Части 2–й гв. дивизии, возобновив продвижение во второй половине дня, без боя овладели Фер-Шампенуазом. Измученные, изголодавшиеся, обескровленные части гвардии расположились вокруг этого местечка. До поздней ночи продолжались мелкие стычки с блуждающими отрядами противника. Пошел дождь, который усилил страдания бесчисленных раненых, разбросанных на полях и в лесу, подобрать которых не было никакой физический возможности.
Остается несколько слов добавить об атаковавшей левее 32–й дивизии, подробное описание боя которой выходит из рамок нашей работы. После ожесточенного штыкового боя саксонцам удалось овладеть Ланаре и продвинуться до железнодорожной насыпи. Однако, дальнейшее наступление приказом дивизии было приостановлено указанием ждать продвижения 23–й рез. дивизии.
О потерях за три дня сражения (с 6 по 8 сентября) в частях на фронте 32–й. дивизии дает представление следующая табличка:
| 177–й пех. полк | 20 офиц., 592 унтер-офицеров и солдат. |
| 178–й пех. полк | 20 офиц., 518 унтер-офицеров и солдат. |
| 2–й батальон Августы | 11 офиц., 205 унтер-офицеров и солдат. |
Чтобы получить достаточно беспристрастную картину боя, приведем свидетельство и другой стороны. Фош пишет в своих воспоминаниях[242]:
«8–го, до рассвета, 11–й корпус подвергся одной из самых ожесточенных атак. Воспользовавшись ночью, чтобы приблизиться к нашим линиям, не подвергаясь огню нашей артиллерии, противник построил свои массы для атаки в нескольких сотнях метров от нашей пехоты и внезапно, в 4 ч. 30 м., еще ночью, без артиллерийской подготовки, направил их к югу от Морен-Ле-Пти и Экюри-Ле- Репо. 21–я дивизия, на левом крыле нашего 11–го арм. корпуса, отхлынула на Фер-Шампенуаз, вовлекая в свое беспорядочное движение часть 52–й рез. дивизии и часть 18–й див. 22–я дивизия в свою очередь потеряла свои позиции в районе Ланаре».
По другим французским источникам[243]: «Несмотря на героизм и бешеное сопротивление, о чем свидетельствовали потом груды трупов, найденных на линии защиты, 21–я и 22–я дивизии были опрокинуты и в беспорядке отхлынули назад, вовлекая части 35–й бригады (18–я дивизия)».
Итак, план Гаузена осуществился, хитрость его имела успех, ему удалось «обмануть» неприятельскую артиллерию. Победа была полная. Но как удивлен был бы командующий 3–й армии, если бы ему сказали, что эта победа была одной из важнейших причин германского поражения на Марне![244] Об этом генерал Гаузен узнал только позднее.
e) Единственная идея генерала Мольтке. Прорыв союзного центра
Известно, что германское главное командование в ходе Марнского сражения не дало никаких директив своим армиям. Они сражались каждая на свой риск и страх. Однако, накануне сражения, одновременно с приказом генерала Жоффра, Мольтке дал директиву германским армиям, которую, при известном желании и воображении, можно положить в основу их действий в Марнском сражении.
Согласно этой директиве, как уже сказано выше, 1–я и 2–я армии должны были стать фронтом к Парижу, 4–я и 5–я, армии должны были наступать в юго-восточном направлении, чтобы этим открыть 6–й армии переход через Мозель между Тулем и Эпиналем. И, наконец, 3–й армии предстояло продвинуться далеко к югу в направлении: Труа (Troyes) — Вандевр (Vandeuvre). «В этом находит себе ясное выражение намерение главного командования достигнуть прорыва в центре»[245].
Такой вывод, сколько он ни натянут, все же снимает, по видимости, с германского главного командования обвинение в чудовищной пассивности во время сражения, решившего судьбу всей кампании. Однако, ближайшее рассмотрение этой директивы указывает на нелепость всего этого предприятия. Если германское главное командование и в самом деле придавало решающее значение прорыву центра союзного расположения, то на кого возлагалась эта центральная задача: на армию, которая имела всего лишь два активных и один резервный корпус[246]! В довершение всего эта «ударная группа», вместо того чтобы проникнуть в разрыв между 9–й и 4–й французскими армиями от Майли (Mailly) до Сомпюи (Sompuis), разделяет свои силы на две части, направляя их на фланги соседей: в конце концов, в распоряжении командующего 3–й армией остается одна резервная дивизия! Наш вывод о том, что пехотные атаки в Марнском сражении всюду были остановлены артиллерией, получает еще одно крепкое доказательство. Возрастающее могущество артиллерийского огня — вот что обнаружилось в боях прусской гвардии 6–8 сентября. Победа была одержана ею благодаря смелой и хитрой уловке, посредством которой удалось обмануть артиллерию. Но кому же не ясно было, что такая уловка может удаться раз, другой — не больше, что обретенная на миг тактическая внезапность будет утеряна вновь.
