[69]). Несмотря на то, что Мерсье был образованным человеком и сделал академическую карьеру (занимал должность профессора риторики в коллеже Бордо и преподавал историю в Центральной школе Парижа), он относил себя к простым гражданам и выступал против власть имущих. Он нападал на идеалы классицизма, свойственные времени, и называл Расина и Буало «носителями чумы в литературе». Мерсье, вечно несогласный с властями и правителями, считал себя истинным пророком революции.
Современники много писали о нем, но считали неглубоким и сентиментальным автором. Несмотря на эти нападки, нельзя не признать, что Мерсье был весьма наблюдательным, хотя и амбициозным литератором. «Картины Парижа» — удивительный труд, затрагивающий самые разные темы: политику, законотворчество, рекомендации, где получше (и подешевле) можно купить женскую и мужскую одежду, пересказ самых интересных дискуссий, похоронные традиции, искусство карманников (и почему парижские воры искуснее и хитрее своих лондонских коллег), зловонный воздух города, нищета пригорода Сен-Марсель, портреты продавцов воды, шпионов, похитителей трупов и анатомов, плативших им, жуликов и шарлатанов, лучшие места для прогулок, тюрьмы, фейерверки, публичные женщины, полиция (злобная, ленивая, трусливая и продажная), сорта табака, нищие, больницы, эротическая атмосфера в опере, необходимые условия и рекомендации по выращиванию грибов.
Описывая типичный день парижанина, Мерсье рисует детальнейшую картину жизни столицы. Он называет город «быстрым и шумным смерчем», зарождающимся ежедневно в семь утра, когда просыпаются и принимаются за дело кучера и садовники, когда лавочники распахивают ставни своих магазинов. К девяти утра улицы забиты каретами, адвокаты и чиновники направляются в присутственные места, дамы едут в гости друг к другу; деловая жизнь в столице кипит. Суета успокаивается около трех пополудни, когда состоятельные граждане садятся обедать. В пять часов население высыпает на прогулку в новые ухоженные парки города. В сумерки город затихает, и наступает самое опасное время — воры и разбойники, как утверждает Мерсье, таятся в темных аллеях. Добрые парижане в это время укладываются в постель, не спят только те, у кого хватает денег, чтобы оплатить ночные развлечения.
Центром ночных увеселений служил оперный театр. Улицы, окружавшие здание, были заполнены проститутками, vulvivagues[70], преследующими прохожих непристойными предложениями и оскорблениями. Мерсье сухо отмечает, что изнасилования в городе почти прекратились из-за невероятной дешевизны продажной любви. Автор был на стороне бедных и бездомных, а значит — и на стороне проституток. С удовольствием он отмечал, что городская жизнь носит «домашний» характер; с симпатией описывал проходивших ранним утром по городу крестьян, которые доставляли из провинции фрукты, хлеб, овощи и мясо в вечно голодный Париж. Его поражал тяжелый крестьянский труд, он удивлялся тому, сколько селяне могут выпить, и смеялся их язвительным замечаниям в адрес городских модников. Среди парижан Мерсье выделял рядовых рабочих и их семьи, тех, кто тяжким трудом и упорством укреплял город. Мерсье отмечал хитрость и сексуальный аппетит парижан, которые, просыпаясь от шума и стука карет покидающих театры богачей, будят жену, лениво занимаются любовью и, даст Бог, зачинают нового парижанина.
Антиподом исполненного оптимизма реформаторского духа Мерсье служил Ретиф де ла Бретон — крестьянский сын, новеллист, печатник, эротоман и шпион. Мерсье, хотя и восторгался Ретифом, тем не менее проводил четкую границу между своим трудом и его сочинениями, посвященными описанию парижского дна, и утверждал, что столица, как любое явление, состоит из света и тьмы, а делать акцент на одной только стороне ее жизни неверно.
Ретиф де ла Бретон безостановочно трудился над своими новеллами и пьесами, к моменту его смерти в 1806 году было опубликовано 250 книг. Он считал себя моралистом, самые его знаменитые труды «Le Paysan perverti» («Совращенный поселянин, или Опасности города») и «La Paysanne pervertie» («Совращенная крестьянка») являются мрачными повествованиями о том, как здоровых духом провинциалов уничтожили порочные парижские устои. Беда заключалась, однако, в том, что сам Ретиф был глубоко погружен в темную сторону парижской жизни. Его проповедь о том, что парижские нравы есть зло, не имела должного эффекта. Подобно философским сказкам маркиза де Сада (верного читателя Ретифа) истории де ла Бретона рассказывали о том, как чистые душой (и весьма раздражающие жителей столицы) провинциалы отравлялись едкой и лживой атмосферой сексуальной свободы и интриг. Ретиф со своей стороны глумился над маркизом-развратником: «Если бы его читала солдатня, погибли бы 20 000 женщин», — пишет он в «Господин Николя, или Разоблаченное человеческое сердце», явно намекая, что герой революции Дантон использовал роман де Сада «Жюстина, или Несчастная судьба добродетели» как пособие по мастурбации.
