— Я бы предпочёл пир, а не сражение.
— Это одно и то же.
Уилхем первым отреагировал на новый голос, развернувшись и выставив меч для удара. Я же так устал, что с гораздо меньшей живостью скривился за щитом, неожиданно ставшим раздражающе тяжёлым, поднял его повыше и положил меч на кромку.
Я уже догадался, что аскарлийцы от природы высокие, но мужчина, стоявший от нас в дюжине шагов, был ещё более внушительного роста, чем те, которых мы только что отправили в их мифические залы. Я решил, что он ближе к семи футам, чем к шести — широкоплечий и с толстыми руками и ногами. Тот факт, что человек таких размеров смог подобраться настолько бесшумно, производил тревожное впечатление. На его плечах лежала чёрная медвежья шкура, резко контрастируя с нечёсаной копной седых, как сталь, волос. С одного взгляда на это глубоко морщинистое и потрёпанное непогодой лицо, на столь же седую бороду, на кожу, покрытую сложным узором татуировок потускневших синих чернил, становилось ясно, что этот человек далеко не молод. И всё же возраст не мешал ему с лёгкостью поднимать руками огромную секиру. В дополнение к размерам оружие ещё больше смущало двойными лезвиями, сделанными скорее из камня, чем из стали.
Одна только мысль об очередной битве уже сама по себе удручала, но сражение с этим чудовищем определённо означало смерть. В любом случае идея становилась всё менее привлекательной по мере того, как на склон позади него выходили ещё два десятка аскарлийцев. Большинство с мечами или топорами, но некоторые держали в руках длинные луки со стрелами на тетиве. Хотя окончательно изгнало из моей головы любые мысли о битве появление двух волков.
Они появились по обе стороны огромного аскарлийца, один с чистейшим белым мехом, другой чёрный как смоль, и оба крупные. В Шейвинском лесу волки довольно обычное дело, и, несмотря на множество нагоняющих страху баек, они не представляют собой большой опасности, если относиться к ним с осторожным уважением. Шейвинские волки обычно серые и, хоть обычно намного больше любой собаки, но им далеко до этой парочки, каждый из которых был, по меньшей мере, четырёх футов в холке. Они довольно спокойно уселись по бокам от аскарлийца, но прямой, немигающий взгляд их жёлтых глаз говорил, что они не испытывают того страха перед человеком, как их южные собратья.
Я безнадёжно рассмеялся и опустил щит, а Уилхем ощетинился, подняв меч вровень с глазами, чтобы кончик указывал на седоволосого гиганта. Он прорычал что-то на аскарлийском, и хотя я так и не узнал, что именно, но эти слова вызвали у наших врагов громкий насмешливый хохот. Два волка чуть пригнулись, их губы задрожали от рычания. Впрочем, они успокоились, когда громадный человек с секирой поморщился и сказал:
— Ты говоришь так, будто кошка блюёт.
Аскарлиец говорил по-альбермайнски с тяжёлым акцентом, но правильно и легко.
— Прошу, не оскорбляй больше мой язык.
Уилхем ничего не сказал, но меч не опустил, хотя аскарлийца это не сильно беспокоило. Он перевёл взгляд на меня, и в нём появилось удивительно выжидающее выражение. Я бы принял его за узнавание, но не было никаких шансов, что кто-либо из нас до этой секунды мог видеть другого.
— Как я понимаю, — сказал я Уилхему, — это и есть тот самый тильвальд, о котором ты говорил.
Гигант рассмеялся, прежде чем Уилхем ответил, и чуть поклонился, хоть и немного скованно, то есть такой жест был ему непривычен.
— Это я. Маргнус Груинскард. На вашем языке это значит Маргнус Каменный Топор. — Он кратко оглядел окружающие нас тела, демонстрируя скорее задумчивое восхищение, чем гнев. — Ну а вы, мои отважные и искусные друзья?
— Элвин Писарь, — представился я, возвращая поклон. — Это значит… Элвин, и я писарь. — Я глянул на Уилхема и увидел, что его лицо тревожно покраснело. — А это Уилхем Дорнмал. Я не знаю, что значит это имя. Вам придётся простить его грубость, но то, что вы сделали с торговцем шерстью, которого мы нашли в лесу, подстегнуло его рыцарскую натуру.
— А-а. — Маргнус Груинскард уставился на Уилхема. — Алый Ястреб — это просто наказание для тех, кто нарушает клятву, принесённую альтварам. Все фермеры этих земель поклялись не продавать больше шерсти в Ольверсаль. Человек в лесу оказался лжецом и заплатил за это.
— А клятвы они приносили добровольно? — выкрикнул Уилхем. — Вряд ли. И как теперь вы будете кормить его детей, когда некому рыбачить во фьордах и обрабатывать землю?
Аскарлиец немного напрягся, и в его ответе послышались чуть обиженные нотки:
— В королевстве Сестёр-Королев дети не голодают. У нашего народа мало законов, но этот исполняется.
— Эта земля не принадлежит Сёстрам-Королевам, — заметил я куда более мягким тоном, чем Уилхем. — На самом деле вы нарушили границы законных владений короля Томаса Алгатинета, и я буду очень вам признателен, если вы как можно быстрее удалитесь отсюда.
Лицо тильвальда на секунду озадаченно наморщилось, а потом он добродушно усмехнулся, и его товарищи-воины эхом рассмеялись вместе с ним. А два волка всего лишь зевнули.
