«На каждом шагу встречаешь роскошествующее богатство и обнаруживающуюся бедность. По улицам толпятся слепые, кривые, хромые, безрукие и другие несчастные уроды. Все они, нимало не унывая, забавляют народ вымышляемыми представлениями, и тем доcтают себе пропитание <…> Таковая гнусная безумная нищета не делает чести правительству».[69]
Непосредственно о Париже тот же А.Г. Краснокутский писал так:
«Весь Париж разделяется на двенадцать округов. Каждый имеет особенное правление, коему предоставляется право решать дела по силе законов.
Жителей в Париже полагают более пятисот восьмидесяти тысяч. Сверх того, бывает часто до 50 000 праздношатающихся, кои не имеют никакого верного ночлега.
Домов в городе считают близ 30 000; улиц 1062, глухих переулков 117, застав или выездов 56, набережных 49, мостов 16, бульваров 18, площадей 10, гостиных дворов 5, рынков 5, темниц для разного рода преступников 10, казарм 24».[70]
В апреле 1814 года Париж представлял собою удивительное зрелище города разом и мирного, и военного. Потрясение, которое испытали парижане, было особенно велико потому, что до этого в течение многих веков столица Франции не видела в своих стенах иностранных войск.
Рассуждая о патриотизме парижан в 1814 году, профессор А.Н. Дахин пишет:
«Приведем еще один пример, вызывающий даже не удивление, а, скорее, недоумение. Какой бы правитель-победитель ни вступал в Париж, жители всегда встречали его ликованием. Генерал Бонапарт, бесславно завершивший свой египетский поход, возвратился в Париж – парижане ликовали. Его разгромили в 1814 году – парижане опять ликуют! Даже написаны картины прохождения оккупационных войск по улицам Парижа. Изгнанный победителями на остров Эльба Наполеон высаживается во Франции и доходит до столицы – все то же ликование. Свергли императора окончательно, и произошла реставрация Бурбонов – опять всеобщий восторг. Все это наводит на размышления и вызывает желание разобраться в событиях 1814 года, свидетельствующих то ли о патриотизме французов, то ли о его отсутствии. Постараемся извлечь уроки из французской истории, из ошибок и просчетов ее деятелей».[71]
Это удивительно, но в то время численность населения Парижа составляла почти 700 000 человек, и он был вторым городом Европы после Лондона. Вокруг Парижа была построена большая крепостная стена. Как уже говорилось, регулярных войск в Париже было около 25 000 человек, плюс к этому 12 000 человек национальной гвардии. Но парижские буржуа и местные жители практически сразу же стали вывешивать из окон белые флаги и даже простыни. Париж покрылся белым цветом, и все стали приветствовать императора Александра I и прусского короля Фридриха Вильгельма III.
Александр I на изысканном французском языке сказал:
– Я пришел к вам не как враг, а чтобы принести вам мир!
В ответ одна экзальтированная дама вскочила на стремя коня и стала обнимать русского императора.
Войска прошли маршем до Елисейских Полей. Многие молодые парижанки просили русских офицеров посадить их рядом с собой на коня. Сначала некоторые ждали грабежей, погромов, насилия, но на самом деле в Париж вошла «чистая, аккуратная армия, да еще с белыми бурбоновскими повязками, и все искренне обрадовались окончанию войны».[72]
Георг Эмануэль Опиц.
Казаки у Триумфальной арки. 1814 год
Генерал А.И. Михайловский-Данилевский свидетельствует:
«Неизъяснимые чувства и мысли волновали меня, когда в семь часов вечера мы въехали в предместье Парижа. Уже мы в воротах Сен-Мартен, на бульваре, в улице Сент-Оноре, среди шумной столицы! Толпы народа бегут за нами. Парижане не полагали так скоро увидеть императора Александра. Радость становится тем сильнее, чем приезд Его Величества был для них неожиданнее. Многие смотрят на государя и не узнают его; а потом, подобно человеку, заключенному в мрачную темницу, который впервые по освобождении видит дневное светило, парижане взывают в восторге: «Вот Александр! Вот наш избавитель!» Восклицания радости сопровождали государя до дворца Элизе-Бурбон, назначенного для его пребывания».[73]
Русский офицер В.И. Левенштерн происходил из весьма богатой семьи и мог позволить себе пригласить одного молодого роялиста в ресторан Rocher de Cancale, находившийся немного в стороне от центра Парижа. Молодой человек любезно согласился проводить Левенштерна и его друга, но как только они отъехали от центра, роялист снял белую кокарду, пояснив, что это уже другой район города, и здесь носить белое небезопасно. Кстати, «на троих они потратили в ресторане 150 франков, что в современном эквиваленте составляет примерно 3000 евро».[74]
На самом деле, и многие военные историки соглашаются с этим, союзная армия сильно рисковала во время «битвы за Париж». Дело в том, что Наполеон мог бы вооружить от 40 000 до 50 000 рабочих. Плюс его собственная армия, которая контролировала коммуникации союзной армии. Как долго последняя продержалась бы во вражеской столице, если бы было оказано решительное сопротивление? Именно на эти обстоятельства и обращал внимание методичный М.Б. Барклай-де-Толли. Как видим, основания для беспокойства у него были.
