Это был единственный визит Адольфа Гитлера в Париж. В память о победе над Францией фюрер снялся на фоне опустевшего Трокадеро и Эйфелевой башни — грандиозного символа XIX века и воплощения эстетики века XX. Спустя несколько дней после визита в Париж Гитлер рассказал о своих впечатлениях: «Я был рад увидеть город, аура которого меня всегда влекла. На нас лежала ответственность сохранить это чудо западной цивилизации неприкосновенным. И нам удалось это сделать».
Под пятой нацистов город стремительно и неотвратимо преображался. По всему Парижу были расквартированы войска, здесь же расположилась штаб-квартира гестапо. Центром операций оккупационных войск служил особняк Мажестик на авеню Клебер, где расположилась Главная военная комендатура, Militârbefelshaber Frankreich (MBF), возглавляли которую Ханс Шпидель и писатель, солдат и мистик Эрнст Юнгер. Их задачей было не только удерживать стратегически важный Париж под контролем рейха, но уничтожить его культурное влияние на мировое сообщество. Эту стратегию разработало и внедрило Бюро пропаганды Парижа (Propagandastaffel der Gross Paris), расположенное на бульваре Ланн, дом 57, которым твердой рукой правил Гельмут Кнохен.
Этот офицер стал известен всему Парижу благодаря изысканным вечеринкам, которые он устраивал как для коллаборационистов, так и для противящихся режиму промышленников, художников и журналистов. На приемах подавались вино и ужин, обсуждались политика и экономика. Пытками и казнями занимался заместитель Кнохена, выходец из Бреслау Курт Лишка, который своей жестокостью и эффективностью методов прославился даже среди нацистов. Его излюбленной пыткой, над необычностью и комичностью которой частенько смеялись на вечеринках Кнохена, было кормление заключенных исключительно соленой сельдью. Лишка гордился тем, что самые стойкие заключенные не выдерживали даже двух дней такой диеты и ломались, мучимые жаждой. Его ценили за внимание к деталям: первое, что он сделал после назначения на пост заместителя, — запасся инструментарием, который приказал доставить в свою штаб-квартиру на улице Соссей, дом И. В заказ вошли пятьдесят коробов сверх положенного снаряжения: 150 наручников, плотные шторы для автобусов, перевозивших арестантов на казнь, 2000 литров горючего для сожжения тел казненных на кладбище Пер-Лашез, виски, вино, закуски для расстрельных команд. Крупнейшей операцией Лишки в Париже стало решение «еврейского вопроса».
Спустя пару недель после начала оккупации во всех кинотеатрах начали показывать ролики, в которых утверждалось, что Франция пала исключительно по вине евреев, масонов и англосаксов, одержимых стяжательством и стремлением разрушить образ жизни рядовых французских граждан. Такие пропагандистские фильмы как, например, «Опасность еврейства» («шедевр документального кино», если верить писателю Люсьену Ребате) и «Коррупционеры», «Оккультные силы», являли собой весьма впечатляющие жуткие короткометражки, в которых перед глазами зрителя представали крючконосые евреи, хихикающие над гибелью христианской цивилизации. К этим роликам писались продуманные сценарии, они были прекрасно сняты и с убийственной точностью прорисовывали парижские реалии (постоянно, к примеру, встречается в них улица Кадет, на которой располагалась штаб-квартира парижских масонов). Осенью 1941 года совместно с французскими властями на Итальянском бульваре нацисты организовали выставку «Евреи и Франция». Посмотреть на нее пришли тысячи посетителей, а осуждающих ее не нашлось вовсе. Выставку назвали «неоценимым вкладом в образование». Всем гостям показывали огромного паука, висевшего над входом, и объясняли, что «паук представляет собой еврейство, сосущее кровь нашей Франции». Другим расхожим образом этой выставки, как и сценариев пропагандистских короткометражек, служил сказочно богатый еврей, который, не будучи настоящим европейцем («словно паразит»), кормится эксплуатацией добродетельных французов. Причина, по которой многие парижане никогда не встречались с евреями, объясняли нацисты, в том, что все евреи живут во дворцах или на французской Ривьере.
В действительности же большинство парижских евреев проживали в Марэ — в плеиле («местечко» на идиш), куда с 1880 года они бежали от нищеты и гонений из Восточной Европы. Для одних эта округа стала домом, для других — временной передышкой перед дальнейшим путешествием в США или Палестину. Марэ был одним из самых ветхих и грязных районов столицы, но, по крайней мере, до начала 1930-х годов служил единственной территорией, свободной от антисемитизма, охватившего столицу Франции. Большинству парижан, каковы бы ни были их взгляды на «еврейский вопрос», работы в этой округе не имелось, а потому не было и личных контактов с местными жителями.
Коллаборационистская парижская пресса начала громкую кампанию против «ядовитых чужаков». Типичным примером пропаганды тех лет является вышедшая в марте 1941 года в «Au Pilori» статья, автор которой истерически, навзрыд требовал истребить еврейский народ.
