е выполнял. Так что к концу столетия единственным источником освещения в городе (как, собственно, и во времена Филиппа Красивого) служили огромные факелы Гран-Шатле, башни Несле и кладбища Невинно Убиенных на юге.
Под покровом царящей в городе тьмы творились злодеяния, и стражники ежедневно по утрам рапортовали по меньшей мере о пятнадцати нераскрытых убийствах. Вместо того чтобы положиться на правительство, парижане искали знамений и обращали взоры и молитвы об избавлении от кошмара городской жизни к небесам. В августе 1400 года над городом прокатилась сильнейшая гроза, но осажденное население не смогло истолковать, что же тем самым разумел Бог. Очевидец утверждал: «Между пятью и шестью утра прогремел гром такой силы, что статуя Богоматери на алтаре в Сен-Ладре на крепком новом каменном постаменте раскололась на части, некоторые из которых вылетели даже на улицу. А в Ла Вийетт де Сен-Ладре молния ударила двух человек так, что их башмаки, одежда и куртки изжарились до корочки».
Глава двенадцатаяПляски смерти
Повседневная жизнь Парижа в начале XV века была опасна, изменчива и со всех сторон теснима религиозными запретами, которые, по сути, никак не влияли на настроения населения. Город был перенаселен и грязен. С XII века, со времен Филиппа-Августа, за стеной Карла V, опоясывавшей город от ворот Сен-Мартен до Сен-Жермен, не было построено ни одного крупного здания. Преодолев войны и болезни, население выросло до 200 000 человек. В результате столица превратилась в лабиринт убогих улиц, ставших рассадником болезней. Парижское жизнеустройство того времени описано в произведении неизвестного автора «Дневник парижского буржуа» («Journal d’un bourgeois de Paris») — печальном, a порой горьком повествовании о городе, воюющем с самим собой, остальной Францией и английской оккупацией.
Анонимный буржуа описывал глобальные события и международные войны, но львиную долю внимания он уделил обыденному ходу жизни. Дневник полон описаниями личных и домашних забот: упоминаются зимние морозы, нашествие майского хруща летом — все то, что заботило горожанина среднего достатка. Таким же образом автор описывает Столетнюю войну: изложение великого события маленьким человеком. Всякий раз, когда к столице подступал неприятель, оставшийся неизвестным горожанин одним из первых среди множества других жаловался на повышение цен на хлеб, на то, что сыра и яиц в продаже вовсе не найти. Но это вина не только англичан, которые — еретики! — варят мясо и убивают детей. Виновны в бедах также священники, солдаты и далекие от идеала патриотизма и святости аферисты, которым подражает молодежь, подобные Жанне д’Арк (хотя Жанна около Парижа появилась лишь мимолетно — во время штурма ворот Сент-Оноре в 1429 году, когда и была ранена). Дева сыграла важную роль в истории города тем, что вдохновила и придала Карлу VII мужества короноваться в Реймсе и объединить Францию. (Довольно интересно отметить, что сегодня Жанну своей героиней избрали французские ультраправые политики, собирающиеся в трудные времена и перед выборами у статуи Орлеанской Девы на рю де Риволи).
Из дневника и других документов, относящихся к тому периоду истории, видно, что к началу XV века слово «парижанин» описывало не только жителя столицы, но и определенный стиль поведения и мысли. Книга «Le Mesnagier de Paris» («Парижская домохозяйка») была написана в 1393 году как пособие по правильному поведению благонравной жены в столице. Женщине следует изучать искусство танца и пения, уметь вести дом, выбирать слуг, одеваться, следует также знать свое место в обществе — на кого смотреть свысока, а на кого — подобострастно. Из этой книги становится ясно, что средний класс столицы не бедствовал: автор, к примеру, рассуждает на тему правильного приготовления оленины, апельсинов и даже таких экзотических деликатесов, как небольшой оранжевый корешок под названием «морковь». Хотя жене буржуа не стоит общаться с аристократами, она должна знать, что по положению стоит не ниже.
Основными характеристиками «парижского менталитета» считались суеверие и мздоимство. Вера в божественный промысел и легкую наживу часто оборачивались и против обладателей «парижского» склада ума. В 1413 году Париж оказался в руках графов Баварского и Арманьяка, имевших к городу давние счеты. Их нельзя было подкупить никакими взятками. Неизвестный буржуа в своем дневнике описывает, как городское население переболело таинственным кашлем, который автор называет «tac» или «horion»[56]. От болезни никто не умер, но кашель был так силен, что у мужчин разрывались гениталии, женщины рожали до срока, и во всем Париже было не найти священника, который мог бы без перерыва спеть мессу. В болезни винили даже маленьких детей, вечерами бегавших за вином и горчицей по улице Муфтар и распевавших во все горло песенку со словами: «Что за кашель у тебя в дыре, старушка. Вот так кашель, вот так кашель в дыре». Почти всерьез парижане шутили, будто мальцы так прогневали Бога, что Он сделал воздух «больным и грязным, чтобы все прогнило» и наказал их «кашлем в дырке». Врачи не могли найти причину недуга, и парижане обвинили во всем двух графов, вставших лагерем под стенами города.