Рассуждая подобным образом, профессор А.Н. Дахин делает следующий вывод:
«Народ в своей массе совсем даже неоднороден. Правитель может нравиться одним и вызывать негодование у других. Более того, в минуты славы этого правителя любят многие, если не все. А поражение всегда презираемо. И здесь нет противоречий с народными патриотическими настроениями. Народ всегда прав, хотя иногда и меняет свое отношение к политическим лидерам, потому что поддерживает только сильного. Наивно полагать, что патриотизм – это служение личности или культу какого-то индивида».[75]
Генерал А.И. Михайловский-Данилевский свидетельствует:
«Состояние Парижа в 1815 году совершенно различествовало от того, в каком мы нашли его в прошлом году. Тогда французы, утомленные двадцатипятилетними переворотами и войнами, пожавшими миллионы людей, надеялись найти ручательство благоденствия своего в правлении Бурбонов. Потому они единодушно желали возвращения на престол старинного дома своих королей, конечно, не все с равным усердием и равной к нему преданностью, но, по крайней мере, все с одинаковым ожиданием кроткого правления и спокойствия».[76]
Как известно, в мае 1814 года был подписан Парижский мирный договор. После заключения мира М.Б. Барклай-де-Толли сопровождал императора Александра I в Лондон, а к осени русские войска практически вернулись в Россию, и главной квартирой Михаила Богдановича сделалась Варшава. Связано это было с тем, что 28 октября Барклаю было присвоено звание главнокомандующего 1-й армией, расквартированной в Польше. В состав этой армии вошли шесть армейских корпусов, два гренадерских и несколько кавалерийских дивизий.
К сожалению, раны и огорчения, испытанные в Отечественную войну, сказались на здоровье Барклая, вследствие чего он попросил позволения удалиться на некоторое время от всех дел. И просьба его была удовлетворена императором Александром, написавшим ему, впрочем, что вверенная ему армия «никогда и ни в какое время не должна выходить из-под его начальства».[77]
Однако заслуженному отпуску Михаила Богдановича помешало бегство Наполеона с острова Эльба – весной 1815 года «отважный изгнанник» триумфально вернулся к власти.
8 (20) марта 1815 года, не встретив сопротивления, Наполеон вступил в Париж. Людовик XVIII бежал в Бельгию, мятежи роялистов, поднятые в защиту Бурбонов, были подавлены решительно и беспощадно.
В ответ Барклай-де-Толли в начале апреля 1815 года повел к Рейну свою 1-ю армию, состоявшую из 225 000 человек, с которой он и вступил в июне 1815 года в пределы Франции. Вместе с ним шел 7-й пехотный корпус генерала И.В. Сабанеева из 2-й армии Л.Л. Беннигсена.
Георг Эмануэль Опиц. Казак раздает парижанам декларацию Александра I. 1814 год
Русские войска шли во Францию через Галицию, Богемию и Германию. Согласно плану, Барклай должен был выйти к среднему течению Рейна, и там ему надлежало соединиться с австрийцами князя Шварценберга.
В это же время из Литвы во Францию спешно двинулась армия П.Х. Витгенштейна, а гвардия и гренадеры под командованием М.А. Милорадовича выступили из Санкт-Петербурга. Но принять участие в «великом подвиге ополчения Европы» русским войскам на этот раз не довелось ввиду быстрого окончания войны поражением Наполеона при Ватерлоо.
В самом деле, русские, австрийские и баварские войска еще были на марше, когда пришло это известие – 6 (18) июня 1815 года в битве при Ватерлоо англо-голландская армия Веллингтона и пруссаки Блюхера сообща разгромили Наполеона. В результате, 10 (22) июня 1815 года Наполеон вторично отрекся от престола.
Узнав об этом, Александр писал Барклаю-де-Толли: «Известие об отречении Наполеона справедливо, и генерал Рапп сообщил нам его формально. Но сие происшествие не должно нисколько нас останавливать, и мы единогласно решили продолжать военные действия по-прежнему. Нам необходимо иметь в своих руках Наполеона, выдачи коего настоятельно требуем. Мы не можем равномерно терять военных выгод, доселе приобретенных. Итак, с помощью божией, идем вперед, довершим благое дело! Если крепости будут входить в переговоры с нами, дабы почитать их принадлежащими королю французскому, то подобных сношений не отклонять, а мне немедленно доносить. С благословлением Всевышнего, с пособием таких полководцев, как вы, и с храбростью непобедимых наших войск, надеюсь привести к желаемому концу новую войну и достичь до благодетельного для целой Европы мира».