— Вы неправы, говоря, что нас сюда не звали. — Я обернулся и увидел, что он наклонился поднять щит племянника. Выпрямившись, он мрачно, почти извинительно ухмыльнулся и закинул щит за плечо. — Возвращайтесь в Ольверсаль и доложите о том, что видели. Я сочту особым одолжением, если расскажете это лично псине Фольвасту. Когда мы возьмём порт, я сохраню вам жизни, пока не расскажете мне о выражении его лица.
Он поднял топор и указал на лес:
— А теперь, друзья мои, вам пора. Мне нужно провести погребальный пир, и хотя ваша компания мне по душе, но, к сожалению, вынужден сказать, что ваше присутствие не понравится альтварам.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
На выражение лица Фольваста во время нашего доклада определённо стоило посмотреть. Он не мог скрыть ни вспышку жуткого страха, полыхнувшую в его глазах, ни пот на побледневшей коже. Я много раз видел, как люди встречались со своими худшими страхами, и часто это до зевоты однообразно. Ясно было, что сейчас его внутренности и мочевой пузырь готовы опорожниться, а сердце быстро колотится в груди. Я бы не удивился, увидев лужу мочи вокруг его сапог. Но всё же он был отличным актёром — отважным усилием взял себя в руки, закашлялся и попытался принять безразличный вид. А Эвадина лишь вздохнула и повернулась к карте, развёрнутой на большом столе в её покоях.
Мы с Уилхемом прибыли к Привратной стене за час до этого, потрёпанные и измотанные усиленным маршем по пересечённой местности. Трусливый Карник не появлялся, пока мы не оказались в пределах видимости порта, и даже тогда он носился впереди, не соизволив подойти поближе, чтобы на него можно было сесть. Большую часть пути мы хранили холодное молчание. Уилхем шёл с угрюмым, но решительным выражением на лице, а в моих мыслях тоже царил разброд. Конечно, перед глазами стоял вид аскарлийского флота, но по большей части мой разум встревоженно обдумывал горячий импульс от серебряного талисмана под курткой. «Это всего лишь от страха», твердил я себе. «Или какой-то языческий фокус, иллюзия». И всё же я с вынужденной одержимостью всё думал об этом, подстёгиваемый столь же озадачивающими воспоминаниями о Ведьме в Мешке и цепаре.
Мы лишь раз обменялись осмысленными словами во время короткой остановки на отдых в лесу. По негласному уговору не стали разбивать лагерь, а шли, несмотря на темноту. Пускай Маргнус Груинскард и называл нас друзьями и позволил уйти, но он оставался язычником и дикарём со старыми обидами, и кто сказал, что его милость не была некой садистской шуткой?
— Ты ведь всё равно мог умереть там, — сказал я, прислоняясь к дереву и сопротивляясь желанию опуститься на землю. Я знал, что засну, стоит мне присесть. — Напал бы на тильвальда или на его друзей. Последняя доблесть. Они, может быть, даже оставили бы меня в живых, чтобы я принёс эту историю в Ольверсаль. Так почему ты не бросился? Смерть ведь была твоей целью?
Уилхем рухнул на четвереньки перед ручьём и опустил руки в воду, чтобы смыть засохшую кровь.
— Ты же видел их флот, — сказал он. — Теперь ей понадобится каждый меч.
— Здесь, говоришь? — спрашивала его теперь Эвадина, указывая на бухту на северном побережье длинной полосы земли, лежавшей между фьордом Эйрика и открытым морем.
— Насколько я могу судить, — подтвердил Уилхем. — Хороший выбор. Высокий берег, который прикроет прибытие, а ещё много леса на дрова и для починки кораблей.
— Две сотни — это всё? — спросил сержант Суэйн, глядя на меня.
— Столько я насчитал, пока нас не отослали, — сказал я, покачав головой. — Догадываюсь, что Маргнус Каменный Топор не хотел, чтобы мы видели их флот целиком.
Назвав имя тильвальда я бросил взгляд на Фольваста, снова насладившись тем же приступом страха, как когда я впервые описывал аскарлийца столь впечатляющей внешности. Ясно было, что старейшина слышал это имя прежде, и шанс встретиться с ним лично совсем его не радовал.
— Аскарлийские длинные корабли очень разные по размерам, — сказал Уилхем. — Но даже самые маленькие могут взять на борт по меньшей мере двадцать воинов. Нам приходится рассчитывать на армию в пять тысяч человек.
— Их будет больше, — сказал Фольваст со страстью, которой не удалось полностью скрыть дрожь в голосе. — Маргнус Груинскард не просто тильвальд. Он Первый Присягнувший Сестёр-Королев, их величайший воин из живущих, и самый уважаемый жрец. По его зову соберутся все воины Аскарлии. Его присутствие в Фьордгельде означает открытую войну. Спустя столько лет они пришли захватить эту землю.
«То есть, ты имеешь в виду вернуть», подумал я, вспоминая историю тильвальда про украденного поросёнка.
— Сколько воинов он может привести против нас? — спросила у Фольваста Эвадина.
— Полного подсчёта численности населения земель Сестёр-Королев никогда не проводили. — Старейшина сложил руки и стал поглаживать подбородок, в чём я увидел попытку изобразить спокойное размышление. Вряд ли капитану это представление показалось более убедительным, чем мне. — Эти люди презирают формальности и ограничивают письменность записью своих еретических саг и военных подвигов. Впрочем, в библиотеке Эйрика есть запись об их последнем вторжении в Фьордгельд сотню лет назад. Там размер их армии определён в двадцать тысяч. С учётом прошедшего времени их армия сейчас может быть даже больше.