Может, Ретиф и был лицемером, но это не мешало ему быть наблюдательным свидетелем ночной жизни столицы. Себя он называл «совой», «ночным зрителем» и задался целью, пустив в дело научный подход, похотливость и не скрывая своих эротических фантазий, познать ночь Парижа. В целях маскировки писатель наряжался в «старый синий плащ» и «широкую фетровую шляпу» (он похвалялся, что не покупал новой одежды с 1773 по 1796 год). Темную одежду обычно носили представители низших классов. Она была знаком опасности для всякого богача, открывала Ретифу дорогу на любую улицу ночной столицы.
В результате этих приключений появилась книга «Парижские ночи, или Ночной зритель». На книгу сильно повлияла весьма популярная в XVIII столетии литература жанра poissard[71] (термин родился еще в XVI веке и обозначал тогда вора или пажа; романы этого жанра были исполнены в низкопробном стиле и на языке простолюдинов). Ретиф был напыщен, самодоволен и склонен к назойливому морализаторству. Он считал себя лучшим: «Из всех литературных мужей, я, возможно, единственный, кто знает простой народ; общаясь с ними и изображая их, я желаю быть стражем их добронравия. Чтобы увидеть все зло, я побывал в самом низу». Невероятное заявление. Книга «Парижские ночи, или Ночной зритель» так же пристрастна и полна небылиц, как «Картины Парижа» Мерсье. Но, несмотря на провокационное заявление Ретифа, будто он — носитель мнений низших классов общества, в целом это талантливый и наблюдательный очевидец.
Исследователь парижской ночи любил кофейни «Прокоп» и «Манури» на улице Монтень-Сен-Женевьев, куда наведывался посмотреть на игру в шашки; «Обри» на рю Сен-Жак и «Регенси», где частенько следил за напряженной партией в шахматы между Жан-Жаком Руссо и его приятелем, ремесленником Менетра. Это были относительно спокойные заведения, куда Ретиф ходил, чтобы послушать, о чем говорят на улице, прочесть газеты, в общем, подержать руку на пульсе литературной и политической жизни города. Он частенько замечал полицейских шпиков, подглядывающих за тем же, что и он сам, но не обращал на них особого внимания — обычное дело для города, жители которого полны ненависти к властям.
Писателя очень интересовала новая мода на размеренную праздность, популярная среди аристократов и пропагандируемая в кофейнях. Пролетарии не могли позволить себе лениться, но ежедневно предавались сексуальным, алкогольным и гастрономическим удовольствиям. Стихотворение 1773 года неизвестного народного автора описывает эти удовольствия, рисует жажду парижской бедноты к бездумному чувственному веселью:
По воскресеньям и в святые дни
Не протолкнуться здесь от солдатни
И шлюх солдатских; с ними заодно
Без удержу грошовое вино
В себя вливает и гуляет тут
Парижский буйный разночинный люд:
Сапожники, портные, лекаря,
Торговые монетою сорят,
Хихикают служанки невпопад
От предвкушенья чувственных услад,
Лакеи поснимали парики —
Им в париках буянить не с руки;
Босяк — и тот разжился медяком,
К греховным удовольствиям влеком[72].
Ретифа завораживала и неодолимо влекла полная событий жизнь города. Чтобы поближе взглянуть на происходящее, писатель много времени проводил на самом дне — в тавернах, кабаках, игровых залах и борделях, где к нему уже привыкли как к завсегдатаю, но он всегда оставался в тени, прислушивался, смотрел по сторонам. «Ненавижу пьяниц и игроков», — ворчал Ретиф, но это не мешало ему проводить ночи в их компании.
Пили в Париже круглосуточно. Начинался день города, как подчас и сегодня, с холодного неразбавленного белого вина. В полдник ремесленники, торговцы с рынка, их помощники выпивали несколько бутылок вина, часто закусывая устрицами, которые продавались тут же, в соседней лавке. Толпы посетителей наводняли таверны, а бывало, работяги, опустив инструмент, пили прямо на рабочем месте, просто чтобы освежиться и снова вернуться к труду. Полицию заботило не легкое повсеместное опьянение, а тяжелое пьянство, еженедельные запои к выходным доводили до сумасшествия, самоубийств и развала семей.
В питейных заведениях обычным делом было насилие. Шокированный Мерсье точно записал оскорбления, которые предшествовали кровавым убийствам, регулярно случавшимся в тавернах: «шлюха», «сопляк», «зануда», «старый хрен», «кобель» были самыми распространенными. Кабатчик еще на стадии оскорблений пытался вмешаться, чтобы защитить репутацию и честь заведения. Если же он не успевал, то посетители доставали ножи и затевали драку по принципу «каждый сам за себя».
Ретиф рассказывал о подобных происшествиях, по его собственному мнению, с холодной объективностью исследователя. Изначально «Парижские ночи» были задуманы как путеводитель к новому светлому будущему: вдохновленный, подобно Мерсье, ценностями эпохи Просвещения, Ретиф верил, что неразбериху городской жизни можно упорядочить рациональным планированием средств достижения общественного благополучия. Автор заявлял, что цель его книги — явить темную сторону Парижа, чтобы четко понять, где находится путь к грядущей добродетели. Некоторые из предложенных им мер по выходу из кризиса имели смысл: например, посадка фруктовых деревьев для сокращения перевозок или запрет на продажу плохого вина.