Смерть еврею! Смерть всему ложному, уродливому, грязному, противному, негроидному, полукровному, еврейскому! Смерть! Смерть еврею! Да! Повторим это. СМЕРТЬ! С-М-Е-Р-Т-Ь ЕВРЕЮ! Ибо еврей не человек. Он вонючее животное. Мы защищаем себя от зла, от смерти, и, следовательно, мы против евреев!
Примечательно то, что написал статью не немец, а коренной парижанин. В августе вышли первые антиеврейские законы, которых парижане даже не заметили. Евреям запретили пользоваться телефонами, становиться в общую очередь в продуктовых магазинах, владеть бизнесом, ездить на велосипедах, появляться в плавательных бассейнах. Им предписывалось совершать покупки лишь в определенные часы дня, ездить исключительно в последнем вагоне поездов метрополитена, не позволялось менять место жительства, преподавать в высших учебных заведениях и участвовать во многих сторонах общественной жизни города. С 29 мая 1942 года им надлежало носить желтую звезду Давида, пришитую к одежде. Французская компания «Барбе-Массан Поплен» охотно предоставила 5000 метров материала, необходимого для производства как минимум 400 000 звезд. Желтую звезду, как гласил указ, cледовало носить всем евреям старше шести лет «на видном месте слева на груди, тщательно пришитую к одежде».
После 2 октября 1941 года, когда тишину парижской ночи нарушил ряд взрывов, напряжение в обществе достигло предела. Мины взорвались на улицах Турель, Нотр-Дам-де-Назаре и Виктори: каждая бомба должна была уничтожить по синагоге. Народ терялся в догадках, кто и зачем это сделал. Немцы, которые и устроили теракты, утверждали, что взрывы являются частью волны спонтанных еврейских погромов, которые устраивают обозленные жители столицы в отместку за покалеченный иудеями Париж. Рассвет евреи встретили в страхе перед будущим.
Долго им ждать не пришлось. Гауптштурмфюрер СС Теодор Даннекер служил в Париже с сентября 1941 года. Двадцатисемилетний офицер прибыл в город по рекомендации самого Адольфа Эйхмана, любимчика Гитлера. Даннекер слыл упрямым и бесчеловечным, но эффективным чиновником, специалистом по решению «еврейского вопроса». Именно он вскоре сыграет ключевую роль в планировании и осуществлении операции «Окончательное решение» во Франции. Его «трудам» способствовала лютая ненависть, которую он питал к евреям: Даннекер тщательно планировал и исполнял программы массовых репрессий.
Даннекер ехал в Париж заниматься не пропагандой, а убийствами. Под его жестким руководством парижская антиеврейская кампания перешла от выставок, статей в газетах, фильмов и анекдотов к организованной депортации на восток. К концу 1941 года город бурлил антисемитскими настроениями: оптик Лиссак разместил в витрине своего магазинчика плакат со словами «Лиссак не Исаак», а популярное кафе «Дюпон» в Латинском квартале повесило на дверях «шуточное» объявление о том, что вход в заведение запрещен «собакам и евреям». Облавы начались уже в начале 1941 года, когда евреев-иммигрантов «пригласили» зарегистрироваться в полиции. Евреев, объявившихся в участке, быстро направляли в тюрьмы Бье-ла-Ро-лан и Питивьер.
Даннекеру такой метод решения проблемы казался непрофессиональным и слишком медленным. Он планировал как можно быстрее разделаться не только с восточноевропейскими евреями, набившимися в плецлъ, но и с местными уроженцами, «внедрившимися и, словно раковая опухоль в теле, подтачивающими французское общество изнутри». Единственным решением проблемы он видел масштабную общегородскую операцию. Собрав подчиненных в штаб-квартире гестапо на авеню Фош, Даннекер представил им собственный план «Vent Printanier» («Весенний ветер»). Целью операции было при поддержке парижских властей собрать до 28 000 евреев, выслать их в концентрационные лагеря на восток или приступить к их уничтожению самостоятельно. Ничего подобного раньше не проводилось, и потому в случае успеха эта операция стала бы показательным образцом решения «еврейского вопроса» для всей оккупированной нацистами Европы.
Даннекер был не просто амбициозным карьеристом, он искренне любил свою работу. Получив одобрение высшего командования на проведение операции «Весенний ветер», он с энтузиазмом взялся за дело, и это было больше, чем служебное рвение, замечали его подчиненные. Первым делом ему следовало убедить парижский муниципалитет и военные оккупационные власти в важности плана и в реальности его выполнения, а затем следить, как операция набирает ход. Никто из высших чиновников Парижа ни на первой, ни на последующих встречах с Даннекером и слова не сказал против плана. Кто-то лишь отметил, что предположительная дата облавы, ночь с 13-го на 14 июля, не очень удобна, так как это день взятия Бастилии, и парижане будут пьяны и неуправляемы. По совету французов с великой неохотой Даннекер перенес дату операции на 16–17 июля.
Многие евреи знали, что власти планируют какую-то крупную операцию — отчасти благодаря здравому смыслу и интуиции, отчасти из новостей еврейского подполья «Solidarité», которое добывало точную информацию через сеть информаторов и сочувствующих. Но ни точных дат, ни того, что именно произойдет, не знал никто.