УДК 82(1-87)
ББК 84(4Вел)
Х24
Andrew Hussey
PARIS: THE SECRET HISTORY
Перевод с английского Д. Ищенко
под редакцией К. Королева, Е. Кривцовой
Оформление серии А. Саукова
Все права защищены. Ни одна из частей настоящего издания и все издание в целом не могут быть воспроизведены, сохранены на печатных формах или любым другим способом обращены в иную форму хранения информации: электронным, механическим, фотокопировальным и другими, без предварительного согласования с издателями.
Хасси Э. Париж: анатомия великого города / Эндрю Хасси; [пер. с англ. Д. Ищенко под ред. К. Королева, Е. Кривцовой]. — М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2010. — 640 с.: ил.
Я так хотел запечатлеть подлинные «Картины Парижа», что, следует отметить, немало заставил-таки потрудиться собственные ноги. Но сколько бы я ни ходил по мостовым столицы, всюду неизменно ощущал ее живой, вольный и бодрый дух. В этом заключена некая тайна, которую следует постичь каждому.
Луи Себастьян Мерсье.
Картины Парижа (1782–1788)
Взорвать Париж…
Иван Щеглов. Интернационал ситуационистов (1957)
Моей матери Дорин и моему отцу Джону Хасси — замечательному flâneur
ВведениеАутопсия старой шлюхи
Париж в каждом провоцирует сильные чувства. «О, как же отличалось первое мое впечатление от Парижа от ожиданий, — писал один из первых исследователей города Жан-Жак Руссо. — Я думал, что красота города окажется под стать его величию. Но увидел замусоренные вонючие аллеи, уродливые черные дома, грязь и нищету. Отвратительный привкус первого впечатления до сих пор не покидает меня». Я, приехав в Париж, сошел на станции метро «Барбе» и, подобно Руссо и многим другим, не встретил того, чего ожидал. На улицах царил непонятный чужаку хаос — бунтовали незнакомые цвета и шумы. И все же, даже спустя годы, Барбе остается моим любимым местом в Париже благодаря именно этому беспорядку, порой грубому и бесконтрольному. Пока я был новичком, он меня интриговал, а сегодня вызывает мое любопытство тем, что одновременно принадлежит нескольким столетиям.
Я осознал это, лишь совершив бессчетное число прогулок по городу. За свою долгую литературную историю Париж был назван тюрьмой, воспет как рай и заклеймен как ад. Столицу Франции сравнивали с прекрасной женщиной, ведьмой и демоном. Эти сравнения не просто рефлексия, они — точное определение характера повседневной городской жизни: Париж — это сумма мест и персон, контрастирующих друг с другом, вступающих в шумные перепалки. И так продолжается уже почти две тысячи лет.
Париж изображали на плакатах, открытках и фотографиях, разошедшихся по всему миру, но они лишь пустышки, подменяющие эротику, искусство, гастрономию, культуру. Массовая культура примитивным языком мультфильмов Диснея рушит и искажает истинное значение всего прекрасного, эксплуатирует образы Эйфелевой башни, церкви Сакре-Кер и собора Парижской Богоматери. Пошлость жадно пожирает Париж: не только церкви и исторические памятники, но и картины Дега, Мане, фотографии Робера Дуано и Вилли Рони, фильмы Марселя Карне и Франсуа Трюффо — все вырвано из истинного контекста, унижено до клише, превращено в сувенирный товар. Нет ничего удивительного в том, что в последние годы воображение жителей планеты захватили непредсказуемые, дышащие жизнью Сидней, Нью-Йорк и Лондон. В сложившейся ситуации даже такой преданный почитатель Парижа, как англичанин Ральф Рамни[1], которому невыносимо унижение города властями и государством, имеет полное право уподобить город «трупу старой шлюхи».
И все же, мертвая она или живая, чары старой распутницы неодолимы.
Эта книга не претендует стать точным изложением истории Парижа. Миллионы слов, посвященных городу за века, стали подтверждением того, что полной истории мировой столицы в природе не существует. Скорее, книга «Париж: анатомия великого города» стремится рассказать о нем с точки зрения «опасных классов», мнение которых зачастую противоречит официальным версиям. Термин «опасные классы» придумали историки, чтобы описать маргинальные и овеянные опасными тайнами городские типы: бунтовщиков, бродяг, иммигрантов, гомосексуалистов, преступников.
Своим появлением эта книга обязана труду Питера Акройда «Лондон. Биография», а точнее, мысли автора о том, что история — это не законченный рассказ, но продолжающийся диалог. Опираясь на это суждение, я строил книгу как панораму Парижа и его окрестностей, как описание его роли в истории общей и частной истории улиц. Книга, которую вы держите в руках, не путеводитель и не туристический справочник, однако она написана для того, чтобы ею пользовались. Это исторический труд, который можно взять с собой в бар, в метро, в лабиринт улиц, чтобы использовать как переводчика и общаться как с собеседником.
