Панорама Парижа. Раскрашенная гравюра. Неизвестный художник. XVII век. Музей Карнавале, Париж.
(© Photo RMN / Bulloz)
Олицетворением такой системы управления явились триумфальные арки в самом сердце города, появившиеся в 1670 году у старинных ворот Сен-Мартен и Сен-Дени. Людовик XIV приказал построить эти арки в честь военных побед Франции за границей. Парижу больше не угрожала осада, и потому старые защитные сооружения впервые в истории были снесены, а на их месте появились улицы, которые в будущем станут первыми городскими бульварами (французское слово «бульвар» происходит от голландского «bulwarks»). Монарх, вступая в город, традиционно проезжал под аркой Сен-Дени (ирония истории в том, что последней особой королевской крови, проехавшей под аркой, была королева Виктория, прибывшая в город на Всемирную выставку 1855 года).
Моделью развития городского ландшафта и построения идеологии государственной столицы в данном случае послужил Рим. Литераторы того времени прикладывали особые усилия, чтобы указать миру на древние корни Парижа, на его призвание стать городом возрожденной античности. В соответствии с программой по возрождению города правительство взяло под свой контроль все инструменты по укреплению государственного величия: искусство, литературу и науку. Ужесточился контроль властей над «скандальными» и потенциально опасными текстами, противоречащими официальной точке зрения и задаче по созданию здорового общества. И все же, несмотря на цензуру, изменения в законодательстве и религиозные ограничения позволили вырасти нескольким поколениям талантливых деятелей искусства и литературы, пользовавшихся невероятным авторитетом благодаря интеллекту, инакомыслию и чистому гению.
Самым популярным видом искусства стало театральное. С помощью таких мастеров, как Мольер, театр доказал культурное превосходство Парижа над любым другим городом Европы. Люди ехали издалека, чтобы увидеть пьесы Пьера Корнеля, Жана Расина и Мольера. Эти произведения частенько критиковал литературный журнал «Le Mercure Galant», но парижане все равно набивали до отказа театральные залы, чтобы заодно выпить, подраться, завести интрижку, познакомиться с актрисами и вкусить культурной жизни. Театр «Комеди Франсез» был официально открыт в 1680 году, но актерская труппа, которая в нем играла (в том числе и Мольер), была давно известна парижской публике и монарху по выступлениям в Пале-Рояль и позднее в театре «Guénégaud», что стоял неподалеку от Нового моста. Людовик XIV был человеком дальновидным и не раз пытался учредить театральную цензуру, особенно его раздражали итальянские фарсы. Однако эти попытки общество попросту игнорировало.
Вечер в театре в те времена считался проведенным впустую, если во время представления не произошло ничего опасного или эротического, что развлекло бы высшее общество. «Parterre», или яма, считалась местом опасным, в партере располагались пьяные слуги и солдаты. Именно эти места в зале становились очагом развлечения, возможностью пощекотать нервы богатых зрителей, часто занимавших места на сцене, чтобы наблюдать одновременно и за ходом пьесы, и за партером. Известен случай, когда в 1673 году разочарованная публика попыталась даже сжечь театр. В 1690-х годах театры были полны солдатами, прибывшими в город на побывку или вышедшими в отставку, так что безудержное насилие в зале приобретало характер бессмысленный и жестокий. Однажды в «Комеди Франсез» представление мрачной пьесы Расина было прервано выходками датского дога, которого привел с собой некий маркиз. Толпа громко подзадоривала пса, облаивавшего актеров — представление пришлось прекратить. Как-то двое аристократов были арестованы за избиение извозчика. В свое оправдание они сказали, что «в “Комеди Франсез” вечер был скучен».
Спонтанные вспышки насилия в театрах лишний раз подтверждают тот факт, что реальный Париж оставался грязным, полным болезней и безумия городом, в котором легко можно было получить нож под ребро, подвергнуться изнасилованию или просто умереть от голода. Проживавшие в самом центре европейской истории парижане не ощущали себя ни уникальными, ни привилегированными.
Мифы и легенды, крепившие городской престиж, никоим образом не касались низов общества. Еще до переезда в Версаль Людовик XIV и его народ дистанцировались друг от друга. Когда король в конце концов удалился из столицы, для парижских обывателей он превратился в абстрактное олицетворение государства. Повседневная жизнь города была грязна, опасна — и ближе к сердцу парижан, чем жизнь какого-то там двора.
