ормил собаке яблоко, и пес мгновенно скончался.
Кроме того, при дворе во множестве кормились алхимики, предсказатели и маги из самых разных стран. Уже спустя столетие по Лондону ходил слух, что Екатерина совершала жертвоприношения сатане. Во Франции эту молву назвали иезуитской пропагандой, но мы-то знаем, что Медичи всерьез прислушивалась к советам оккультистов и даже приказала построить башню, с которой был виден весь Париж, для любимого астролога Козимо Руджери, сменившего Нострадамуса, который отбыл на покой в Прованс. Башня и сегодня стоит на улице Виарм неподалеку от Биржи. Это одно из мест Парижа, где дьявол якобы являлся на землю и где ощущается присутствие сил высшей магии. Таких мест было множество: будь то простая поляна, прореха в зарослях кустарника или странное расположение камней. Сегодня от стеклянного купола, сквозь который Руджери читал судьбу по звездам и призывал сверхъестественные силы в помощь королеве, не осталось и следа.
На первый взгляд королева казалась легковерной, но, стоило астрологам допустить ошибку, быстро превращалась в скептика и принималась издеваться: «Жаль, что он собственного будущего не предвидел», — произнесла она, узнав, что на окраине был ограблен и убит некий звездочет-шарлатан. Башню Руджери достроили в феврале 1572 года, за несколько месяцев до печально известной Варфоломеевской ночи. Страшный карнавал убийств произошел главным образом из-за непредусмотрительности и неумения Екатерины контролировать последствия вероломных политических заговоров и покушений.
С того дня, как тезисы Лютера попали в Париж, город не знал покоя. Сорбонна, непререкаемый авторитет в вопросах религии, заклеймила Мартина Лютера апологетом ереси и лжеучителем. Университет не только цензурировал книги, но организовывал обыски в студенческих кварталах, выдавал ордера на арест всякого, кто только был заподозрен в намеке на несогласие с религиозной доктриной или политикой властей. То тут, то там религиозные зелоты нападали на еретиков. Места встреч инакомыслящих были хорошо известны: в основном протестанты собирались на левом берегу; туда и направлялись отряды карателей. В 1557 году группа студентов-католиков ворвалась в дом адвоката, не скрывавшего своих симпатий к протестантизму. В доме шла служба, и разъяренные молодчики начали убивать всех подряд, зарезали даже нескольких придворных дам, а тех, кого не убили, сильно избили. Когда же на место инцидента прибыли полицейские, вместо того чтобы арестовать напавших, они поздравили их с добротно сделанной работой, собрали выживших «еретиков» и увезли в тюрьму, где те содержались в ожидании суда.
Изначально осужденных за ересь сажали в тюрьму или высылали, но позднее кара стала более жестокой и изощренной. Гревскую площадь даже назвали «камерой сожжения» — она почти постоянно источала запах горелой плоти. Другим популярным видом казни стала «strappado» — итальянская дыба, на которой казненного растягивали так, что руки и ноги выходили из суставов, а затем несчастного медленно опускали на огонь. Сегодня тихий и зеленый перекресток Латинского квартала, площадь Эстрапад, носит имя этого пыточного устройства (позднее местные мальчишки продавали на ней фонари, при свете которых водили всех желавших по лабиринту квартала, путая ужасами прошлого и призраками).
Недовольство простых, безграмотных и неимущих горожан, отождествлявших Париж и себя только с католицизмом и святой мессой, в начале столетия непрерывно росло. Наплыв протестантов, бежавших в Париж от репрессий, подобных бойне 1562 года в Осси, заставлял горожан-католиков волноваться за чистоту веры и статус священной столицы. Париж, с момента основания стремившийся составить конкуренцию Риму, в 1560-х годах переполнился «еретиками», которые не просто отвергали авторитет папы, но открыто сомневались в его праве на власть. Протестантов, вне зависимости от того, прибыли они из столицы европейского протестантизма Женевы, где назывались «eidgenossen» (т. е. «конфедераты» — именно этот искаженный термин превратился во французское слово «huguenots»), или других городов, называли гугенотами.
Страсти накалились до предела 18 октября 1534 года, этот день вошел в историю как «день плакатов»: проснувшись поутру, католики обнаружили, что по всему Парижу развешены плакаты, на которых набранные готическим шрифтом тексты возвещали, что католическая месса — глупость и противоречие Писанию. По городу разнеслись слухи, что протестанты готовят восстание, что добрых христиан перебьют во время месс, церкви разрушат, а в городе воцарится дьявол, который, веселясь, лично убьет монарха, и Париж навеки превратится в проклятый город. Чтобы хоть как-то успокоить население, все святыни Парижа — от реликвий Сен-Шапель до символов веры — были вынесены на улицы, а позднее массовая процессия, во главе которой шел сам епископ Парижский, пронесла их по городу. В соборе Нотр-Дам отслужили торжественную мессу, а после на Гревской площади устроили сожжение шестерых «еретиков».
