Безымянный буржуа в своих дневниках походя отметил появление в 1424 году на кладбище «Danse macabre» — серии настенных росписей, изображающих танец со смертью. Позднее эти рисунки получили широкое распространение, особенно в Англии, Нидерландах, Бельгии, Люксембурге и Германии. Чаще всего настенные росписи помещали в церквях или на кладбищах, иногда вырезали в дереве. Смерть в «плясках смерти» изображалась традиционным жнецом, символом человеческого бессилия и слабости перед роком.
Происхождение термина «macabré» туманно. В словосочетании его можно трактовать как имя поэта, писавшего под этим псевдонимом нравоучительные вирши. Более фантастические этимологические версии предполагают происхождение слова от сирийского арабского «meqabberеу», гробовщик, либо от библейского Маккавея, или от языческого бога Макаберея (в английском языке это слово встречается в соборе Святого Павла в надгробной надписи некоего Пэрона, казненного в 1439 году; в 1539 году могилу разрушили). Последняя версия самая маловероятная, ведь термин «macabré» присутствует уже в 1376 году в поэме Жана Лефевра.
Каким бы ни было происхождение фразы «danse macabre», мода на этот тип изображений недвусмысленно указывает, что люди стремились взглянуть смерти в лицо. От устрашающего кладбища остались лишь арки галереи, в которой складировали эксгумированные останки, стоявшей вдоль улицы ла Ферроньери. В свое время склепы, полные останков, кишели крысами, обгладывавшими тела до костей. Сегодня эту территорию занимают бутики, ресторан, парфюмерный салон и огромный рынок Л’Аль. Подземные этажи торгового центра помещаются в земле, ранее принадлежавшей кладбищу.
Глава тринадцатаяКарты и легенды
Полторы тысячи лет с той или иной степенью художественной достоверности Париж изображали, вырезая на дереве, гравируя в камне, на холсте и в литературных произведениях. Но достоверных, подробных карт города не существовало вплоть до 1450-х годов. К этому времени Париж стал легендарным местом, известным каждому французу и иностранцу. Великая столица была полна опасностей, планировку ее улиц можно было представить себе с трудом. Провинциалы и приезжие торговцы были вынуждены прибегать к помощи горожан, нарываясь порой на услуги бродяг и жуликов, заводивших легковерных в самые грязные и опасные районы, обиравших их до нитки и бросавших простаков посреди пустырей. Если человек не был урожденным парижанином, что зоркие хищники быстро примечали по одежде, акценту или манерам, то добраться до требуемого места в Париже, не будучи ограбленным или убитым, или не заблудиться было почти невозможно.
Конечно, римляне составляли военные карты, гражданские инженеры чертили планы города, но все эти документы не пережили перипетий постимперских преобразований. Нет ничего удивительного в том, что одна из немногих доживших до наших дней карт Лютеции создана в полиции, но позже выяснилось, что эта карта датируется 1705 годом и, подобно другим галло-римским картам, является подделкой. Идея составлять карты города пришла в Париж из Италии. Картография была популярна и раньше, с XII века она существовала в стране как форма искусства и не несла никакой политической или коммерческой пользы.
Карта Венеции, автором которой был миланец Геллиа Магадиццо, была создана в 1100 году для дожа Орделаффо Фальеро. Этот документ лишь отдаленно отражает реальное расположение земель и вимеет, скорее, декоративное значение, что было тогда нормой. Но вот в 1494 году маркиз Мантуанский Франческо II Гонзага решил заказать для своего дворца изображение города — camera della città, — подобное фрескам. Выбирал он между Парижем и Иерусалимом.
Выбор был легче, чем того можно было ожидать: Париж был ближе географически, важнее политически. Астролог и хиромант Париде Чезара отправил Франческо Гонзага письмо, в котором обещал «книгу, в коей ты увидишь не только изображение Парижа, но и множества других городов, а также принцев, графов, королей, императоров, пап, сюжеты историй и легенд — древних и нынешних». Это очевидный намек на изображение Парижа в труде немца Хартманна «Liber cronicarum», опубликованном Шеделем Нюрнбергским в 1493 году. Проблема состояла в том, что изображенный Париж был полностью плодом фантазии и измышлений — ни издатель, ни художник столицы Франции не видели.
Первые хотя бы в некоторой степени отражающие реальность карты Парижа появились в 1550-х годах. Это были так называемые планы Мюнстера и Брауна; изображения города времен около 1530 года были вырезаны на дереве и впервые представляли вид столицы с высоты птичьего полета. Карты зачастую появлялись по необходимости: короли и правительства пытались хоть как-то представить изменчивый город целиком. С тех пор картографы столицы стали играть немаловажную роль в политической и культурной жизни Парижа. Имена Кеснеля, де Вассалье, де Гомбуста, де Бретеза, де Вернике в следующие два столетия приравнялись по значимости к литераторам и философам. Картографы не только смогли изменить взгляд парижан и приезжих на столицу Франции, но и существенно преобразили набор требований и ожиданий, который люди предъявляли городу.