— Ты говоришь цветисто, — заметил Маргнус Груинскард, а потом кивнул на Уилхема. — А у этого голос чище. Он, как это называется, «высокородный»? А ты низкорождённый. Так?
— В роте Ковенанта нет различий между аристократами и простолюдинами, — ответил Уилхем. — Все мы равны в приверженности благодати Серафилей и примерам мучеников.
— Рота Ковенанта. — С явной неприязнью повторил Тильвальд и покачал головой. — И после всех этих лет ваш народ порабощает себя ложью. Поэтому вы здесь? Это… — неприязнь сменилась весельем, — великий поход против язычников?
— Мы всего лишь пришли защитить то, что по закону наше, — сказал Уилхем. — И было нашим сотни лет.
Аскарлиец снова усмехнулся, но на этот раз коротко и горько.
— Когда я был мальчишкой, я украл поросёнка у соседа, прятал его в лесу и вырастил в отличного борова. На мой пятнадцатый день рождения мы его зарезали и зажарили в честь альтваров. От выпивки у меня развязался язык, и я признался отцу, что сделал несколько лет назад. Он отхлестал мой зад до крови, а потом заставил всю зиму работать на ферме соседа. Что украдено, остаётся украденным, сколько бы времени не прошло.
Он без предупреждения поднял топор и быстро пошёл вперёд. Уилхем приготовился к атаке, а я сдержал желание поднять щит. Сражаться сейчас было бессмысленно. Я попробовал придумать какую-нибудь последнюю остроту, которая бы отвела грядущую резню, но прикусил язык, когда гигант прошагал мимо нас и уставился на парня, чей щит я держал. Тильвальд разглядывал его с безразличием на лице, но тон его был мрачен, когда он снова глянул на меня и кивнул на щит:
— Это не твоё, — сказал он.
Я был рад любой возможности получить хоть какое-то расположение, и потому снял с руки толстый деревянный круг и поставил на землю. Маргнус Груинскард едва заметным кивком одобрил мой жест и снова стал разглядывать павшего воина.
— Это Талвайлд, мой племянник, — сказал он. — Болван и хвастун, следует отметить, и его женщина не станет горевать по нему, да и дети его, по правде говоря, тоже. Но никто никогда не скажет, что он не почитал альтваров, выпускал весло или поворачивался спиной к обнажённому клинку. Теперь мне придётся везти его щит домой его матери. А язык моей сестры, заточенный горем, нелегко перенести.
Я обдумывал, насколько мудрым будет каким-либо образом извиниться, когда вскричал Уилхем:
— Никто тебя сюда не звал, аскарлиец! Чума на твоего племянника и на весь твой отряд трусов!
Я раздражённо зыркнул на него, и в ответном взгляде увидел только гнев и жажду новой крови. Тогда я понял, что этих нарушителей он искал не ради свершения правосудия. Здесь он хотел найти свой славный конец: рыцарь-предатель получает полное искупление в безнадёжной, но отважной битве против северных язычников.
— Помирай, если хочешь, — прошипел я. — Но не жди, что я с тобой. C меня уже на сегодня хватит спасать твою благородную жопу.
— Я и не просил тебя, Писарь, — спокойно ответил он. — Она же приказала тебе позволить мне сбежать?
От непристойного ответа меня удержал громкий кашель Маргнуса Груинскарда. Когда я обернулся к нему, он уже покрыл значительную часть расстояния между нами. Теперь я стоял в пределах удара его топора, а вот моим мечом до него по-прежнему было не достать.
— Не бойтесь меня, — сказал он, и я снова увидел то выжидающее выражение в его взгляде. Оно сменилось приглушённой сосредоточенностью, когда я ответил лишь ошеломлённой ухмылкой, которая наверняка больше походила на гримасу страха.
— Наше сражение предначертано не на сегодня, — продолжал он, а его рука тем временем доставала из-под шкур медальон, который висел на его шее, на кожаном шнурке: маленький самородок серебра, из которого умелые руки сделали завязанную в узел верёвку. Тильвальд пошевелил его большим и указательным пальцем, и я почувствовал под курткой пульсацию жара. Долгими часами потом я убеждал себя, что это была всего лишь иллюзия, какой-то плод моего почти паникующего разума, но всё же я это почувствовал. Жар был несильный, всего лишь как тепло от пламени тонкой свечки, коснувшееся кожи, но он был, и исходил от талисмана, который дала мне Беррин. Талисмана, идентичного тому, что сейчас держал этот тильвальд, одновременно воин и жрец.
— И к тому же, — добавил он, — у меня есть к вам просьба. Буду очень признателен, если вы доставите послание капитану вашей роты. — Он выронил серебряный узел из пальцев и поднял руку, указывая за моё плечо.
Я всё ещё нервничал из-за разогревшегося талисмана, и не был уверен, что не получу вот-вот каменным топором между лопаток, но всё же повернулся, куда указывал его вытянутый палец. А указывал он на синюю ширь моря за утёсом. Солнце стояло высоко в почти безоблачном небе, а туман немного рассеялся и опустился вниз. Поэтому вскоре я разглядел полоску тёмных пятен на горизонте. Поначалу я насчитал дюжину, потом ещё дюжину, а потом пятна стали широкими квадратными парусами. Когда они ещё приблизились, я различил опускающиеся и поднимающиеся вёсла. Корабли направлялись к этой самой полоске берега, ведомые, без всяких сомнений, полыхающим маяком огня на вершине утёса. Я насчитал около сотни, прежде чем тильвальд снова заговорил.