В Париже, где тогда по официальным данным проживало около 15 000 протестантов — довольно внушительное число, — насилие на почве вероисповедания стало неотъемлемой частью городской жизни. Хотя протестанты и дали королю клятву верности и даже предпринимали попытки обратить его в собственную веру, они не переставали выпускать памфлеты, провозглашавшие преданность идеям Кальвина, посетившего Париж по пути в протестантскую Женеву. Важно отметить, что именно от Жана Кальвина французские гугеноты восприняли взгляд на доктрину божественного происхождения власти монархии, насаждаемую в столице, как на возмутительное заблуждение. Монархия, в свою очередь, не упускала из виду то, как протестанты строят реформаторскую церковь в Сен-Марселе — перестраивают дом неподалеку от Бьевра, а также неотступно следила за попытками устроить надомные собрания в Сен-Жермене. Чтобы избежать кровопролития, Екатерина в 1562 году издала эдикт о свободе вероисповедания в частных домах. Но поздно — к тому времени представители обеих сторон вовсю убивали друг друга. Ситуация вышла из-под контроля, протестанты отличились нападениями на церкви и казнями священников. Фанатики-реформаторы сожгли церковь Сен-Медар неподалеку от улицы Муфтар.
Во второй половине XVI столетия власти взяли за правило оправдывать любые военные действия заботой о безопасности населения столицы. Некоторые видные политики и военные чины Франции, включая адмирала Колиньи, симпатизировали реформаторской церкви — отчасти из-за обширной коррупции и гнетущего давления извне — из Рима и Мадрида. Рядовые гугеноты были неплохими бойцам, и казалось, что их армии и милиция способны в любой момент захватить Париж. Высокородный гугенот принц Конде угрожал сделать это в 1562 году. А в 1567 году армия гугенотов заблокировала все входы и выходы в столицу и держала блокаду до тех пор, пока не была отброшена армией голодных парижан. Десятилетиями тлевшая гражданская война могла вспыхнуть с новой силой в любой момент.
Печальная ирония: бойня Варфоломеевской ночи была спровоцирована бракосочетанием. Свадьба католички Маргариты де Валуа и аристократа протестанта Генриха Наваррского (отпрыска рода Бурбонов, будущего короля Генриха IV) намечалась на 18 августа 1572 года. Все видные семьи Франции получили приглашения присутствовать на церемонии, ожидались пышные балы в Лувре, городской ратуше и в резиденции Бурбонов.
Екатерина Медичи организовала этот брак по очевидным причинам: она стремилась объединить два религиозных течения в союз, который поддержит корону. Несмотря на заявления протестантов о том, что они желают лишь свободы вероисповедания, монаршая семья давно осознала опасность растущей популярности «еретиков» и угрозы переворота. Ожидалось, что эти проблемы рассосутся вскоре после бракосочетания. Знать, протестанты и католики, со всей страны съехалась в Париж, чтобы посмотреть на праздник, организованный Екатериной. Обряд бракосочетания свершился на площади перед собором Нотр-Дам, после на мессу в храм были допущены только католики (включая Маргариту). Некоторые протестанты опасались подвоха и проживали за стенами города, подальше от Лувра. Пройдет всего несколько дней, и одни гости, съехавшиеся на свадьбу, устелят телами улицы, а другие в кровавом безумии будут резать и убивать направо и налево.
Оказалось, что свадьбу и празднества Екатерина затеяла лишь с целью избавиться от адмирала Колиньи, который, обретая все большую популярность, становился смелее с каждым днем. 22 августа Екатерина подослала к Колиньи наемного убийцу, который подстерег адмирала между улицами Сен-Жермен-л’Оксеруа и де Пулье, когда тот ехал на собрание регентского совета в Лувре. Убийца стрелял дважды, Колиньи был ранен в левое плечо, но не смертельно. Екатерина и ее приспешники первыми прибыли к адмиралу и выразили лицемерные соболезнования. Лидеры протестантов, съехавшись позднее в резиденцию Колиньи, особняк де Бетизи, выражали свое недоверие монаршему сочувствию и требовали мести.
Перед угрозой ответных действий протестантов королевское семейство запаниковало, пришел его черед волноваться о своем будущем, было приказано закрыть город.
Вечером 23 августа король Франции написал королеве Англии, что найдет убийц и воздаст им по заслугам: однако никто не сомневался в том, что приказ об устранении Колиньи исходил из королевской семьи (а вот в крепость монархии не верил никто).
24 августа под звук набата началось безумие: «Убейте их всех! — приказал король Карл IX. — Всех, чтобы не осталось никого, кто мог бы меня упрекнуть в содеянном».
В первую очередь следовало разделаться с Колиньи — окончательно и бесповоротно. Сделали это граф де Гиз и его люди. Они перерезали адмиралу горло и, отрубив голову, вывесили ее из окна на веревке. «Начали мы неплохо, — сказал де Гиз своим приспешникам, — теперь следует выполнить волю короля до конца». И вооруженная толпа двинулась по улицам: окровавленное оружие в руках, обезображенный труп Колиньи позади и призыв убивать на устах. Гениталии адмирала были отрезаны от тела и выброшены в Сену, позднее за ними последовал его труп. Этим не кончилось, тело Колиньи выловили и повесили на Монфоконе на несколько дней.