[40].
Абеляр уже изучал философию, будучи воспитанником Росцелина из Локминэ (местечко неподалеку от Бреста). И сначала Пьер увлекся росцелиновской номиналистической доктриной, согласно которой все происходящее на грешной земле является лишь слабым эхом совершенного разума Божьего. Прибыв в Париж, Абеляр начал свою учебу в Соборной школе у Гильома де Шампо. Вскоре, преисполнившись характерным для магистра наук снобизмом, Абеляр принялся вступать в дискуссии с Гильомом, критикуя как учение Росцелина, так и взгляды нынешнего учителя. Гильом де Шампо полагал, что все происходящее в мире материальном является сутью вселенной, а из этого следует, что личность формируется под воздействием стечения случайных обстоятельств. Абеляр, выступая против обеих точек зрения, создал собственную концепцию и стал преподавать сам, переманив учеников рассерженного и жаждущего отмщения Гильома.
И в этот момент Абеляра настигла любовь. Священник собора Парижской Богоматери Фульбер нанял его в учителя богословия и философии для своей племянницы Элоизы. Молодой преподаватель еще до того снимал комнаты в доме Фульбера (довольно большом здании, которое можно и сегодня видеть на улице де ла Шануанесс на острове Ситэ) и не счел за труд таким способом отдать долг учтивости гостеприимному хозяину. Абеляр был самоуверен и тщеславен, не упускал случая похвастаться карьерой и блеснуть умом, был уверен, что производит неотразимое впечатление на женщин. Он был красив и знал толк в versi d’amore[41]. Элоизе было всего восемнадцать, почти на двадцать лет меньше, чем Абеляру, но девушкой она была лукавой, умной и, что особенно нравилось ученому, «полна того, чего ищет всякий любовник». Другими словами, девица была в соку и свободна.
Дни проходили в любовных играх и беседах. Ипостась Абеляра-ученого отошла на задний план («поцелуи превозмогли слова разума», как писал сам влюбленный). Последовали жалобы студентов, что их преподаватель перестал готовиться к лекциям, не выдвигал новых концепций, а только перерабатывал старые идеи, да сочинял любовные стихи. Запутавшись, Абеляр на время забросил свои обязанности и увез Элоизу в Бретань, где вступил с ней в тайный брак, у них родился сын Астролябий. Однако подвижный и склонный к логическим абстракциям ум Абеляра-ученого не был готов к семейному быту. Фульбер уговорил его держать брак в тайне и вернуться к преподаванию. Что было противозаконно: в те времена брак рукоположенного клирика-ученого был делом неслыханным.
Вернувшись в Париж, Абеляр совершил роковую ошибку: отослал Элоизу в монастырь Аржанталь на постриг. Фульбер, разумеется, решил, что Абеляр пытается избавиться от Элоизы навсегда. Дядя задумал месть: «Они сговорились против меня с яростной решимостью, — писал Абеляр, — и однажды ночью, пока я спал в своей комнате, подкупили одного из моих слуг и осуществили свою жестокую постыдную месть». Группа мужчин под предводительством Фульбера прижимала Абеляра к полу, а другие быстро отрезали оба его яичка.
Даже для того жестокого столетия это было слишком. Исполнителей преступления (кроме Фульбера) быстро поймали и в наказание кастрировали. Абеляру это принесло мало утешения: да, он прославился, но благодаря «подпорченным» гениталиям, а не таланту и победам в дебатах. Стремительным взлетом к высотам интеллектуальной элиты Парижа молодой ученый нажил себе немало врагов, которые теперь получили повод глумиться над несчастным философом-кастратом.
Сводя счеты с бывшим учеником, Росцелин опубликовал открытое письмо, в котором издевательски насмехался над увечьем Абеляра. «Определяющие мужчину органы отрезаны, — писал он, — и тебя нельзя называть Петрусом, теперь ты — Петрус с изъяном. Ты ставишь на своих гнусных письмах печать с изображением мужской и женской голов… Я собирался сказать про тебя много справедливых и очевидных истин, но, так как выступаю против неполноценного мужчины, не стану завершать и оставлю свой труд».
Научный конкурент Абеляра Фулько составил для несчастного перечень плюсов кастрации: теперь он мог, например, спокойно пройти сквозь толпу замужних дам или играть даже с обнаженными девушками. Он советовал Абеляру держаться подальше от «тайных сборищ содомитов» и ерничал: «Блаженны кастрировавшие себя ради царствия небесного».
Абеляр удалился в монастырь Сен-Дени, занял впоследствии пост аббата в обители Сен-Жильда в Бретани. Он снова обратился к изучению теологии и философии и, стремясь вернуть себе расположение высшего общества, принялся «заигрывать с интеллектуальным Парижем». В конце концов Суассонский собор осудил Абеляра за ересь: de jure за сомнения в хронологии церковного учения, de facto за то, что он умудрился сделаться врагом весьма влиятельного святого Бернарда Клервоского. Стараясь утвердить себя ученым мужем, вооруженным «орудием диалектического ума», Абеляр был повторно унижен личным приказом папы молчать.
