оправдать оставления такого важного железнодорожного центра и укрепленного района, как Париж, почти без всякого наблюдения. В этом заключается одна из величайших ошибок, допущенных Мольтке.
Генерал Тренер в своей известной работе, посвященной критике стратегии Мольтке[88] делает в связи с этим очень интересные предложения. Чтобы обеспечить маневр захождения пятью армиями правого крыла, следовало, по его мнению, отказаться от всяких активных операций в Лотарингии и Вогезах, тем более что, как показала практика, они все равно неспособны были выполнить главную задачу — сковать силы французов и воспрепятствовать их переброске на запад, не говоря уж о прорыве крепостного пояса[89].
Тогда появилась бы возможность передвинуть 5 корпусов в район Люксембурга — Тионвиль — Мец. Два из них следовало передать 5–й армии, а три оставить против Вердена, западнее Мааса; восточнее этой реки находились бы 33–я рез. дивизия и ландверные бригады. Число корпусов 1–й армии следовало довести до семи, передав ей два из состава 2–й армии, 2–ю и 3–ю армии свести в одну, образовав из этой новой армии и 1–й армии группу армий во главе с генералом Бюловым. При таких условиях план, намеченный в директиве от 27 августа, мог быть осуществлен. Эти предложения Тренера вполне разумны. По его мнению, вместо длинной директивы германского главного командования следовало отдать короткий приказ: «1–я армия, направление: Сена, выше Парижа; 2–я, 3–я, 4–я и 5–я армии: смыкайтесь тесно направо; 6–я и 7–я армии: окопайтесь, отправьте значительные силы на заходящий фронт через Тионвиль — Мец»[90].
Конечно, ослабляя правое крыло, Мольткедопустил крупнейшую стратегическую ошибку. Но этим еще не доказано, что участь предпринятого им маневра была предрешена. Силы все еще оставались очень крупные и, во всяком случае, значительно превосходили силы противника на этом участке. В особенности благоприятно было положение 1–й армии далеко выдвинутой к западу и имевшей на пути своего движения лишь морально подавленные, малоподготовленные, отступавшие силы англичан. Заданное Мольтке направление движения 1–й армии, выводило ее еще дальше к западу во фланг англичан. Охват левого фланга союзных войск был, таким образом, вполне реален или, правильнее сказать, обеспечен. Это непрерывное давление с фланга устраняло возможность количественно слабейшему на этом участке противнику задержаться. Развитие маневра в силу этого бесспорно сулило немцам полный успех.
У союзников имелось лишь два способа выйти из этого тяжелого стратегического положения: во-первых, сосредоточить на левом их фланге массу, способную остановить продвижение вперед правофланговых германских армий; во-вторых, быстрым отступлением на всем фронте выскользнуть из угрожавшего кольца окружения. Эти два момента контрактивности противника вообще имели решающее значение для судьбы шлиффеновского плана. Такое же значение они имели и для маневра Мольтке 27 августа.
Совершенно очевидно, что решение следовало искать в правильном использовании пяти правофланговых германских армий, двигавшихся к Парижу. По обстановке сила союзников возрастала по мере приближения к Вердену, в районе которого располагалась основная масса их войск; к этому нужно добавить еще устойчивость союзного правого крыла, опиравшегося на крепостной пояс. Чем ближе к Вердену, тем больше возрастает сила сопротивления союзников, и именно здесь следовало ожидать наивысшего тактического напряжения. Но для немцев оно отнюдь не совпадало с напряжением стратегическим, которое целиком и полностью оставалось на их правом фланге. Следовательно, возникало явное противоречие между тактикой, которая тянула немцев к востоку, и стратегией, которая, напротив, диктовала перенесение центра тяжести к западу.
Короче, к 27 августа в новой конкретной обстановке перед Мольтке встала старая шлиффеновская проблема. Разрешения ее следовало искать на пути последовательного осуществления плана Шлиффена; надо было пожертвовать тактическими успехами на востоке во имя высшей стратегической цели на западе.
Здесь необходимо вернуться к трем элементам шлиффеновского маневра. Можно ли ограничиться анализом только пространственного и численного факторов? Очевидно, в таком случае из анализа ускользает душа маневра — движение. Между тем в конечном счете решал именно этот третий фактор.