Так же изучает город тонкая изящная книжица Эдмунда Уайта «Фланер». Точным будет замечание, что Уайт обратился к практике модного в XIX веке flânerie: бесцельного шатания по Парижу, во время которого настроенные в духе ироничной отчужденности господа фланеры старательно коллекционировали разнообразные городские удовольствия — общение с кокотками, вечера в кабаре, грезы в опиумном притоне. Уайт отличается от фланера тем, что не только ищет развлечений (хотя я нисколько их не чураюсь!), а стремится подчеркнуть значение городских достопримечательностей. Автор пускается в авантюры, намеренно путая себя, стремясь заблудиться в городе, чтобы затем найти выход. Когда перестаешь узнавать знакомые прежде улицы, то здания, дороги, уличные указатели и площади обретают новое содержание и одновременно раскрывают старое значение.
Немецкий критик Вальтер Беньямин составил собственное суждение о Париже 1930-х годов, он утверждал, что разглядеть подлинные исторические элементы мы можем именно в бурлении повседневной жизни города. Беньямин искал действа, бродил по улицам будто бесцельно, пил кофе и алкоголь, «снимал» мальчиков и девочек, но все не просто так, с тайным умыслом. Не он один полагал, что настоящая жизнь города открывается в бесконечном мелькании мгновений (всегда эфемерных, подчас загадочных), из которых и складывается настоящая история.
Беньямин считал Париж городом тайных, невидимых непосвященному приключений. При свете обычного дня можно разглядеть намеки на секреты столицы: улыбка незнакомца в metro, бар, где ты никогда не был, давно забытый уголок города, куда ты забрел во время прогулки. Столичные развлечения также зачастую скрыты, недоступны и даже опасны. Париж — извечный карнавал света и ужаса.
Краеугольным камнем мифологии Парижа является идея о том, что городская архитектура — идеальные декорации любовного романа. В XIX веке французскую столицу даже называли «королевой мира», подчеркивая стремление к чувственности и роскоши города, определяя его женское начало пассивного объекта наслаждений. Гибель принцессы Дианы, ее роковой последний маршрут от элегантного Вандомского дворца до хаоса аварии в тоннеле под мостом Альма, куда и сегодня совершают паломничество многочисленные туристы, могла случиться только здесь.
Но парижане не сентиментальны. Они считают, что миром правит не Бог, а ироничное отношение к жизни. Обычный parigot[2] — это коренной парижанин, чей сухой мрачный сарказм постоянно и неуклонно обращен на правительство и государство. Да, любовь является центральным элементом как мифа, так и реальности Парижа, но она неотъемлемо сосуществует с едой, выпивкой, религией, деньгами, войной и сексом. Эта книга — путешествие, череда экскурсий в бары, бордели, служебные помещения, на запущенные городские окраины, в элегантные salons и кабинеты власти, экскурсии, пускаясь в которые читатель задается вопросами, расследует происшествия или просто поддается чарам мифов Парижа.
Париж — безжалостный соблазнитель. Принцесса Диана — лишь последний и самый известный пример того, сколь велика цена жестоких соблазнов города. Злой парадокс состоит в том, что сети старой шлюхи могут обернуться смертельным проклятием. Диана осознала это внезапно и слишком поздно.
История Парижа — вовсе не сказка о королях и принцессах, а скорее напротив. Все-таки это тот самый город, где в результате кровавых столкновений, продолжавшихся веками, родилась народная революция. Город — политическая, религиозная и культурная столица, но не стоит забывать, что историю в нем кровью и потом творили так называемые petites gens (обыватели). Поэтому, чтобы отделять миф, легенду и фольклор от настоящих поступков парижан, важно познакомиться именно с ними.
Множество историков указывали на то, что слово «парижанин» не случайно стало синонимом слову «агитатор». Эту близость можно проследить в обывательской оценке горожан провинциалами: парижан вплоть до Средних веков называли «trublions» (смутьянами) или «maillotins» (майотенами, молотобойцами, боевыми молотами). Эти термины можно толковать и буквально, и политически. Слово «maillotin», например, произошло от названия тяжелых молотов — «maillets», которыми в XIV веке была вооружена толпа, крушившая статуи и человеческие головы (обычно — головы менял и сборщиков налогов, в основном евреев и ломбардцев). Термин «trublions» родился во времена неорганизованных, часто спонтанных восстании или «jacqueries»[3] против короля или правительства, против голода и несправедливости. Самую известную и успешную из жакерий в 1357 году возглавил Этьен Марсель, поднявший рабочих на бунт и лично убивший принца, забрызгав себя его кровью. Статуя Этьена по сей день обозревает Сену у стен ратуши Отель-де-Вилль.