Первые карты заключали Париж в круг или овал; «круглый, как яйцо», — сказал о городе безвестный автор XVII века. Схема изображения была крайне необычна для нас: север и юг располагались по бокам, север справа, юг слева — вот так и случилось разделение берегов Сены на правый и левый. Да, такая проекция была неудобна, но имела неожиданный эффект: город выглядел как отдельный замкнутый мир. Ось север — юг на картах была повернута на 90 градусов через пятьдесят лет, к этому привела необходимость точнее отразить расклад политических сил в городе («меркантильный» правый берег Сены возвышается над «интеллектуальным» левым). Круглая схема Парижа дожила до XX столетия и нашла свое отражение в новых boulevards périphériques, направляющих городское автомобильное движение по кругу. За бульварами раскинулись не отмеченные на картах земли рабочих предместий — banlieue, которые в представлении нынешних парижан так же опасны, как леса, пугавшие городских жителей XV века.
Первые карты города были призваны передать величие столицы, зафиксировать памятники, дворцы и церкви. В картах тех лет монархия представлена во всем величии, в отличие от жизни рядовых парижан — явно политический заказ. Картографы, подобные Кеснелю, охотно изображали город «не таким, как другие провинции или мир». Те же политические амбиции обнаруживаются в полицейских и военных картах столицы; они делят Париж на состоятельный запад и бедный, а следовательно, потенциально бунтарский восток. Бесспорно, карты прошлого и настоящего — не более чем официальная бумага. Тогда, как и сейчас, единственно честными путеводителями по городу были только инстинкт и интуиция.
Очень часто XV век представляют эпохой регресса — концом эпохи процветания. Именно это утверждает авторитетный историк, гениальный Йохан Хейзинга. По его мнению, результатом войны, длившейся несколько поколений на французской земле, стало размывание и крушение старых идеалов. Закат Средневековья был жалок, огромная часть истории крошилась на части: в ответ на грандиозные перемены в большом мире начала перерождаться и Франция. В 1461 году Франсуа Вийон приступил к работе над «Малым завещанием», последней великой книгой Средневековья, вдохновившей в эпоху раннего гуманизма Рабле и его соратников. В 1470 году в Париж был доставлен первый печатный станок.
Эти два события связаны между собой: оба свидетельствуют о быстрых переменах в системе ценностей и образах мыслей мира, толкавших вперед историю. В Париже закат Средневековья совпал с периодом реконструкции. В городе происходили великие свершения: Европа вновь обратилась к Италии и наследию античности; Париж шел другим путем, что поэтично и щедро показали первые картографы столицы: история вершилась «здесь и сейчас», прямо на улицах города.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯГОРОД СКОТОБОЕН1461–1669 гг.
С чего бы мне хотеть жить в Париже?
Я не умею жульничать, лгать и надувать других.
В старом Париже тридцать шесть улиц.
Еще восемьдесят три — в Quartier Гульпуа.
В quartier Сен-Дени их триста и шесть.
Сосчитай их и успокойся.
Дьявол знает их так же хорошо.
Всем известно, что сатана частенько навещает Париж. Появление его — предвестник бед. Именно по этой причине он чувствует себя здесь как дома.
Глава четырнадцатаяТемный в сиянии света
Да, к периоду, который мы теперь рассмотрим, Париж умножился людьми и обогатился идеями. Только Лион, стоявший на пересечении дорог в Италию, Испанию и Германию, мог составить сколько-нибудь серьезную конкуренцию возрастающему влиянию столицы. В начале века южному городу удалось на короткий срок стать центром литературной и философской мысли страны. Такие видные фигуры, как Морис Сэв и Луи Мейгре, глубоко понимавшие культуру Италии и открывшие для Франции Петрарку и Бембо, трудились именно в Лионе. Тем не менее университетом этот город так и не обзавелся, и считалось, что лионцы больше озабочены наживой, чем философскими дискуссиями. Долина реки Луары приютила видных писателей: Ронсара, Дю Белле, Жана Бодена и Рабле. В Анжере, Орлеане, Бурже и Пуатье действовали университеты (в Орлеанском университете, например, преподавали гражданское право, неизвестное слушателям Университета Парижа). Но все же культурная жизнь концентрировалась в Париже.
Суть вышесказанного вот в чем: хотя за XVI век Париж не произвел на свет достойных упоминания литературных талантов, привлеченные растущим мировым авторитетом города деятели искусства, философы и финансисты все равно приезжали сюда. В финале Столетней войны Париж окончательно закрепил за собой право называться культурной и политической столицей страны, а эта репутация, в свою очередь, привлекла предприимчивых дельцов, готовых инвестировать грандиозные архитектурные проекты. Париж в большинстве своем строился по итальянской модели: прямые дороги, вычурные площади, колоннады и мосты; состоятельные парижане подражали итальянской моде в одежде, еде, манерах и речи (французский и особенно парижский французский язык тех времен пестрели итальянскими словами и особенностями произношения).