Стратегическое развертывание германских армий показало всю жизненную мощность шлиффеновского плана. Однако мы не встречаем ясности в формулировке полученного в результате его преимущества. Немцы получили в итоге глубокого обходного движения через Бельгию решающее преобладание на своем правом крыле: путь к Парижу преграждался лишь слабыми, наспех собранными силами союзников. Но при этом забывают указать на жизненно важный момент: в этом преимуществе огромную роль играло время. Не забудем, что общее численное превосходство сил было на стороне союзников: на западном европейском фронте 78 германских дивизий противостояли 82 союзным (71 французской, 5 английским, 6 бельгийским). Оперативное преимущество на правом германском крыле было достигнуто лишь благодаря искусному маневру, основанному на внезапности, которая состояла в данном случае в непредвиденном французским генеральным штабом размахе и глубине охвата (движение через север Бельгии) и вводе в боевую линию германских резервных корпусов.
Это был выигрыш темпа, т. е., иными словами, немцы получили в свое распоряжение время, в течение которого их маневр мог развиваться дальше, без достаточно крепкого противодействия союзников. Но это выигранное время было ограниченно: ясно, что противник примет контрмеры. Надо, следовательно, неослабным темпом развивать полученное преимущество, не давая врагу времени уравновесить соотношение сил. Решающее значение получал, следовательно, быстрый маневр правого германского крыла. Нам постоянно повторяют шлиффеновскую фразу о том, что это правое крыло должно быть мощным, чтобы завершить вовремя начатый маневр. Но к этому нужно добавить: оно должно было быть также и подвижным, чтобы этот маневр завершить быстро.
В том виде как маневр представлялся самому Шлиффену, предполагалось разделение германского войска на два крыла: левое на востоке с минимумом сил, задача которого состояла в сковывании находившихся против него сил противника; правое — основная масса, осуществлявшая маневр захождения вокруг Тионвиля. Центра, связывавшего эти две части, по сути дела, не было.
Директива Мольтке от 27 августа выражала эту тенденцию (разделение на два обособленных крыла) с предельной четкостью. Имела ли она (тенденция) реальную базу? Почему же нет? Если бы на Марне был осуществлен конечный этап маневра захождения и, овладев Парижем, 5 германских армий стали бы сбивать находившиеся перед ними силы союзников к швейцарской границе, французская армия попала бы в тяжелое положение.
Союзное войско должно было или разорваться на две части, или сгрудиться к восточной крепостной зоне. Не этого ли именно хотел Шлиффен? Можно безошибочно утверждать, что подавленное мощным напором с запада союзное войско неспособно было бы безнаказанно маневрировать. уйти же целиком на юг оно не успело бы.
Успех шлиффеновского маневра, таким образом, определялся вовсе не равномерным насыщением всего фронта, а зависел от быстроты движения правого крыла, которое должно было обладать и достаточной мощностью. Само собой разумеется, что скорость движения обусловливалась ударной силой массы захождения, достаточной, чтобы быстро преодолеть встречающееся сопротивление. Но при этом забывают об обратной зависимости: мощность правого крыла обусловливалась в свою очередь быстротой его движения. Чем быстрее двигалось правое крыло вперед, тем больше было шансов сохранить выигранный темп, тем меньше оставалось у противника возможностей путем контрманевра достигнуть равновесия на этом решающем фланге сражения.
Две тенденции явно сталкиваются при обсуждении этого вопроса: одна остается на базе маневренной войны, в аспекте которой Шлиффен мыслил осуществить свой план, не заботясь о том, чтобы всюду противопоставить преграду возможному контрманевру противника; другая, предвосхищающая мышление эпохи позиционной войны, основывается на равномерном распределении сил по всему фронту.
Несомненно, у Мольтке проскальзывала эта вторая тенденция, когда он уже в плане стратегического развертывания отступил от шлиффеновского распределения сил между правым и левым крылом. Но эта тенденция была лишь в зародыше. В директиве от 27 августа германское главное командование стремилось обеими ногами стать на почву шлиффеновского замысла. Но соответствовало ли это стремление фактическому положению? Здесь необходимо, хотя бы очень кратко, коснуться результатов пограничного сражения.
2. Пограничное сражение. Первый кризис шлиффеновского маневра
«Битва на Марне, в целом, есть не что иное, как перевернутое пограничное сражение. Отступательный маневр перенес сражение из Бельгии к Марне и осуществил в то же время полное изменение ситуации. Это изменение не было только материальным[91], стратегическое преимущество также перешло на другую сторону: так же как во время пограничного сражения, французы, чувствуя опасную угрозу на их левом крыле, бросились, как бы в инстинктивном движении защиты, вперед против германского центра с целью прорвать его, точно так же на Марне, германцы, под давлением опасности со стороны Парижа, ринулись прямо перед собой, чтобы попытаться разорвать французский центр[92]».