ратились в грязный лабиринт, кишевший домашними животными, заполненный фекалиями, что кучами скапливались между ветхими строениями.
Вид Парижа в XI веке. Гравюра Адольфа Руарга (1810–1870). Библиотека иллюстраций Мэри Эванс
Начало второго тысячелетия от рождества Христова принесло столице Франции невзгоды и тяготы. Неурожаи стали причиной голода, крестьяне ради пропитания даже выкапывали трупы. Поколения безвольных королей лишили Париж последних признаков порядка и расстроили жизнь города. Жестокие законы Карла Великого продолжали действовать, на улице все еще можно было увидеть облаченных лишь в ножные кандалы преступников; обвиненных в распутстве женщин, раздев по пояс, секли плетьми, осужденным ворам, как баранам, перерезали горло. Но даже суровая длань правосудия не могла навести порядок в обществе, страдавшем от политической нестабильности и дорогостоящих войн.
Историк Фернан Бродель назвал это время веком культурного и политического подъема Европы. Слова Броделя означают, что именно тогда «христианский мир» из религиозной доктрины превратился в политическую программу, объединившую культурный и жизненный уклад огромных территорий, раскинувшихся от границ северной Европы до восточного Средиземноморья. Начало процессу единения и развития земель было положено несколько веков назад, а пиком этого процесса стал союз франкского королевства Карла Великого и папского престола в Риме. Однако глобальные политические процессы не повлияли на жизнь улиц. Большинство парижан того времени были счастливы уже тем, что просто выжили: конец света, которого ждали на переломе тысячелетия, так и не наступил. Волнения в обществе не прекращались, новые церкви строились по всему Парижу, но не могли утешить страждущих.
Горожане подавляли свои страхи, азартно и страстно предаваясь удовольствиям, музыке, вину и поэзии; мужчины и женщины, вспомнив древние традиции галлов, наряжались в одежды ярких расцветок, украшали себя золотом и серебром. Но вот регресс конца первого тысячелетия под аккомпанемент жалоб Анны Ярославны и гостивших в городе римских священнослужителей пошел на спад, и Париж начал свое превращение в великий город.
Ключевую роль в этом сыграли таланты и политическая дальновидность аббата Сен-Дени и главного советника Людовика VI — монаха-бенедиктинца Сюжера. Под его руководством Парижу удалось наконец сконцентрировать всю государственную власть в своих стенах, были организованы профессиональные гильдии, установлены пункты оплаты прохода грузовых барж по Сене. Людовик был одаренным политическим и военным стратегом, он не упустил победу в войне с англичанами, не уступил политического преимущества феодалам Франции. Король доверил Сюжеру тридцать лет править Парижем в условиях относительной свободы принятия решений. Аббат стал первым из длинной череды волевых королевских министров Франции, ясно понимавших потребности внутренней политики страны и правивших твердой рукой. Сюжер, человек маленького роста и тщедушного телосложения, был весьма умен и гибок, умело приспосабливался к переменам и обстоятельствам. В 1137 году, не оставив наследника, Людовик VI умер от дизентерии. Сын Людовика принц Филипп погиб на улице из-за несчастного случая: его убила дикая свинья, одна из множества бродивших в те времена по улицам Парижа. В этой ситуации Сюжер позаботился и о троне: организовал выгодный брак Людовика Толстого (преемника престола) с Элеонорой Аквитанской, чем утвердил главенство Парижа над землями юго-западной Франции. Из-за всех этих политических маневров к 1165 году и к рождению Филиппа-Августа полуразрушенный и едва застроенный Париж уже обладал всеми задатками великой европейской столицы.
Сразу после рождения Филиппа-Августа прозвали Le Dieu-donné, «даром Божьим». По одной версии, имя Филипп-Август означает, что принц родился в день двадцативосьмилетия правления его отца, когда всякая надежда иметь наследника покинула короля. Существует также легенда, которая гласит, что судьба новорожденного была предопределена: вечером дня рождения Филиппа у холма Святой Женевьевы две старухи подошли к студенту-англичанину и, смеясь, сказали: «Сей ночью Бог даровал нам королевского наследника, чья десница посрамит подобных тебе». К сказанному они присовокупили, что Филипп-Август пришел в этот мир, чтобы освободить Париж.
В воскресенье 27 июля 1214 года пророчество старух сбылось: солдаты Филиппа разбили армию короля Англии Иоанна Плантагенета. До этой битвы англичане относительно свободно передвигались по Франции и даже добавили Гасконь и Гиень к списку своих притязаний во Фландрии и Нормандии. Битва при Бувине во Фландрии определила будущее Франции в той же степени, что и сражение, произошедшее здесь восемьсот лет спустя[36].
В том, что король Иоанн потерпел поражение, нет ничего удивительного: сражение 1214 года было кульминацией череды мелких столкновений, военных хитростей и уловок, к которым Филипп-Август годами прибегал в борьбе с Иоанном.