Против артиллерии оказалось бессильным и беспомощным лучшее германское войско — отборная гвардия. Победа ее 8 сентября была поистине пирровой победой. Ценой неслыханных кровавых потерь продвижение в несколько километров — это уже позиционная норма! Противник разбит, но преследовать его нет сил, и завтра он будет драться уже на новых позициях. Блестящий тактический успех как будто открывал двери сильным надеждам на большую победу в стратегическом масштабе. Но безжалостно выступала на первый план прежняя проблема темпов. Французская артиллерия задержала гвардию на 2 дня; 8 сентября гвардия прошла всего несколько километров, купленных потоками крови. При таких темпах дело не обещало быстрой развязки, А она уже назрела на другом участке Марнской битвы.
В Марнской битве прусская гвардия была обескровлена; в сущности, только жалкие остатки блестящих полков стали на ночной бивуак у Фер-Шампенуаза. Эпоха лихих «дел» шашкой и штыком канула в безвозвратное прошлое![247]
2. 2–я германская армия под действием центробежных сил
(Схемы 7, 8 и 15)
Если традиция выставляет генерала Клюка как носителя идеи маневра, то генерала Бюлова она изображает как провозвестника новых форм ведения сражения нескольких армий в сомкнутом строю. Рейхсархив говорит о стремлении Бюлова побудить 1–ю германскую армию примкнуть к его правому флангу: этим «было бы достигнуто тесное смыкание, которое он всегда проповедывал»[248]. Такова была «idee fixe» генерала Бюлова[249]; «он всегда был большим приверженцем сомкнутого действия всех войск. „Плечом к плечу!“ — это было для него первой предпосылкой для победоносного боя»[250].
Но все это легенда. Если Бюлов требовал, чтобы соседи потесней примыкали к нему, это только потому, что он хотел, чтобы победа приписана была его армии, а не какой-либо другой! «Мне нужна поддержка — обращался он к соседям, — вы должны мне помочь»[251]. Пользуясь в мирное время славой как выдающийся генерал и расцениваемый Мольтке как крупнейший военный авторитет, он считал свои идеи не подлежащими оспариванию и с крайним пренебрежением взирал на замыслы своих соседей. Он не стеснялся сводить личные счеты с неугодными ему командирами. Так, генерал Эммих, командир 10–го корпуса, с которым у него было столкновение еще до войны, получил жестокий выговор после битвы при Сен-Кантене[252].
В особенности неодобрительно смотрел генерал Бюлов на инициативу, которую проявлял генерал Клюк, освободившийся, наконец-таки, из-под его опеки.
Но в действительности, генерал Бюлов по своим воззрениям и образу действия полностью принадлежал к той же категории военачальников, что и Клюк. Огульное наступление, без учета особенностей ситуации и новых условий войны, — это было подлинной «idee fixe» Бюлова, как и подавляющего большинства немецких генералов. Марнская битва целиком подтверждает такую оценку.
В самом деле, в действиях Бюлова в критические дни 5–9 сентября можно найти лишь одну последовательность: наступать во что бы то ни стало и вопреки всему. Все остальное — легенда, сложенная впоследствии, чтобы как-нибудь оправдать неудачливого генерала.
По директиве германского главного командования от 4 сентября 2–я армия должна была встать фронтом к Парижу, между Марной и Сеной, удерживая переправы на Сене от Ножан до Мери (Мегу). 1–я армия должна была примкнуть к ее правому флангу, от Марны до Уазы. Быть может, в этом приказе можно почерпнуть руководящую нить для объяснения действий генерала Бюлова?
Легенда сообщает нам о следующем диалоге. В 13 час. 5 сентября представитель штаба 1–й германской армии капитан Бюрман явился к Бюлову: «Я имею поручение передать вам мнение его превосходительства Клюка. 1–я армия должна прежде всего отбросить три английские дивизии, которые стоят непосредственно перед нами. Иначе мы не сможем отойти. Лучше всего было бы продолжить преследование до Сены. Если мы прочно завоюем на ней отрезок к югу, можно будет осуществить марш отхода, которого требует приказ Мольтке». Таково безрассудство смелых, не видящих угрозы их тылу. А вот мудрая рассудительность осторожности: «Вы слишком слабы со стороны Парижа», — отвечает командующий 2–й армии. «Мы будем 5 и 6 сентября следовать дальше к Сене с постепенным захождением направо, чтобы овладеть, как приказывает Мольтке, мостами через Сену, однако, для вас дело будет становиться с каждым часом хуже». Как только капитан