Признаком пренебрежительного отношения народа к переехавшему в Версаль двору может служить хотя бы тот факт, что всех королей, проживавших вне Парижа, столичный фольклор полностью игнорировал. Пока монархи обитали в Париже, королей частенько высмеивали столичные песенки, сатирические произведения, они становились героями поговорок. Теперь король выпал из поля зрения парижан. Создавшееся положение противоречило первоначальным намерениям Людовика быть ближе к народу, когда он задумывал превратить столицу в политический и культурный мегаполис, в котором воедино сольются государство, монархия и городская культура. Людовик XIV был облечен властью пяти лет от роду, вырос во время регентства своей матери Анны Австрийской и правления Мазарини. Когда в 1661 году его главный советник умер, король взял власть в свои руки. Монарху было двадцать три года, и он верил, что самим Богом призван вести за собой не только Францию, но всю Европу. Это был тот самый юнец, который десятью годами ранее, по крайней мере согласно легендам, проскакал шесть миль с места охоты до дворца Правосудия только потому, что услышал, будто парламент решил собраться без его ведома. Вбежав в зал собрания, король щелкнул хлыстом и произнес: «Государство — это я!».
Этот случай прекрасно показывает любовь Людовика к показным деяниям. Монарха прозвали «Король-Солнце» после того, как он, празднуя рождение своего первенца-сына, пронесся по городу со щитом, на котором нарисовал эмблему в виде солнца. Несмотря на то что в тот период парижане его любили, король уже начал относиться к горожанам с подозрением и проводил в столице как можно меньше времени. При первой же возможности он переехал в Версаль, где чувствовал себя защищенным, и увлекся охотой. Проживая в Версале, король строил дворец, соответствующий своему величию, а окружающие земли организовывал по регулярному плану, совершенно не похожему на беспорядочный клубок улиц Парижа. За сорок с лишним лет он навестит столицу лишь двадцать пять раз.
Неприязнь к горожанам у Людовика возникла из-за бунтов Фронды. Помимо того, короля сильно беспокоил собственный престиж, он не желал общаться с народом или потенциальными претендентами на власть и влияние. Одним из таких конкурентов был некий Никола Фуке, дерзкий и высокомерный, бывший суперинтендант финансов, метивший на место премьер-министра сразу после смерти Мазарини. Но Фуке совершил роковую ошибку: пригласил монарха на шикарный банкет, после которого при свете факелов было устроено представление новой пьесы Мольера (в спектакле играл сам автор); дворец Фуке был столь великолепен, что затмил королевскую резиденцию. Людовик впал в бешенство, но выждал целых три недели, прежде чем приказал арестовать Фуке по надуманным обвинениям в растрате и распространении порнографии (поговаривали, что Фуке является соавтором мадам де Ментенон в написании «L’École des Filles» — пикантной сапфической книги, популярной во всех парижских салонах). Фуке был героем парижских улиц, что лишь укрепляло желание Людовика держаться от столицы подальше, а героя приговорили к пожизненному заключению в Бастилии.
Пока суд да дело, пост Мазарини занял бывший придворный секретарь и заместитель Фуке Жан Батист Кольбер. Этот холодный и расчетливый человек (которого остроглазая мадам Севинье — летописец придворной жизни — прозвала «le Nord») без колебаний шел к намеченной цели. Главной своей целью он поставил увеличить Париж, придать ему больше блеска и отобрать у Рима титул столицы европейской цивилизации. Новый министр посвятил себя развитию искусств, открывал академии, собрал личную библиотеку и поддерживал интеллектуальные журналы, подобные «Journal des Savants». Но главное, Кольбер искренне верил, что Франции суждено стать великой страной, а французскому народу — первым среди наций Европы. Однако его тщательно продуманные планы разрушались бесконечными затеями и войнами Людовика, регулярно опустошавшего казну и злившего парижан, плативших за все налогами. Подобно королю, министр отдалялся от Парижа и в конце концов возненавидел его жителей.
Среди парижан вновь поползли слухи, что ужасный, зловещий персонаж городского фольклора «маленький красный человек», бродит вокруг Тюильри и Лувра. Этот страшила воплотил в себе коктейль парижских предрассудков и бунтовщических настроений: «маленький красный человек» предрекал смерть властям, его боялись даже такие влиятельные люди, как Екатерина Медичи и Ришелье. «Маленький красный человек» вновь явится жителям города в 1789 году накануне Великой французской революции, а позднее предвестил кровопролитие в 1793 году. В последний раз его видели перед провальными походами Наполеона на Египет и Россию. Когда же кошмарный вестник явился в 1648 году, пророчествуя о напастях Фронды, парижане оживленно восприняли слухи о его появлении и уверяли, что на этот раз самые страшные городские опасения сбудутся.
Великий век классицизма характеризуется не только как эпоха торжества разума, но и как время, когда в людских сердцах царили ирония и равнодушие. Всякий рассудительный горожанин равнодушно переступил бы через труп на Новом мосту (довольно обычная картина в те времена), не повернулся бы на плач голодного младенца. Он отмахивался от жалостной мольбы «cul-de-jatte» («калеки-попрошайки» — мост был их излюбленным местом) с тем же равнодушием, с каким подзывал «haquet» — новую разновидность наемной кареты, придуманной с целью избавить пеших горожан от уличной грязи.