В одночасье оказалась устранена угроза со стороны Плантагенетов важнейшим французским территориям, особенно Нормандии, расположенной в опасной близости от Парижа. Вместе с тем победа утвердила земли Франции в статусе страны, а Париж — в статусе столицы. По всему государству проходили празднества: горожане и селяне танцевали на площадях, в церквях звонили колокола и служили праздничные мессы. Крестьяне, никогда не покидавшие своих деревень, спешили в Париж, чтобы восславить короля и поглазеть на захваченных пленников. Эта победа стала гордостью нации, о ней помнили тысячу лет.
Но еще задолго до знаменитой победы Филиппа Париж выглядел как державный город. Строительство мощной крепостной стены, задуманное Филиппом за двадцать лет до битвы, было завершено незадолго до сражения. Филипп очень гордился своей стеной и, несмотря на плотную занятость внешней политикой, принимал непосредственное участие в ее планировании, а когда бывал в Париже, посещал стройку, чтобы лично удостовериться, как идут дела. Оборонительное сооружение начиналось у моста Искусств на правом берегу Сены, полукругом охватывало Марэ, доходило до набережной де Турнелль на левом берегу и возвращалось к нынешнему Институту Франции, минуя бульвар Сен-Жермен. Сегодня хорошо сохранившийся обломок стены можно увидеть в Ботаническом саду в Марэ. Бастион длиной 120 метров или около того был найден в 1945 году, он лежал поперек детской площадки для игр. Сегодня остатки ограждения выглядят крепким, мощным и надежным укреплением, вечерами тень от него густа и черна. Опоясавшая город стена обеспечила Парижу сто последующих безопасных лет, во время которых на город не было предпринято ни единой атаки.
Не менее важны для Филиппа-Августа были проекты строительства Лувра и крытого рынка Л’Аль. Филипп чувствовал себя стесненным старым дворцом на острове Ситэ, что и стало причиной начала строительства Лувра. Новый дворец был задуман отнюдь не помпезным, король вовсе не собирался поднимать свой престиж с помощью величественного сооружения. План Лувра предусматривал сооружение крайне практичное, призванное защитить город от набегов мародеров со стороны реки. Поперек течения Сены, с востока на запад, протянули тяжелую цепь, которую опускали, давая проход речному транспорту.
На западной оконечности стены была поставлена внушительная башня тридцати метров в высоту: отсюда можно было наблюдать за подступами к городу и отражать нападения. Современники прозвали новостройку «louver», «крепость» на старофранцузском. Так появился форпост обороны столицы. Внутри стены Филиппа-Августа по разные стороны реки возвели две башни, Гран и Пти Шатле, обращенные фасадами друг к другу, они отмечали вторую линию обороны и надзора за прилегающими землями. Башни использовались как административные здания, а позднее — как тюрьмы (в качестве темниц они, собственно, и прославились). Древний louver сегодня можно наблюдать в подземном вестибюле современного Лувра.
Идея построить рынок Л’Аль была вызвана необходимостью вывести хотя бы часть торговли с Греве — территории позади Гран Шатле. Долгие годы здесь размещались загоны для скота, кожевенные мастерские, красильни, живодерни и бордели под открытым небом, в этом месте царили жуткое столпотворение и антисанитария.
Расчистка этой местности и снос древних окрестных кварталов предоставляли большее пространство транспорту, стекавшемуся на остров или двигавшемуся в сторону провинций. Загруженность речных транспортных путей также росла, пробки на Сене превратились в серьезную помеху торговле. Виноторговцам особенно сильно досаждали задержки поставок хмельного товара на городские рынки. Доки у берега, который позднее превратился в Гревскую площадь (сегодня — площадь Ратуши, Пляс Отель-де-Билль), реконструировали, но заторы у мостов, застроенных деревянными домами и лавками, стали почти непреодолимым препятствием движению по реке и даже создавали опасности на пути барж. Городские власти решили не строить новые мосты, а переместить столичную торговлю на север города. Мясники и торговцы рыбой расположились вокруг доков, чем продлили рынки до улицы Сен-Дени; набережную и мосты заполнили иностранные купцы, менялы и жулики.
Король Филипп был человеком жестоким, и немало его почитателей-простолюдинов подражали ему в этом. В деловом и меркантильном Париже не было места для стариков, слабаков или немощных. Крестьяне боялись столицы, ведь, по их мнению, она кишела опасными преступниками и распутными шлюхами. Распродав товары на ярмарке, они со всей возможной поспешностью пускались в обратный путь к своим деревням. Филиппу-Августу удалось придать блеск политической репутации Парижа, продемонстрировать его военную мощь, вывести столицу Франции вперед всех конкурентов, не оставив городов-соперников даже в дальних странах. Столетие спустя после смерти Филиппа город все еще удерживал прочное положение, заняв достойное место в развернувшихся бурных событиях эпохи Возрождения.