Когда власть из рук графов Баварского и Арманьяка вновь перешла к городским властям, болезнь волшебным образом испарилась. Торговля пошла в гору, мессы служили без перерыва, шлюхи вышли на улицы, еретики запылали на кострах — город вернулся к обыденной жизни. Безымянный буржуа радовался, что вино в том году «не загустело и не воняло».
Как и многие города, миновав тяготы Столетней войны, Париж пустился во все тяжкие. Город закружился, по словам Франсуа Вийона, лучше других описавшего жизнь бандитов и бродяг, в «Великом карнавале», чуждом почтенным буржуа, которые славились своим скептическим отношением к шумным удовольствиям.
Вийон был не чужд сантиментам. Он писал о бегавших за горчицей и хлебом в обед мальчишках, о судачивших, пристроившись у огня, старухах, о ночевавших в тепле пекарни нищих, о раскрывающих поэту тайны своей профессии шлюхах. Мир Вийона полон мелких чувственных удовольствий, которые знакомы и нам. Город Вийона прошел через мясорубку многолетних лишений, большинство горожан были не понаслышке знакомы с нищетой, болезнями и голодом. Поэт относился к столице, как крестьянин к своему наделу: ничто не чуждо, все попадает на перо — центр города, впавшие в нищету парижане, грешники и злодеи.
Никто не назовет настоящее имя поэта, известного нам как Франуса Вийон, точную дату и место его рождения. Интересно, что крохи информации о нем, доставшиеся потомкам, отражены в полицейских отчетах, а те, в свою очередь, даже в лучшие времена не были достоверным источником. Поэзия Вийона — это апокриф, анекдот, родившийся не как литературное наследие грядущим потомкам, а нацарапанный спьяну на манжете, чтобы потешить хмельную толпу злосчастных студентов, дезертиров, карманников и бродяг, собиравшихся в каком-нибудь из питейных заведений левобережья. Котгрейв в XVII веке объяснял слово «Вийон» как «советник, изобретатель, хитрый или умный жулик, проворный плут, приятный вор» (таковым Франсуа и был). Вийон обучался ремеслу жуликов, был склонен к криминальным авантюрам и незаконным аферам. Он сидел в тюрьме, но не был приговорен к смерти, которой боялся панически. Смерти посвящены лучшие его строки, написанные грешником и верующим. В конце 1930-х Джордж Оруэлл навестил Париж, поселился в Латинском квартале на рю дю Пот де Фер и брал в качестве путеводителя по городу томик стихов Вийона.
Париж Вийона невелик и простирается от моста Искусств до южной оконечности Латинского квартала. Поэт лишь изредка упоминает остров Ситэ или правый берег Сены. Франсуа родился близ Понтуаза, отец его безвременно скончался, скорее всего от пьянства. Мать прожила долгую жизнь (как минимум до 1461 года), но отдала мальчика на усыновление, и тот попал к Гийому де Вийону, капеллану церкви Сен-Бенуа-ле-Бетурн в Латинском квартале. Франсуа получил университетское образование, достиг статуса лиценциата, а затем и магистра искусств, зарекомендовав себя при этом своевольным и распутным малым.
Тогда же Вийон начал сомневаться в том, как себя называть: частенько представлялся «maotre François des Loges, autrement dit de Villon»[57], «Franciscus de Montcor-bier» или «Moultcorbier». B 1451 году его исключили из университета, запретили изучать теологию. Скорее всего, это случилось после инцидента с древним камнем, названным «pet-au-diable» («пук дьявола»). Группа пьяных студентов выворотила этот камень из земли и перенесла его из поместья мадемуазель де ла Брюер. Власти отнеслись к «преступлению» весьма серьезно — в студенческие общежития на левом берегу Сены нагрянула вооруженная полиция. В ярости университетские профессора объявили забастовку, длившуюся два года (1453–1454).
С отвращением наблюдавший за распрей церковных и светских (не очень различавшихся в те годы) властей, Вийон решил присоединиться к студенческому братству «деклассированных». Это была целая армия молодых людей без профессии, без средств к существованию, бездомных. В отличие от студентов, проживавших в зданиях университета или при коллежах, эти школяры, поступив в университет, селились и выживали сами по себе. Общество считало их пьяницами, развратниками и угрозой миропорядку, как и люмпен-пролетариев — бродяг и армейских дезертиров.
Тогда же Вийон связался с «кокийярами» (coquillards) — опасными бандитами, дезертирами, грабителями и убийцами. В основном они были отбросами Столетней войны и, когда не грабили население, то обитали за воротами городов Франции. Кокийяры общались на непонятном обывателю сленге, похожем на язык цыган.
Вийон только-только набил руку и почувствовал вкус к написанию баллад, когда 5 июня 1455 года он убил священника. Друзья поэта и единственные свидетели происшествия утверждали, что сделал он это в целях самообороны, сопротивляясь напавшему грабителю. Да, духовенство тех времен было не робкого десятка, но в версию соратников Вийона все же верится с трудом.