Несмотря на то, что город находился в состоянии осады на протяжении всего IX века, X столетие жители Парижа встретили полными надежд и уверенности. Восстановительные работы начались сразу после осады 885 года, когда граф Парижский Одо поднял народ на защиту города против врагов и наполнил сердца парижан отвагой.
Подъем самосознания горожан сильно помог Гуго Капету (прозванному в честь сарра[33], который он носил в знак веры), ставшему во главе Нейстрии (позднее эту территорию стали называть Западной Францией) и города Парижа. Коронация Гуго в 987 году поистине была поворотным моментом в истории города. Именно тогда Франция и Париж стали единым целым. В отличие от времен правления франкских королей Париж сделался не только официальной столицей. Именно рост авторитета Парижа навсегда изменил страну, которой до 1328 года предстояло править Капетингам. И хотя эта семья произвела на свет ряд простоватых королей, они тем не менее смогли создать двор хитрых политиканов, смелых и искусных солдат, умных администраторов, всемирно известных ученых и святых, выстроивших репутацию Франции XIV века как величайшей страны Западной Европы.
Однако все эти величайшие свершения в то время не казались такими уж значимыми: с востока и юга на страну надвигалась военная угроза, решать проблему следовало незамедлительно. Самих парижан больше занимали перемены в обществе, происходившие, казалось, с невероятной скоростью. Кардинальный поворот в общественной жизни времен первых Капетингов обеспечило усиление власти королевских вассалов. За весьма короткий срок земли, не принадлежащие короне, оказались в руках придворных вельмож, которые учредили собственную систему правил жизнеустройства, налог на ловлю рыбы, на мельницы и на право разгружать товары в прибрежных деревнях. Жизнь низших классов общества (простолюдинов, servos, как их продолжали называть по латыни) в литературе практически не описана. Но именно крестьяне, солдаты, вольнонаемные работники, проститутки и бродяги стали источником потенциальной опасности для представителей правящего класса: оставаясь вне закона или влияния короны, отверженные создали собственное общество, живущее по своим правилам, не чтящее государственных законов.
Париж, однако, все еще не был первейшим городом Европы, как назовет его некий монарх уже в недалеком будущем. Большую часть своей истории Париж в лучшем случае играл роль процветающего провинциального центра или военной штаб-квартиры двух королевских династий, представители которых были равнодушны к судьбе города. Пала Римская империя, настали худшие времена: Париж отдалился от всех цивилизационных центров и оказался на грани уничтожения.
К началу нового тысячелетия город сосредоточил в себе экономические возможности и религиозную мысль страны. Примерно столетие прошло после нападений северян, и Париж снова начал расширять границы на юг и север. Были восстановлены городские мосты, по обоим берегам реки воздвигли новые церкви. Левобережье от нынешней улицы Галан до Сен-Андре-де-Ар было засажено виноградниками. Святые отцы высоко оценивали смелость и веру горожан, выстоявших перед лицом врагов, не забывая, конечно, благодарить Женевьеву и Дионисия за спасение города.
Только послушайте, как поют парижане!
Опасения парижан по поводу происходящего вне стен города, в чужом мире, объясняются беспокойной историей Парижа. В 891 году Сен-Бертен писал в «Хрониках», что жизнь вне Парижа полна бандитов и «ужасной анархии». Провинциалы же потешались над предрассудками жителей столицы и обвиняли их во всевозможных беззакониях и грехах, от кровосмешения до каннибализма. С древности, еще до времен Лютеции, население города составляли кельты, римляне и франки. Позднее в город прибыли бургундцы, бретонцы, овернцы, норманны, пикардийцы, бельгийцы, евреи, алеманы, греки и даже англичане. Они приезжали в столицу Франции в поисках любви, работы или истинной веры. Голод и войны провоцировали и сдерживали волны миграции. В раннем Средневековье появился новый тип парижан, значительно отличавшихся от провинциалов языком и манерой поведения. Наплыв иммигрантов способствовал тому, что парижане перестали отождествлять себя с местом рождения или прежнего жительства.
Сегодня вне границ старого города, в banlieue, арабы, чернокожие африканцы, выходцы из Восточной Европы и азиаты наполняют французский язык новыми словами и смыслами, рождая новую тайную речь Парижа. Расисты и борцы за чистоту речи считают, что слова польского, арабского, румынского, турецкого, сербского и хорватского языков засоряют литературный французский, как идиш, пикардийское, фландрийское, константинопольское, сирийское, арамейское наречия и языки разрушали средневековый французский: под таким воздействием и родился современный сленг, на котором говорят улицы Парижа. На улице Бельвилль, например, беспрестанно звучит мандаринский диалект китайского, что неудивительно: в основном здесь живут выходцы из юго-восточной Азии. На улице Сен-Дени обосновались проститутки из Албании, Косово и африканских стран, окружающих великую Сахару.
