Конь Уилхема лежал на земле, молотя ногами, изо рта лилась алая пена, а из большой раны на боку ручьём текла кровь. А ещё я заметил на земле два тела в шкурах, и это значило, что Уилхем, перед своей неминуемой кончиной, по крайней мере, смог хоть как-то отплатить за невезучего торговца шерстью.
Но важнее было осознание того, что Карник несётся галопом к краю утёса и явно не собирается останавливаться. Когда мы домчались до края, из-за камней перед нами выскочила другая фигура с луком в руках. Он целился в Уилхема, но услышав грохот копыт Карника, мгновенно направил стрелу на нас. Несмотря на всю быстроту, он оказался недостаточно быстр — Карник без промедления сшиб его, лук пустил стрелу в никуда, а вопли его владельца окончились коротким вскриком, сопровождаемым хрустом ломающихся костей.
Заметив, наконец, опасность, Карник попытался встать на дыбы, заскользил по земле и с такой силой врезался в большой валун, что меня выбросило из седла. Я приземлился на бок, к счастью на мягкую землю, а не на камень. А ещё у меня не осталось оружия под рукой, помимо ножа на поясе и арбалетных болтов в сапогах. Не лучший набор для того, кто приземлился посреди яростной схватки. Услышав рядом крик, я сдержал желание вскочить, а вместо этого лежал и стонал, будто от боли, и изображал ранение до тех пор, пока перед полузакрытыми глазами не появилась пара сапог. Тогда я и выхватил нож с пояса.
Мне повезло, что сапоги этого парня были сделаны из мягкой кожи, и лезвие сравнительно легко прорезало их над лодыжками. Их владелец издал крик, в котором смешались вопль и рычание, а я откатился, и его меч вонзился в землю, а не в мою шею. Дальше я действовал исходя из давно укоренившихся навыков и разбойничьей интуиции. Уилхем мастерски владел мечом, зато я с детства убивал людей ножами.
Я передвинул под собой ноги, вскочил перед мечником, обхватил рукой его шею и развернул нас обоих в нестройном пируэте. Потом притворился, что бью ему в глаз, чтобы он поднял локоть, и вонзил лезвие глубоко ему под руку, прямо в щель между мехами и кожаным доспехом. Как только лезвие попало в цель, и по моей руке потекла жаркая кровь, я свалил его с ног. Этот крепкий парень, несмотря на то, что рана определённо была смертельной, рычал и боролся, стараясь переложить меч в другую руку. Я поднялся и врезал лбом ему по носу. Это оглушило его лишь на миг, которого мне хватило, чтобы вытащить нож и ударить его в горло.
Над его дёргающимся телом я потянулся к мечу, за который он по-прежнему цеплялся обмякшей рукой, но быстро бросил это дело, услышав сзади топот ног. Ещё один мечник бросил драку с Уилхемом ради добычи полегче. Этот на голове носил крепкий железный шлем, а в руке держал дубовый щит. Позади него Уилхем по-прежнему сражался с нападавшими, которых осталось уже трое, а значит он забрал ещё одну жизнь в противовес убийству торговца шерстью. Хотя видно было, что он устаёт.
Крик мечника со щитом привлёк моё внимание к более насущным задачам. Его лицо скривилось в маске яростного вызова, и, перед тем как развернуться и побежать в противоположную сторону, я успел разглядеть угловатую паутину синих татуировок на коже под его бородой. Дорогой читатель, я должен честно сообщить тебе, что если бы на моём пути в тот миг не оказался Карник, я, скорее всего, сбежал бы в лес. Но он оказался, а вместе с ним и арбалет сержанта Суэйна, всё ещё привязанный к луке седла, прямо у меня под рукой.
Я сорвал его, нырнул, перекатился под Карником и бросился вперёд, слыша сзади крики коня и щитоносца, пытавшегося убраться с пути животного. Я забежал за самый высокий валун, вскочил на него и сунул ногу в стремя арбалета, заставив себя не отрывать от него взгляда, пока не натянул тетиву на замок, а потом выхватил болт из сапога, положил в паз, поднял и немедленно выстрелил.
Мой преследователь опрометчиво решил прыгнуть, чтобы ударить мечом мне в грудь, опустив в процессе щит. Поэтому ничто не помешало болту попасть ему в щёку прямо слева от железного наносника. Арбалет со стременем не настолько мощный, как с воротом, но с такого расстояния несложно вогнать болт через мышцы и лицевую кость прямо в мозг. Щитоносец умер ещё до того, как коснулся земли.
Я быстро перезарядил арбалет, поставив второй болт на место и направив его на трио воинов, всё ещё нападавших на Уилхема. Все мысли о побеге уже исчезли, как часто бывает, когда тебя захватывает сражение, прогоняя рациональные мысли и принуждая наносить всё новые повреждения.
Инстинктивно я выбрал целью самого высокого из трёх — похожего на медведя мужика с топором, который так же носил шлем, но никаких доспехов для защиты ног. Он споткнулся, когда болт попал ему сзади в бедро, чем быстро воспользовался Уилхем, бросившись вперёд и проткнув ему шею. Уилхем, не опуская меча, схватил содрогавшегося воина за плечо и развернул его, чтобы отразить очередное нападение одного из выживших оппонентов. Он так и подставлял умирающего человека в качестве щита, наклоняя его туда-сюда, чтобы отразить следующие атаки.