— Исторические записи часто преувеличивают численность, — сказал я, и этот возглас навлёк на меня резкий взгляд Фольваста. По всей видимости, он был из тех, кто ожидал, что простой солдат в его присутствии должен знать своё место. Я продемонстрировал, как мне на это насрать, открыто встретив его взгляд, а потом ещё поддал жару его страхам, добавив: — И к тому же, вряд ли тильвальд рассчитывает только на численность. Он сказал, что аскарлийцев в Фьордгельд пригласили.
Лицо Фольваста зарделось, и я позволил себе чуть ухмыльнуться, пока он подбирал быстрый ответ. Однако заговорила Эвадина:
— Ты о чём?
— Я всю свою жизнь знаю интриганов, — сказал я. — Груинскард интриган, а не просто бездумный громила с большим топором. У него есть план, и, подозреваю, друзья в этих стенах помогут ему его воплотить.
Недовольство старейшины закипело гневом, и он посмотрел на Эвадину:
— Капитан, почему вы позволяете этому керлу вот так клеветать на моих людей?
— Ваши люди, — ответил я, ухмыльнувшись ещё шире, — так вас любят, что вам приходится патрулировать улицы по ночам, чтобы они не сговорились и не воткнули нож вам в спину…
— Довольно, Писарь! — рявкнула Эвадина. Она предупреждающе уставилась на меня и смотрела, пока я не ударил себя костяшками в лоб и не отступил от стола. — Вы оба хорошо потрудились, — уже мягче сказала она, глядя то на меня, то на Уилхема. — Ступайте и отдохните.
Мы поклонились и направились на выход, а я замешкался у двери и, пока она не захлопнулась, успел расслышать замечание Суэйна:
— Даже с двадцатью тысячами человек взять эту стену невозможно. А для флота нет другого места высадки, кроме бухты, которую легко перекрыть...
Я немного поспал, но сон оказался коротким и беспокойным, несмотря на усталость. Большая часть роты тренировалась, а Уилхем куда-то убрался — как я понял, в поисках выпивки. По большей части я лежал без сна на своей койке, катая серебряный узел между большим и указательным пальцами и раздумывая о его загадках. Сейчас талисман был просто холодным металлом, совершенно обычным, если не считать мастерство изготовления, и всё же я знал, что в нём есть какое-то значение, ускользавшее от меня.
Наконец, по-прежнему испытывая усталость от похода, но не в силах заснуть, я поднялся и отправился к статуям в основании горы. Проходя по улицам, я почувствовал в людях новое напряжение, они смотрели ещё более настороженно, и окна закрывали даже днём. Матери уводили детей внутрь, а лавки, которые работали всего несколько дней назад, теперь стояли закрытыми. И хотя мы с Уилхемом поклялись хранить строжайшую секретность, я невольно соединял эту смену настроения с нашим возвращением. Слухи и сплетни разлетаются с удивительной скоростью, особенно в городах. Прибытие двух пеших мужчин, которые пару дней назад уезжали на конях, наверняка не прошло незамеченным. А ещё, возможно, напряжённая атмосфера была связана с увеличившимся числом солдат на улицах. По большей части это были люди Фольваста, городское ополчение, а не воины герцога, и вели они себя далеко не весело — хмурились и зыркали глазами под шлемами. В основном у меня сложилось впечатление, что Ольверсаль замер в ожидании, вот только чего?
Благодаря всепроникающей мрачности, возле статуй, когда я туда пришёл, почти никого не было, и я смог без помех насладиться впечатляющим зрелищем, которое они собой представляли. Все статуи в высоту были около пятнадцати футов, вырезанные в том же угловатом, почти карикатурном стиле множества деревянных фигур, высеченных на дверях и столбах по всему городу. В них не было той прекрасной, пусть и подпорченной непогодой анатомической точности, какую я за долгие годы не раз встречал в обыкновенно неполных примерах скульптуры из времён до Бича. Однако благодаря только размерам и величию эти каменные боги пересиливали любое ощущение, что их породила менее развитая культура. Этот парад божественных сущностей стал плодом десятилетий труда искусных рук, рук, которые каким-то образом создали иллюзию, что статуи выросли из само́й сущности горы, а не появились благодаря неустанной работе бесчисленных зубил.
Я не знал их имён, кроме самого высокого, бородатого воина серьёзного вида с мечом в одной руке и молотом в другой. Ульфнир, отец альтваров. Об именах двух женских фигур по бокам от него я и понятия не имел, но Беррин, разумеется, знала их отлично.
— Эрлдан и Нерльфея, — сообщила она, появившись возле меня. — Возлюбленные Ульфнира, Мирового Кузнеца, матери младших богов.
Я повернулся и увидел, что она смотрит на меня с улыбкой, в которой читалось даже некоторое облегчение, или же его неплохое подобие. Я подумал было, хорошо ли с моей стороны таить такие подозрения по отношению к женщине, с которой я с таким энтузиазмом кувыркался всего пару дней назад, но всё же старый разбойничий нюх на двуличие не стоило игнорировать. Как и серебряный узел на моей шее.