посмотрел на поле, где колыхалась пшеница — к нам быстро приближались несколько длинных фигур. А за ними я увидел ещё более тревожную картину: заходящее солнце блестело на доспехах дюжины всадников. Лорд Элдурм не потрудился захватить знамя своего семейства, но его высокую фигуру впереди я легко узнал. Обнажённый меч в его руке привёл меня к заключению, что возможно он всё-таки и не собирается захватить нас и долго пытать.
— Забудь ворота, — сказал я, поднимаясь на ноги, и повернулся к реке. — Мы поплывём туда.
Я крепко схватил мешок с письменным столиком и завёрнутыми в кожу сокровищами — завещание Сильды и свиток мученика Каллина — и швырнул изо всех оставшихся сил. Прежде чем броситься в воду, я увидел, как мешок упал в камышах на другом берегу реки. Это был канал, в котором медленно текла грязная вода с отчётливой вонью нечистот, как человеческих, так и звериных. Я едва обратил на это внимание и перемахнул его за несколько гребков, поскольку грохот быстро приближающихся копыт вызвал последние резервы моих сил.
Среди камышей на дальнем берегу, я метался, пока не нашёл мешок, а потом выбрался на сушу, поднялся на ноги и заковылял к старым, скреплённым известковым раствором брёвнам, которые составляли стены Каллинтора. Рухнув перед этим грубым барьером, я понял, что отсюда никак не привлечь внимание тех, кто находится внутри. Сильда терпеливо обучила всех нас правильным фразам, как обращаться за убежищем, но какой от этого толк, если слов никто не услышит?
На лицо мне упали брызги — это Брюер доковылял до стены, и опустился рядом со мной, испустив долгий выдох, который сообщил мне, что его силы, наконец, иссякли. Череда всплесков и тоненьких стонов притянула мой взгляд к реке, где Тория вылезала из воды. Выбравшись, она поползла к нам, остановилась передо мной и слабо ударила по щеке.
— Отплатила… — простонала она. — Сволочь…
Мы втроём лежали, слишком уставшие, чтобы пошевелиться, а на другом берегу реки остановилась дюжина вооружённых всадников в доспехах. В замешательстве носилась свора волкодавов, которых явно смущала вонь и глубина воды. Ещё один всадник — в нём можно было легко узнать охотника по отсутствию доспехов и грубой кожаной одежде — спешился и пошёл собирать свою свору. Его глаза покраснели от горя и негодования, и он смотрел то на нас, то на трупы своих убитых гончих. Впрочем, меня больше беспокоил не страдающий от утраты охотник, а лорд Элдурм.
Он поднял забрало шлема, продемонстрировав покрытое пятнами лицо человека, которого мучают гнев и предательство. У меня не было возможности узнать содержание письма, оставленное ему Сильдой, но по убийственной ярости в его взгляде стало ясно, что эти чувства не из приятных. «Она сказала ему правду», со стоном решил я, устало глядя, как лорд нетерпеливо машет рукой одному из своих солдат. «А правду всегда нелегко выслушивать».
Вид заряженного арбалета, который солдат вложил в руки лорда Элдурма, вызвал слабый отзвук страха в моем истощённом теле. Но всё равно, я не мог ничего сделать, только дёрнулся, когда аристократ поднял арбалет, приставил приклад к плечу и прицелился.
— По крайней мере, ему хватает мужества самому совершить убийство, — вяло пробормотал Брюер.
— По правде говоря, не так уж он и плох, — пробормотал я в ответ.
— Ебать его в благородную жопу, — вставила Тория, из-за усталости даже без обычного яда в голосе. — Он же всё равно нас убьёт, а?
На самом деле первая попытка лорда Элдурма увенчалась лишь попаданием арбалетного болта в стену по меньшей мере в пяти футах над нашими головами. Он яростно потребовал у солдата другой, потом слез с лошади и попробовал перезарядить оружие, что внезапно вызвал