Решив, что неразумно было бы полностью объяснять мои навыки, я выбрал краткий ответ:
— Я работал в скриптории при Святилище мученика Каллина, стремящийся.
— А-а, это всё объясняет. Скажите, а золотых дел мастер Арнильд до сих пор там трудится?
— Да, стремящийся. И мне повезло получить от него несколько уроков…
Эвадина громко и недвусмысленно кашлянула, и я умолк. Стремящийся Арнабус прищурился и взглянул на неё, хотя, судя по расплывшейся улыбке, стало ясно, что раздражения он не испытывает, а может даже наоборот доволен.
— А теперь, — сказал он, возвращаясь к книгам, — давайте посмотрим.
Несколько минут он листал страницы, явно с неподдельным интересом поджав губы и наморщив лоб. То и дело задавал вопросы Эвадине, которые на первый взгляд казались банальными, но по её рубленым, всё более рычащим ответам становилось ясно, что в каждом содержалась скрытая колкость.
— Только на еду потрачено по три летина в неделю, — прокомментировал он, подняв бровь. — Согласно моим исследованиям, большинству рот такой численности требуется не больше двух. А некоторым благородным капитанам, которые усердно заботятся о кошельке короля, хватает и одного.
— И пойдут они на битву с голодными солдатами, которые и секач в руке не удержат, — ответила Эвадина, не моргая и пристально глядя на стремящегося. — Будьте уверены, встретившись с ордой Самозванца, люди под нашим знаменем в полной мере продемонстрируют ценность сытых солдат. И к тому же, стремящийся… — она вернула ему совершенно пустую улыбку, — …эта рота принадлежит Ковенанту, а не королю.
— А Ковенант, как и король, не обладает неограниченным богатством. Но всё же… — тонкий нос священника наморщился, принюхиваясь, — …книги учёта, похоже, в порядке. Писарь, — махнул он мне, потом достал из рукава рясы свиток и развернул его на открытой книге. — Будьте добры, внесите эти предметы в опись. Я засвидетельствую точность вашей записи, и вы с капитаном можете быть свободны.
Дождавшись кивка Эвадины, я выудил из мешка перо и чернила и принялся за работу. Свиток стремящегося содержал список оружия и доспехов, и последних больше, нежели первого. Я внёс три дюжины алебард, вдвое меньше мечей и пятнадцать фальшионов. А ещё с интересом отметил, что там было пять арбалетов и по паре десятков болтов к ним. Список доспехов получился длиннее, но хуже по качеству — в нём содержалось около двадцати записей, но всего лишь тридцать три предмета. По большей части они не были знакомы моему невоенному глазу — наплечники, поножи, наручи и тому подобное, — хотя я опознал десять кольчуг и пять нагрудников. Несмотря на невежество, даже я понимал, что доспехов тут едва хватит снарядить двадцать солдат, что уж говорить о целой роте. По напряжённому выражению лица капитана, с которым она наблюдала, как я заполнял книгу, стало ясно, что и она тоже это понимает. Однако, единственный комментарий она отпустила, только когда я закончил, вписав стоимость снаряжения.
— Похоже, Ковенант отыскал самого скупого торговца оружием во всём Альбермайне, — заметила она, снова устремив немигающий взгляд на стремящегося Арнабуса.
— Во время войны оружие дорожает, — ответил он спокойным голосом с едва заметной ноткой сожаления. — Светящий Хелстан лично провёл специальное прошение, чтобы собрать средства на это предприятие. Я с радостью доложу ему о вашей благодарности за его усилия, капитан-причастник.
— Прошу вас. А ещё не премините доложить то, чему станете свидетелем завтра, когда рота Ковенанта докажет, чего она стоит. Если, конечно, вы не желаете вступить в наши ряды и увидеть всё своими глазами.
Я ожидал, что в ответ на эти слова на лице стремящегося проявится гнев вкупе с немалой долей трусости, но он всего лишь в лёгком изумлении приподнял бровь.
— Я уверен, что только путался бы под ногами. И к тому же принцесса Леанора настрого приказала мне, чтобы я не отходил от неё ни на шаг, как только начнётся битва. Мы вместе будем просить Серафилей даровать свою благодать нашей победе, и так Корона и Ковенант соединятся на скромном совете. Уверен, вы бы это одобрили.
Эвадина ничего не ответила, а только молча и бесстрастно смотрела на Арнабуса, и тянулось это так долго, что становилось уже неловко. Стремящийся всё так же спокойно и дружелюбно смотрел в ответ, и наконец она моргнула и повернулась ко мне:
— Как я понимаю, ты умеешь править телегой?
— Да, капитан, — заверил я её. В своё время я украл немало телег, так что мог бы стать приличным кучером.
— Хорошо. Собери учётные книги и поехали.
Я вернул книги в мешок, поднял борт, побежал вперёд и влез на место кучера. Старая тягловая лошадь печально посмотрела на меня, когда я взялся за поводья. Седоусым ртом она жевала траву, а вокруг её ноздрей жужжали мухи. Лошадка разительно отличалась от серого боевого коня цвета стали, на которого Эвадина быстро поднялась, не попрощавшись, как я отметил, со стремящимся Арнабусом. А вот у него нашлись слова на прощание:
— Ваш отец прибыл сегодня утром, — крикнул он, когда Эвадина повернула своего серого к западной границе лагеря. — Лорд Курлайн сейчас присутствует на королевском военном совете, но я с радостью раздобуду чего-нибудь освежающего, если пожелаете подождать немного и засвидетельствовать ему своё почтение.
