22 июня (4 июля) 1815 года Париж капитулировал. Прусские и английские войска вошли в сданный без боя город, а через два дня туда приехал Людовик XVIII.
Генерал А.И. Михайловский-Данилевский пишет:
«Столица сия представляла тогда любопытное зрелище; ибо, по врожденному нам свойству, мы охотнее смотрим на народ, обуреваемый страстями, нежели на страну, где царствует тишина, подобно тому, как с большим удовольствием останавливаемся на берегу моря, когда волны сильно воздымаются, нежели когда необъятная поверхность вод ничем не колеблется. В такое несчастное время легкомыслие французов являлось во всей наготе».[79]
Русские в Париже. Карикатура XIX века
Что имел в виду знаменитый военный историк? Да то, что война только закончилась, что страна была занята иностранными войсками, а театры и кофейни в Париже уже были наполнены народом, и повсюду «гульбища кипели радостными толпами». По словам этого генерала, «без презрения нельзя было смотреть на равнодушие французов к унизительному положению, в котором они находились».[80]
При этом всемирное спокойствие требовало, чтобы общество было гарантировано от вторичной попытки Наполеона захватить власть, а посему союзные монархи постановили отправить его на далекий остров Святой Елены, затерянный в Атлантическом океане.
После этого русские войска вновь вступили в Париж 29 июля (10 августа). Причем это были не все войска, а лишь две дивизии – 3-я гренадерская и 2-я кирасирская.
Главная квартира армии Барклая-де-Толли и почти все его войска были расквартированы в Шампани, в 150 км на северо-восток от Парижа.
Было очевидно, что всем русским войскам нет никакого смысла оставаться во Франции, однако император Александр решил, прежде чем они пойдут обратно в Россию, устроить грандиозный смотр, который продемонстрировал бы всей Европе мощь победоносной русской армии.
Сначала хотели провести этот смотр в первой декаде августа под Фер-Шампенуазом, на месте совсем недавно одержанной победы, однако потом перенесли сроки смотра на конец августа, чтобы не мешать французским крестьянам убирать урожай. Было изменено и место проведения этого мероприятия – на окрестности Вертю, где находилась обширная равнина, словно специально созданная для дефилирования больших масс войск.
Император Александр лично контролировал все, и 26 августа (7 сентября) – в третью годовщину Бородинского сражения – была проведена генеральная репетиция смотра.
Два следующих дня в Вертю прибывали тысячи людей, желавших полюбоваться невиданным дотоле зрелищем. На третий день состоялся и сам смотр. Он происходил в том же порядке, что и 26-го, с той лишь разницей, что на нем присутствовали многие иностранцы, прибывшие из Парижа, Голландии, Лондона и других мест.
Генерал А.И. Михайловский-Данилевский свидетельствует:
«В строю было 7 конных и 11 пехотных дивизий, 3 полка казаков, 2 роты пионеров и рота саперов, всего 150 554 человека, в том числе 87 генералов, 433 штаб-офицера и 3980 обер-офицеров; орудий было 540».[81]
Георг Эммануэль Опиц.
Казаки в Пале-Рояле. 1814 год
Во время церемониального марша Александр I лично предводительствовал армией и салютовал союзным монархам. Великий князь Николай Павлович вел бригаду гренадеров, а великий князь Михаил Павлович командовал пятью ротами конной артиллерии.
Генерал А.И. Михайловский-Данилевский пишет:
«Ясное небо и лучи солнца, отражаемые оружием, придавали зрелищу блеск необыкновенный. Мы были столь поражены величественною картиною, расстилавшеюся перед нами, что, когда взъехали на [холм] Монтэмё и взглянули на армию, произошло невольное молчание; каждый гордился быть русским, исполнялся чувством величия России <…> Более 107 000 человек пехоты проходили церемониальным маршем, и ни один не сбился с ноги. Самоуверенность была написана на лицах воинов; из уст их, кажется, вырывались слова: «Кто против нас?» Восхищенный смотром, Государь сказал: “Моя армия первая в свете: для нее нет ничего невозможного; и по самому наружному ее виду никакие войска не могут сравниться с нею!” При всем великолепном зрелище, расстилавшемся перед нашими глазами, многие из нас вспоминали неоднократно в течение сего утра о Бородинском сражении, которому в первый день смотра при Вертю минуло ровно три года».[82]
На смотре присутствовали: император Австрии, король Пруссии, наследные принцы австрийский, прусский и вюртембергский; принц Леопольд Кобургский, князь Шварценберг, лорд Веллингтон, князь Вреде, а также «множество знатных особ, сановников и генералов, в числе коих было несколько французов». Зрителей собралось от 8000 до 10 000 человек, и между ними было много дам, прибывших из Парижа, Реймса, Шалона, Труа и других городов.
