Беррин покопалась в пергаментах и достала другой документ, состоявший уже из нескольких страниц.
— Полный отчёт некого сэра Далрика Стретмора, тогдашнего королевского защитника, подготовлен через два года после кончины Лаклана. Похоже, король Артин отправил своего самого доверенного рыцаря с поручением отыскать сокровища разбойника. Бедняга долгие месяцы прочёсывал Марку и не только ради любой подсказки, где может находиться клад. Он перечисляет, как подверг пыткам три дюжины прежних сообщников Лаклана «чтобы принудить их к честному завещанию вместо керлской лжи». И всё безуспешно, хотя один из них — прежде чем дыба переломила ему хребет — упомянул знакомого Лаклану контрабандиста.
— Контрабандист, — сказал я. — Который отлично знает все укромные места на Шейвинском побережье.
— Именно. К сожалению, тот парень бесцеремонно умер, прежде чем успел прокашлять имя указанного контрабандиста. — Она помахала страницами в сторону других книг на полке. — В остальных содержатся разные исследования и догадки о возможном местоположении клада, одни академические, но по большей части чепуха. Богатеи из штанов лезли в поисках клада, и тратили свои жизни преследуя то, что может быть даже и не существует.
Я осмотрел остальные книги, — одни толстые, большинство маленькие, и все пыльные и запущенные.
— И здесь нет других упоминаний этого таинственного контрабандиста?
— Одни только домыслы. Контрабанда в те дни была распространена ещё сильнее, и среди тех, кто многого добился, полно кандидатов. Но, как часто бывает с разбойниками, невозможно отсеять факты от слухов и легенд, чтобы определить настоящего человека.
Я разочарованно хмыкнул, но не сильно удивился. Клад всегда был не настоящим устремлением, а скорее самонадеянной фантазией, нужной чтобы удерживать при себе Торию. И всё же, прошли месяцы, прежде чем у меня начали появляться сомнения.
— Так значит, — сказал я, проводя пальцами по пыльным рядам книг, — никаких подсказок о том, где Гончая преклонила голову.
— Гончая? — Беррин подошла ближе, снова заинтересованно нахмурив лоб.
— Так говорил Декин, и кое-кто ещё, кто что-то знал об этом. На самом деле это тот парень, в которого я бросил камень. Кстати, он тоже мёртв.
— Они говорили о Гончей в отношении Лаклана?
— Эрчел говорил. Декин выражался намного осмотрительнее. Я решил, что это очередное прозвище Лаклана. Может, люди называли его Гончей Шейвинского леса или как-то вроде того.
— Нет, — Беррин нахмурилась сильнее. — Нет свидетельств, что его так называли. Псом называли много раз, но Гончей — никогда.
На секунду её глаза расфокусировались, как у задумавшегося человека, а потом она быстро развернулась и зашагала прочь, а железный настил загремел под её целеустремлёнными шагами. Я пошёл за ней не так быстро, поскольку оттого, как металлический помост скрипел и содрогался, я задумался, сколько ему лет. Беррин подвела меня к очередной лестнице и с привычной лёгкостью полезла по ней, не обращая внимание на то, как мало света даёт своему спутнику. И потому мне пришлось самому нащупывать путь вверх по лестнице, пока я, наконец, не нашёл её, стоящей на коленях, а её руки вытаскивали и откладывали одну книгу за другой.
— Где же она? — пробормотала Беррин. Читая выражение её лица — специалиста, сосредоточенного на работе — я не раскрывал рта, решив, что никакие отвлекающие внимание вопросы ей не понравятся. Покопавшись в книгах ещё немного, она триумфально ахнула и вскочила на ноги, держа в руке книгу.
— Написание слегка устарело, — сказала она, протягивая мне книгу. — Но писарь наверняка сможет её прочесть.
Взяв книгу, я прищурился, глядя на слова, вытесненные на потрескавшейся кожаной обложке. Они составляли чересчур затейливый альбермайнский шрифт, позолота на буквах уже облупилась, и остались только золотые точки. Я не знал, как такое делается, хотя некоторое представление имел, поскольку видел, как мастер Арнильд рисовал нечто похожее на пустых обрывках пергамента.
— «Морская Гончая», — прочитал я и наклонился поближе, вглядываясь в слова поменьше под основным заглавием: «Хроника пиратства в первом Троецарствии». Я знал, что первым Троецарствием назывался период истории Альбермайна, когда правили первые три короля из династии Алгатинетов. Современные учёные часто считают его золотым веком, временем, когда королевство было юным, а королевская кровь оставалась чистой. Сильда отмахивалась от таких идей, называя их «шовинизмом зависимых от ностальгии».
— Морская Гончая, — произнесла Беррин со скрытым восторгом, — был отъявленным пиратским капитаном во времена королей Артина Второго и Третьего. Он грозил побережью королевства от Фьордгельда до залива Шалвис. Неизвестно, где он родился, но ясно, что его родной порт находился не в герцогствах.
Она взяла книгу из моих рук, перелистнула несколько первых страниц и показала карту, в которой я узнал изображение морей, омывающих западное побережье Альбермайна. Палец Беррин ткнул в маленькую кучку островков посреди Кроншельдского моря.