Абеляр так и не разлюбил Элоизу: в лесах Сен-Дени он воздвиг храм Духа-Утешителя, «Параклета», и посвятил его возлюбленной. Этот порыв раздул пламя скандала, на жизнь Абеляра даже покушались. В последние годы жизни злосчастных любовников их роман вступил в новый этап, отношения приобрели еще более пикантный характер, о чем свидетельствует их переписка.
Первейшим же источником знаний о тех событиях является откровенная и горестная автобиография Абеляра «История моих бедствий», повествующая о философских спорах, путешествиях, страданиях, но больше всего о любви к Элоизе и «проклятой постели». Хотя произведение и адресовано загадочному «другу», оно явно обращено к Элоизе, которая, прочитав, взялась писать ответ. Повесть Элоизы бурлит сексуальностью, блещет интеллектом и выдвигает смелые мысли и идеи, за которые сто лет спустя ее сожгли бы на костре как еретичку. Интереснее всего то, что в ответ на холодные рациональные рассуждения Абеляра о святости и отречении от мирских утех Элоиза просит оставить женщинам «земные радости», которые Абеляр обещал лишь мужчинам. Девушка не желает возносить (или принижать, как она считает) женщин до статуса мучениц и святых. Она не побоялась назвать сексуальность двигателем любви: «Если звание жены священно или официально, — писала она, — я хочу занять место друга или, если не постыдишься того, наложницы, шлюхи».
Откровенная сексуальность Элоизы — открытый вызов властителям дум той эпохи. Нет сомнения, что подобная женская смелость рано или поздно должна была столкнуться с мужским насилием. Элоиза была наказана вдвойне: она была лишена общества людей и — хуже того — искалеченного возлюбленного.
Однако преступными отношения любовной пары сделал не секс (Париж того времени, образно выражаясь, сотрясался от наполнявшей его бурной сексуальной жизни), а то, что их поймали с поличным. Фульбер в глазах современников был неправ и излишне жесток, но, когда кастрировал Абеляра, в каком-то смысле поступил справедливо. История заставляла публику содрогаться от будоражащей смеси ужаса и пикантных деталей.
Нет ничего удивительного в том, что история общества тех лет полна рассказами об отсечении гениталий. Некий Жильбер де Нога, например, в своих мемуарах повествует об ужасных пытках, которыми развлекался Тома де Куси, подвешивая жертвы за пенис, пока тот не отрывался от тела. Другая история рассказывает о том, как некая монахиня влюбилась и забеременела от молодого каноника. Ее заставили лично кастрировать любовника и лишь затем вернули обратно в обитель. Из фаблио[42] о распятом священнике мы узнаем о священнослужителе, которого некий скульптор застал в постели со своей женой. Пастырь бросился к распятию, раскинул руки и притворился Христом. Муж-рогоносец сделал вид, что не узнал священника и подправил «деревянную» статую Христа, отрезав несчастному «лишние» причиндалы — пенис и яички.
Полную столь привлекательной для публики жестокости легенду об Абеляре и Элоизе поэт-современник с Юга, Жеан де Ниса, назвал «историей послаще вина с медом».
Менее склонные к романтизму современники вспоминали об Абеляре прежде всего как об отце-основателе Университета Парижа. Главным доказательством тому служит факт, что этот ученый первым обратился к диалектике, подкрепленной логикой. Балансируя на грани ереси, Абеляр отказался от всепроникающей примеси мистицизма в науке.
Вторым доказательством служит то, что, оставив покой Нотр-Дама ради холма Святой Женевьевы, ученый привел философию из лона церкви в гражданское общество, где она прочно обоснуется на тысячу лет. Действительно, со смерти Абеляра пройдет совсем немного времени, а разрозненные группы интеллектуалов, собравшись вокруг холма Сен-Женевьев, сольются воедино и образуют гильдию — первый университет Парижа. В 1257 году капеллан Людовика IX Робер де Сорбонн создаст коллеж, давший имя Университету Парижа. К концу столетия Сорбонна была известна уже всей Европе.
Изначально коллеж был основан для помощи неимущим школярам: на его территории проживало шестнадцать учеников разных национальностей. Однако очень скоро весь христианский мир начал финансировать учебное заведение, размах операций коллежа впечатлял. Сначала коллеж завладел зданиями на улице Перерезанной Глотки (как видно из названия, в этом районе промышляли воры и убийцы) напротив римских терм, позже занял улицы Дье Портес и де Макон, расположенные ближе к нынешней площади Сорбонны. Сначала репутация учебного заведения строилась на строгости, с которой студенты обличали ересь и противодействовали ей, как, например, влиянию монахов нищенствующих орденов на обывателей Парижа. Это мгновенно настроило против университета наживавшихся на легковерии и набожности прихожан аббатов и епископов как в Париже, так и в его округе. Антиклерикальные и бунтарские настроения Сорбонны проявились уже в дни ее основания.
Но важнее всего то, что учреждение университета способствовало выдвижению столицы Франции на первое место среди городов Европы, как и постройка собора Парижской Богоматери, и обильные доходы городской казны от речной торговли. Мнивший себя главным конкурентом Риму, Париж завидовал влиянию папского престола. Мощь Рима со