Хоть я и пытался сопротивляться порыву, но мой взгляд всё равно скользнул по лицу капитана. В своё время я повидал много разгневанных душ и немало понял об их природе. Для некоторых гнев — это яд, пламя, которое горит всё жарче, когда они не в силах его спустить. И он пожирает их изнутри, оставляя горькую, пустую оболочку. Для тех, кто не может обуздать гнев, он, как для Декина, одновременно и союзник, и предатель. Гнев делает нас страшными и может принудить слабых подчиняться, как волк подчиняет свою стаю. Но гнев и ослепляет нас, что Декин понял слишком поздно.
Капитан-причастник леди Эвадина Курлайн в тот день определённо разгневалась. Я видел это ясно на замороженной алебастровой маске её лица, когда она не стала оборачиваться, чтобы посмотреть на стремящегося. Гнев также ясно был виден в лёгком подёргивании рук, которые, как я знал, так и чесались потянуться к мечу, подвешенному на седле. Но она не протянула руку, и не обернулась. Для неё гнев был тем, что нужно контролировать, но, как я узнал со временем, ещё и полностью спускался с цепи, когда того требовали обстоятельства.
— Вперёд, Писарь, — тихо проговорила она мне, ударом пятки пуская серого шагом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Направляясь обратно в роту, мы держались южных районов лагеря. К моему облегчению, этот курс вёл нас далеко от рощицы, в которой устроила себе жилище Ведьма в Мешке. Даже не знаю, чего я боялся больше — людей Гулатта или каэритской женщины. Чёрные ромбы её глаз по-прежнему не шли у меня из головы, а особенно блеск, который я заметил внутри. Всего лишь мимолётный блеск, мгновенно исчезнувший, но я всё никак не мог избавиться от чувства неуловимой значимости.
А ещё на мою удачу наш курс вывел меня на другое знамя, которое я узнал, на этот раз благодаря знакомству, а не урокам Сильды. Знамя герцога Шейвинской Марки, Эльбина Блоуссета, развевалось здесь выше всех, хоть и не выше королевского, поскольку такое было бы эквивалентно государственной измене. Серебряный ястреб на красном поле колыхался над лесом гербов, поднятых домами поменьше, которые явились на королевские сборы.
«Она здесь», думал я, глядя, как знамя полощется на ветру, пока телега покачивалась на ямах и колдобинах. «Если только герцог не оставил свою шлюху дома». Я подумал, что это вряд ли. Лорайн захотела бы находится в этом средоточии аристократической власти. И уж конечно, она не смогла бы устоять перед бесчисленными возможностями, представленными здесь.
«Её будут охранять», размышлял я, рассматривая плотно расставленные палатки, которые выглядели опрятнее, чем везде, и скорее всего здесь жили более дисциплинированные солдаты, чем прочие неряхи в этом лагере. «Но не во время битвы. Когда начнётся бой, она останется одна, или по крайней мере с незначительной охраной…».
Я настолько увлёкся Шейвинским лагерем, что я не сразу заметил, как Эвадина вдруг резко остановила серого. К счастью, старая лошадь тащилась неспешно и предупреждающе фыркнула, чтобы я не завёл её в круп коня леди. Натянув поводья, я смог вовремя остановить телегу, и почувствовал, что у меня скрутило живот, как только увидел причину остановки капитана.
В дюжине ярдов впереди сидел на великолепном жеребце лорд Элдурм Гулатт, а по обе стороны от него было два десятка конных воинов. Лицо его светлости немного покраснело, как у человека, решительно настроенного не спасовать перед трудной, но жизненно важной задачей.
— Миледи, — поклонившись, приветствовал он Эвадину, но остался при этом в седле. Я знал, что это является нарушением рыцарского этикета, который обычно требовал, чтобы дворянин спешился и встал на одно колено, прежде чем выразить почтение даме равного или более высокого ранга. Я подумал было, что это может означать утрату интереса к предмету его страсти, но вскоре выражение его лица развеяло все подобные предположения. Когда он таращился на Эвадину, его черты выдавали смесь похоти и тоски — а именно эту комбинацию эмоций он давно уже принимал за любовь. Благодаря тому, что долгими часами я помогал ему составлять письма этой самой женщине, я знал, что за этим выражением скрывается не любовь, а безнадёжная одержимость, которая способна самую благожелательную душу превратить в опасную.
— Как я рад снова видеть вас, — добавил он напряжённым и совершенно безрадостным тоном.
— Милорд, — вот и всё, что холодно безразлично ответила Эвадина. Она так и сидела на сером, с видом скорее лёгкого любопытства, чем беспокойства.
— Я слышал рассказы о ваших… приключениях, — продолжал, прокашлявшись, лорд Элдурм. — Весьма примечательные и волнующие. Но, разумеется, я бы и не стал ожидать ничего меньшего. Хотя меня печалит мысль о том, что вы в такой близости от опасности…