Но и сегодня, в XXI веке, можно встретить настоящих представителей племени «паризиев». Зимой и весной они собираются на Булонской трибуне R2 на стадионе «Парк де Пренс» на западе города, чтобы поддержать любимый футбольный клуб «Пари Сен-Жермен» («ПСЖ»). Подростки-арабы, такие же фанаты «ПСЖ», но представители другой культуры, собираются на противоположной трибуне, одетые в зелено-красные футболки команды Алжира или модные спортивные итальянские костюмы и противопоставляют себя «fils de Clovis» — «сыновьям Хлодвига» (так североафриканцы на сленге называют белых парижан). «Паризии» и мелкая экстремистская группировка бритоголовых «Lutèce Falco 91» высмеивают средиземноморскую европейскую сентиментальность. Они патриоты исключительно Парижа.
Но главными своими противниками они считают не арабов, а марсельцев. «Allons enfants du Grand Paris… Qu’un sang Marseillais abreuvent nos sillons» — «Вперед, дети великого Парижа… и пусть кровь марсельцев потечет по нашим полям», — распевают они на мелодию «Марсельезы». Гимн подхватывают тысячи сочувствующих, даже когда марсельский «Олимпик» остается у себя дома, за сотни километров от парижского стадиона.
Песня «Паризиев» — эхо прошлого: «Nous n’irons pas a Saint-Denis, C’est au Parc que l’histoire s’écrit, Nous sommes rouge et bleu pour la vie, Notre amour s’appelle Paris! Écoutez chanter les Parisiens!» — «Мы не пойдем в Сен-Дени, история пишется в Парке[34], мы красно-синие на всю жизнь, а любовь наша — Париж! Только послушайте, как поют парижане!» Сен-Дени, о котором поется в песне, — новый стадион в предместьях Парижа, где сборная Франции по футболу выиграла чемпионат мира 1998 года и где «ПСЖ» не выступал ни разу. Эта песня была написана как гимн поддержки футбольного клуба университета.
В Париже нельзя запросто упомянуть о месте захоронения французских монархов — Сен-Дени: само имя этого городка напоминает о противостоянии города всей Франции, начавшемся с того дня, когда Хлодвиг назвал Париж столицей и оплотом власти. Капетинги укрепили политический статус города, но увеличили культурное размежевание столицы и остальной Франции. В то же время Париж как магнит притягивал корыстолюбивых, мятежных и амбициозных людей, которым для воплощения своих целей требовались ресурсы великой столицы. Племенная принадлежность никогда не являлась преградой между парижанами и провинциалами. Провинциалы даже упрекают горожан в том, что никогда в истории страны не было такого явления, как «парижская порода». Жители столицы, напротив, считают подобные ожидания признаком «деревенского самосознания», для которого важна территориальная принадлежность.
Парижане гордятся тем, что в Париже со времен Лютеции, что бы там ни говорили провинциалы, романисты, художники и историки, такого типажа, как «средний парижанин», попросту не существовало.
ЧАСТЬ ВТОРАЯГОРОД РАДОСТИ988-1461 гг.
Париж хорош для жизни, но плох для смерти. Это место, где попрошайки греют задницы у костров из костей мертвецов.
Ф. Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль
Да, городишко Паруар фартовый,
Одна беда — невпроворот вязал.
Втихую подберутся — и готово:
На кичу урка поканал,
А там, глядишь, от пайки дуба дал.
Так что нельзя на деле попадаться,
Не то недолго без ушей остаться
И длинный срок вдобавок потянуть.
Сумел украсть — сумей сорваться,
Чтоб часом в петлю не нырнуть.
Франсуа Вийон.
Баллады на цветном жаргоне.
Баллада I. 1460 (?)[35]
Глава пятаяМесто жестокое и прекрасное
Закончилось первое тысячелетие, а Париж так и не стал величественным городом выдающейся архитектуры. В 1051 году Анна Ярославна, дочь киевского князя Ярослава, прибыла из Киева в Париж, чтобы стать женой вдового и бездетного Генриха I, занявшего трон в 1031 году. Русская княжна была шокирована городской грязью и нищетой. Париж, убогий и неорганизованный город, был ничем не лучше, а иногда и проигрывал главному мегаполису Руси, покинутому Анной. Ее недовольство зафиксировано в киевских летописях: Анной написаны полные жалоб длинные письма на греческом языке, в которых она называет свою поездку ссылкой в «страну варваров, где дома мрачные, церкви уродливые, а обычаи противные».
Не удивительно, что Анна была шокирована Парижем. Столица Хлодвига ко дню прибытия русской княжны превратилась в развалины: главные церкви (Сен-Жюльен-ле-Повр, Сен-Северен, Сен-Бак, Сент-Этьен-де-Гре) с IX века стояли разграбленными, так и не восстановленными; дома, лавки, проезды и улицы Ситэ изрядно обветшали. Короли франков предпочитали битвы и военные трофеи красивой жизни в столице. Остатки и обломки галло-римских построек все еще попадались на улицах Парижа: развалины стали частью стен и площадей города. Не осталось и намека на упорядоченное градоустройство Парижа, существовавшее пятьсот лет назад. Окраинные улицы (особенно левобережье) прев