— Железный Лабиринт, так его называют. Знаменитое кладбище кораблей. Говорят, его не мог пройти никто, кроме Морской Гончей. Удобное место, чтобы прятать сокровища, как думаешь?
— Ниточка тоненькая, как мне кажется, — сказал я. — Думаешь, Лаклан и Морская Гончая были союзниками?
— Возможно. Но мы точно знаем, что они были современниками. И не будет сильной натяжкой представить, что первейший разбойник Шейвинской Марки и величайший пират своего века организовали какой-либо союз. Хотя до сих пор никто подобной связи не предполагал. Всё это время люди искали контрабандиста, когда надо было искать пирата.
Видя, что сомнение не сходит с моего лица, она рассмеялась и наклонилась поближе.
— Конечно, потребуются дальнейшие исследования. Но в этой библиотеке намного больше упоминаний про деяния Морской Гончей, чем про Лаклана. В конце концов, жители Фьордгельда любят морские байки. Дай мне время и, возможно, мне удастся указать в конкретную точку на более детальной карте.
— Сколько времени?
— Сколько потребуется, — её голос стал тише, она наклонилась ещё ближе и сунула руку мне за пазуху, куда я спрятал ведьмину книгу, — чтобы перевести часть вот этого, поскольку мне кажется, это твоя основная цель, не так ли? Сокровище — мелочь, по сравнению с этим.
Её губы уже касались моей щеки, вызывая инстинктивную реакцию, которую я, к своему удивлению, пытался сдерживать. Слишком, слишком дружелюбная. Впрочем, всякое сопротивление исчезло, когда руки Беррин сомкнулись на моих плечах, и она жарко дохнула мне на ухо.
— Когда аскарлийцы закладывали фундамент этой библиотеки, — прошептала она, — король Эйрик при всех трахнул любимую рабыню на краеугольном камне, а потом перерезал ей горло и облил камень её кровью. Так в те дни призывали благословение богов…
Слова утихли, когда я прикоснулся к её губам своими, крепко прижав её к себе и наслаждаясь чувством женского тела. От движения помост снова дёрнулся, и довольно сильно, и я остановился, прервав поцелуй и нервно оглядываясь.
— Эта штука прочная? — спросил я, на что Беррин ответила смехом, который в этом древнем месте разнёсся долгим и громким эхом.
— Достаточно, — сказала она и приподняла юбки. Вида её ног — длинных, бледных и золотистых в свете лампы — хватило, чтобы забыть все тревоги и снова притянуть её к себе. К счастью для этой истории, мой возлюбленный читатель, насчёт прочности помоста она оказалась права.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Медальон выглядел старым и помятым, но настоящее серебро ярко блестело в моих пальцах. Умелые руки превратили металл в точное подобие верёвки, завязанной сложным узлом. Переплетения верёвки и вздутости в тех местах, где она прижималась к себе, были сделаны с такой тщательностью, которая вызвала улыбку на моих губах.
— Возьми, — сказала Беррин рано утром. После нашего первого довольно энергичного раза мы оставили отвлекающий скрипучий помост и теперь лежали в комнате, где она часто спала вечерами. Спустя пару часов мы, потные и уставшие, сплелись в приятной летаргии на её узкой кровати. Беррин подарила мне серебряный узел, который носила на цепочке под халатом, когда я рассказал ей, что собираюсь сегодня отправиться в пустоши.
— Возможно, тебе придётся хранить эту книгу, — сказал я с легкомысленностью, которой не чувствовал. — Ведь я бы солгал, сказав, что уверен в своём возвращении обратно.
— Это просто что-то вроде талисмана на удачу, — сказала она мне, видя, как я, озадаченно нахмурившись, разглядываю талисман. — Не волнуйся, — вздохнула она, положив голову мне на грудь. — Это не значит, что мы связаны навеки. Подобные заблуждения свойственны вашим поражённым Ковенантом землям, где женщин порабощают как шлюх, называя «жёнами».
Если бы посткоитальная вялость не размягчила мой разум, то ненависть, с которой Беррин говорила о Ковенанте, побудила бы меня расспрашивать её дальше. А так мне хотелось ещё немного с ней полежать, и мой взгляд блуждал по многочисленным страницам, приколотым к стенам её комнаты. Они представляли собой смесь рисунков и надписей, часто пересекающихся.
— Это мои исследования, — пояснила она, видя мой интерес.
— Исследования чего?
— О-о, на что только глаз не ляжет. Всё время что-то новое.
Разглядывая записи и рисунки, я заметил, что писала Беррин быстро, почти лихорадочно, а вот её рисунки говорили о размеренном и тщательном внимании к деталям. Художник из неё явно вышел лучше, чем писарь, хотя вслух я решил этого не говорить. А ещё я увидел, что большинство заметок написано альбермайнскими буквами, но некоторые надписи выполнены угловатым письмом, вырезанным на многих окнах и дверях этого города.
— Аскарлийские руны, — объяснила она, когда я спросил, как это называется. — Архаическая форма, по сравнению с более стандартизированным текстом, который используется сейчас. Я уже долгие годы пытаюсь в них разобраться, но это сложно. Значение может измениться от маленькой разницы в расстоянии между символами.