Я побежал к Карнику, надеясь вернуть колчан болтов, но у него сохранялось капризное настроение. Как только я подошёл, он развернулся, не дав мне схватить колчан, зато передо мной появилась рукоять меча. Мне удалось схватить навершие и выдернуть клинок из ножен, когда Карник развернулся и с выпученными от паники глазами бросился прочь.
— Ёбаный трус, — пробормотал я, поднимая меч и поворачиваясь к трём сражавшимся мужчинам. Уилхем по-прежнему держал прямо свой полумёртвый импровизированный щит, а два атакующих постоянно пытались обойти его с флангов. Я видел, что силы бывшего аристократа уже почти на исходе. Мечники, очевидно, тоже это понимали, перестав атаковать, чтобы немного отступить, и теперь один заходил по кругу слева, а другой справа. Как только Уилхем позволит упасть их истыканному компаньону, тут ему и конец.
Отметив, с какой лёгкостью оба мужчины крутят в предвкушении мечами, я решил, что ввязываться в эту схватку напрямую было бы слишком серьёзным вызовом моим скудным навыкам владения мечом. Вместо этого я побежал за щитом человека, убитого из моего арбалета. Штука оказалась тяжёлая, по его дубовым доскам от железного умбона в центре спиралями расходился красно-синий узор. Впрочем, во мне бурлил жар битвы, и щит, когда я взял его за лямки на предплечье, показался довольно лёгким.
Я выбрал нападавшего справа от Уилхема, поскольку он казался сильнее увлечённым своей ослабшей жертвой. Я пригнулся и побежал прямо на этого мужика, держа щит так, чтобы он закрывал меня от носа до паха, и сдерживая желание прокричать воинственный клич. То ли из-за этого, то ли просто благодаря удаче, он не оборачивался, пока я почти не добежал до него. Ему удалось махнуть мечом мне в голову, но я вовремя пригнулся, и клинок лишь срубил щепки со щита, а потом умбон ударил его в грудь.
Мужик отлетел на несколько футов, но не упал, хотя от удара стал вялым. Поэтому ему удалось парировать удар, который я метил ему в живот, но не остановить инерцию клинка, и тот, скользнув по его мечу, вонзился глубоко в бедро. Мужик упал, закричав от боли и досады, и зарычал на меня, когда я приблизился для смертельного удара. Нанести его не получилось — его компаньон махнул мечом над головой, и мне пришлось снова пригнуться. Я подставил щит и ответил корявым ударом. Мужик проворно уклонился от летящего по дуге клинка и снова поднял свой. По его злобной роже ясно читалось, как сильно он хочет меня убить. Очередной удар он так и не нанёс, поскольку в этот миг меч Уилхема срубил верхушку его золотоволосой головы.
Человеческие мозги, выставленные вот так вот напоказ — болезненно захватывающее зрелище. Я заворожённо таращился на открывшийся орган во всей его блестящей розовости, а воин поворачивался, по-прежнему цепляясь за жизнь какими-то странными причудами своего уже почти безжизненного тела. Его губы промямлили нечто похожее на пару последних слов, но вряд ли в них был смысл, даже на его языке. Когда он наконец соизволил грохнуться, все позывы к насилию во мне резко исчезли, сменившись волной глубокой, тошнотворной усталости, из-за которой я, тяжело дыша, опёрся на меч.
Ко мне заковылял раненый человек и ткнул мечом мне в ноги, но это был слабый жест. По всей видимости, я задел ему какую-то важную вену, поскольку по его ногам густо лился красный поток. Его глаза выглядели как жаркие угольки на быстро бледнеющем лице, и белели оскаленные зубы, когда он выкрикнул, как я понял, какое-то проклятие на языке, которого я никогда не слышал.
— Безбожный шлюхин сын, — перевёл Уилхем. Он стоял, положив меч на плечо, и с мрачным удовлетворением рассматривал поражённого воина. Алый Ястреб не был прощён. — По крайней мере, мне так кажется, — добавил он. — Я немного подзабыл аскарлийский.
— Нельзя сказать, что он совсем неправ, — ответил я, поднимая вспотевшее лицо к небу и чувствуя прохладный поцелуй морского ветра.
— Должен сказать, Писарь, ты меня удивил. — Уилхем говорил задумчивым тоном, но в нём слышалась и нотка признательности. — Стыдно сказать, я-то решил, что ты уже на полпути к Ольверсалю.
Мне хотелось сардонически ответить, но тут раненый аскарлиец внезапно запел. На мой слух мелодия казалась нестройной, но, видимо, ему она казалась мелодичной, или он просто очень плохо пел. Он закинул голову назад, выкрикивая слова в небеса. Поначалу его голос звучал сильно, но вскоре стал слабеть, по мере того, как его лицо бледнело ещё сильнее.
— Что это было? — спросил я, когда песня наконец стихла. Аскарлиец упал на спину, его грудь с новой силой вздымалась и опускалась — это тело пыталось оттянуть неизбежный конец.
— Его смертная ода. — Уилхем наклонил голову, глядя на последние секунды представления воина. — Он просит Ульфнира, отца альтваров, признать воина, павшего в битве, и принять его тень в Залы Эйвнира, где никогда не прекращаются пиры и сражения.
Глядя, как аскарлиец содрогнулся, испустил последний неровный выдох, дёрнулся и замер, я проворчал: