— Яйцерез, чего тебе?
Грубый вопрос Суэйна прервал мои рассуждения, заставив меня опустить голову ещё ниже, прежде чем я решился взглянуть на его суровое презрительное лицо.
— Важный вопрос, сержант-просящий, — сказал я, посмотрев на Эйн, которая лениво проводила пальцем по волосам, не отрывая взгляда от леди Эвадины.
— Вашим отрядом командует клинок-просящая Офила, — рявкнул Суэйн и махнул нам убираться. — Говори с ней.
— Сержант, всё нормально, — сказала леди Эвадина, улыбнувшись мне, и поманила к себе. — Иди сюда, солдат. Как тебя зовут?
Дорогой читатель, не так уж часто я смущаюсь или теряюсь в присутствии аристократов. Этот миг оказался единственным исключением. Леди Эвадина Курлайн обладала пристальным взглядом, который многие описали бы как «пронзительный». К нему добавлялось то сбивающее с толку чувство, которое возникает вблизи человеческого создания, одарённого разновидностью красоты, присущей обычно статуям или картинам. И хотя сегодня она была не в доспехах, а в простой рубашке и тартановых брюках, но всё равно неизбежно производила впечатление. Я не питал сомнений в том, что эта женщина отлично знает, как она выглядит, и какой эффект оказывает на окружающих. Как и у Лорайн, внешний вид был ещё одним оружием в её снаряжении, хотя и применялся для иных целей. А ещё со временем я понял, что обескураживающе пронзительный взгляд, который она бросала на тех, кого встречала, являлся преднамеренной уловкой, поскольку их реакция многое ей говорила.
В моём случае я в ответ просто смотрел, не отводя взгляда, но моментально придумать, что сказать, уже не мог. Её лицо захватило меня, всего лишь на миг, которого хватило, чтобы составить впечатление об этой женщине, как и она составила впечатление обо мне. В тот момент я получил о ней лишь незначительное представление, но этого оказалось достаточно, чтобы убедить меня в двух важных вещах: ей нельзя лгать, и сама она лгать не станет.
Я снова поклонился, нарушив обоюдное изучение.
— Элвин, миледи. Элвин Писарь.
— Она «капитан», невежда, — прорычал Суэйн.
Впрочем, леди Эвадина не обиделась.
— Писарь? — переспросила она. — Это фамилия или профессия?
— Профессия… капитан. Фамилии у меня нет.
— По всей видимости, он работал в скриптории Гилберта, — сказал Суэйн. — Пока не убил человека, чудовищным образом, меньше недели назад. А ещё один из немногих оставшихся в живых головорезов из шайки Декина Скарла. Несомненно, весьма кровавый человек.
— Тем, кто встаёт под наши знамёна, прощаются все грехи, — с лёгким упрёком сказала аристократка. — А теперь… — я снова застеснялся под её пристальным взглядом, — Элвин Писарь, что привело тебя к моей палатке?
Я отважился снова взглянуть на её лицо и увидел только искренний интерес и ни следа отвращения или осуждения, которых ожидал. Приглушив кашель, я повернулся и указал на Эйн:
— Ей нельзя оставаться здесь, капитан.
В ответ на их внимание, Эйн сцепила руки за спиной, отвернулась, и румянец залил её щёки. Это, разумеется, производило весьма обманчивое впечатление. Я наблюдал, как Суэйн долго оценивающе смотрел на неё, и заметил в его выражении лица слабый отблеск чего-то. Быть может, вожделения, или просто эхо давно сдерживаемых и редко вызываемых чувств.
— Любой солдат, поднявший руку на другого, — сказал он, подчёркнуто отвернувшись от девушки, — во гневе, или из плотского интереса, будет выпорот и изгнан из этой роты. Насильников повесят. И ты, и остальные негодяи слышали это в первый день, как только вас включили в списки.
— Сержант, со всем уважением, но вопрос не в тех руках, которые кто-то поднимет на неё. — Я отважился снова взглянуть на них и увидел на их лицах одинаковое недоумение. — Я знаю, кем она кажется. Но она не такая. Не в полной мере.
Я набрался мужества и посмотрел в глаза Эвадины Курлайн, стараясь говорить почтительным тоном, но в то же время наполняя его твёрдой убеждённостью:
— Капитан, я убеждён, что сержант Суэйн принял меня в эту роту, потому что вам нужны опасные души, которые при необходимости без колебаний смогут пролить кровь. Он назвал меня кровавым человеком, кем я и был в своё время. Так прошу вас, поверьте слову этого кровавого человека, что Эйн не нужна защита. Этой роте нужна защита от неё. Ради нас, и ради неё самой нужно отправить её обратно в Каллинтор.
— А в чём именно заключается опасность? — спросил Суэйн, и многочисленные морщины на его лбу сбились в кучку от сомнений и удивления.
Я замялся, не желая целиком рассказывать о нашем совместном преступлении, и попытался сформулировать наиболее эффективную ложь. Однако у Эйн был острый слух, и она захотела помочь:
— Я отрезала орехи плохому мужику, — весело пропищала она и немного изогнулась, робко посмотрев на леди Эвадину — ни дать, ни взять, маленькая девочка, ожидающая награду за хорошо выполненную работу по дому.
— Ох, — понимающе проворчал Суэйн. Его лицо презрительно смягчилось. — Так значит, это она — настоящая яйцерезка?
Я неуютно вздохнул. Под неотрывным взглядом капитана я почувствовал, что способности к обману вероломно меня покинули.
— Выкладывай! — потребовал Суэйн. — Я уже наслушался твоих врак.
— Она ему отрезала, — сказал я. — А я держал его и заглушал крики, пока он не истёк кровью. Всё остальное, что я рассказывал, было правдой. За ним был должок, так что это стало… удачным стечением обстоятельств.
Я попробовал улыбнуться, но упорное осуждение на лице сержанта быстро стёрло улыбку. В отличие от него леди Эвадина смотрела скорее печально, чем неодобрительно, и, хмуро покачав головой, спросила:
— Эта девушка тебе родня?
— Нет, капитан. Просто… новообретённый друг.
Она наклонила голову, прищурив глаза, и пронзительный взгляд кольнул ещё немного глубже. Я знал, что за этими глазами кроется вопрос, который говорил о том, что эта женщина далеко не наивна и уже оценила мой характер. «Почему ты просто не убил её?». Это было бы сравнительно несложно. Несмотря на смертоносность, Эйн была ещё и доверчивой душой, а я не давал ей повода меня бояться. Я мог бы отвлечь её, взволнованно указав на птицу или белку, и быстро перерезать ей горло, когда она обернулась бы посмотреть. Несколько камней на тело, и ручей стал бы её могилой. Я мог бы, легко. Но не убил.
На лбу Эвадины Курлайн появилась тонкая чёрточка — то ли замешательство, то ли удовлетворение, я не понял — и исчезла, когда она моргнула и перевела взгляд на Эйн, улыбаясь и протягивая руку.
— Иди сюда, дитя.
По мере того, как Эйн подходила ближе, её застенчивость сменялась сначала нетерпением — лицо стало счастливым, как у девочки, дождавшейся желанного внимания — а затем чем-то совершенно иным. Это случилось, когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки от капитана — девчачье выражение мгновенно слетело, оставив лишь чистое восхищённое обожание. Чавкнула грязь, куда Эйн непрошено рухнула на колени, протягивая дрожащие руки к пальцам, которыми леди провела по мягким каштановым локонам её волос.
— Ты, — сказала Эвадина, — очень красивая душа, сестра моя.
И Эйн зарыдала. Из неё без предупреждения хлынул, заливая глаза, водопад слёз и полился по лицу, быстро скривившемуся в гримасу скорби и боли. Она скорчилась, закрыв лицо руками, и несколько раз громко, конвульсивно всхлипнула. Капитан села рядом с ней на корточки, поглаживая руками содрогавшуюся спину девушки.
Перемена в Эйн оказалась настолько резкой, что я невольно отпрянул, а мой разум наполнился ощущением, которого я не чувствовал уже много лет. Его источник пришёл на ум не сразу: тот миг на дороге, когда цепарь упомянул Конюха. И тогда я знал, что стал свидетелем чего-то, далеко выходящего за рамки нормального, и знал это сейчас.
— Да, — пробормотал сержант Суэйн, — тут есть, на что посмотреть.
Повернувшись, я увидел, что он разглядывает леди и плачущую девочку глазами человека, который видел такое и раньше, но никогда не устаёт от этого зрелища.
— Тс-с-с, — сказала леди, тихонько похлопывая Эйн по плечам, и подняла её.
— Я не хотела… — плакала Эйн, широко раскрытыми глазами глядя на лицо Эвадины. — Мама сказала, что так надо, а иначе я буду как она… Буду грязной, как она…
— Твоя душа чиста, — заверила её Эвадина. — Я вижу это. Она так ярко сияет.
Эйн всхлипнула, и на её губах появилась отчаянная улыбка.
— Значит, Малициты меня не заберут?
— Нет, дитя. — Эвадина крепко обняла Эйн, положив подбородок на голову девушки. — Серафили никогда не оставят такую душу, как твоя. — Она обнимала Эйн, пока рыдания не утихли, и тогда, наконец, отпустила её и убрала промокшие от слёз волосы с её лица. — И вот, твой друг считает, что тебе здесь не место. Он прав?
— Нет! — Эйн яростно затрясла головой, не отрывая глаз от Эвадины. — Я всегда буду только здесь, моя госпожа!
— Достаточно простого «капитан». — Эвадина улыбнулась, щипнула Эйн за подбородок и поставила её на ноги. — Сержант, вы донимали меня, чтобы я нашла себе пажа, — сообщила она Суэйну. — Пожалуй, я нашла.
Суэйн почтительно склонил голову.
— И это прекрасный выбор, капитан.
— Благодарю, Элвин Писарь, — сказала мне Эвадина. — Твоя забота о товарищах по оружию делает тебе честь.
Я чувствовал себя неуютно оттого, что сейчас произошло, и потому не сразу поклонился в ответ, осознав при этом, что отступил ещё на несколько шагов назад. Желание убраться отсюда стало таким же сильным, как и подозрение, что эта женщина, если б захотела, могла бы проделать со мной то же самое, что только что проделала с Эйн.
— Пойдём со мной, — сказала ей Эвадина, ведя её под руку к двум пасшимся поблизости боевым коням. — Хочу познакомить тебя с новыми друзьями.
Кивнув сержанту, я развернулся, чтобы уйти, но остановился, когда он пробурчал приказ подождать.
— Сержант?
— Завтра после тренировки ко мне, — дал он указание. — Нужно заняться учётными книгами роты. У парня, который ведёт записи, рука такая, что строчки похожи на следы пьяной пчелы.