Генерал М.И. Богданович рассказывает:
«Множество экипажей и тысячи любопытных зрителей стеклись к Монтэмё, где, у башни, была устроена платформа с перилами. Оттуда открывалась взору величественная картина русской армии. По первым сигналам, войска приветствовали появление Союзных Монархов на высоте Монтэмё отданием военной почести и троекратным «Ура!» Во всех полках раздалась музыка и сделано из всех орудий по двенадцати выстрелов беглым огнем. По следующим сигналам, двинулись полтораста тысяч человек, поскакала артиллерия, войска исчезли в густых облаках пыли, и когда она улеглась, явилось огромное каре. Союзные Государи, в русских мундирах, с огромною свитою из генералов и офицеров всех европейских наций, спустились с горы и объехали все фасы каре, будучи встречаемы громкими восклицаниями, барабанным боем и музыкой. Веллингтон, с несколькими из иностранных генералов, следовал за свитой Государей несколько назади, внимательно всматриваясь в войска и обращая, как говорят, особенное внимание на артиллерию <…> Сам государь был особенно доволен гусарами, уланами и конной артиллерией».[83]
И.И. Лажечников в «Походных записках русского офицера» описывает смотр при Вертю следующим образом:
«Никогда Шампания не представляла зрелища, какого в нынешние дни она свидетельницею. 24-го нынешнего месяца 165 тысяч русских воинов расположили в ней свой стан. На ровном, как поле, пространстве нескольких верст белеются шатры их в нескольких рядах, блестят оружия и дымятся костры бесчисленные. Веселье и довольство царствуют в сем стане.
После трехдневного отдыха войска начали готовиться к смотру. 26-го числа назначен был опыт смотра сего. Ожидали к нему одного фельдмаршала Барклая-де-Толли; но когда полки и артиллерия построились в каре, государь император нечаянно обрадовал их своим присутствием. Его Величество встречен и сопровождаем был радостным “Ура!” – сим верным отголоском побед и любви русских воинов к царю своему. Движениями войск государь был очень доволен: прекрасный опыт ручался за прекраснейшее исполнение в глазах знаменитых зрителей.
Поля Вертю как будто нарочно образованы природой для смотра многочисленной армии. Расстилаясь с одной стороны на несколько верст гладкою равниною, на которой не мелькает ни одного куста, ни одного скромного ручейка, представляют они с другой стороны остроконечный холм, с которого взор может в один миг обозреть все обширное пространство их.
29-го происходил самый смотр. Первые монархи мира (вместо некоторых из них представители их), первые полководцы нашего века прибыли на поля Шампани быть зрителями и вместе ценителями могущества России. Они увидели в день сей, на какой степени должна стать между государствами сия Царица Севера, чего могут страшиться от сил ее и надеяться от известной правоты ее и миролюбия; они увидели, что ни многолетние войны, ни чрезвычайные средства, употребленные Россией для сокрушения колосса, возвысившегося на могуществе нескольких держав, не могли истощить силы ее; они узрели ныне оные в новом блеске и величии – и принесли ей на весы политики дань изумления и уважения.
В 6 часов утра 163 тысячи русского войска прибыли на равнины Вертю и стали в нескольких линиях в боевом порядке. Монархи и сопровождавшие их полководцы различных держав прибыли вскоре на гору Монтэмё. В рядах все было слух, тишина и неподвижность; все было одно тело, одна душа! Казалось в сии минуты, что войска были сплочены в неподвижные стены. Начальник и рядовой ожидали удара вестовой пушки (по которой должны были исполняться все маневры). Задымился холм; перун грянул – и все пришло в движение. Музыка, барабаны и трубы загремели во всех линиях, развевавшиеся знамена преклонены долу, и тысячи рук одним мановением отдали честь государям. Вскоре все войско претворилось снова в тишину и неподвижность. Но вестовой перун вновь раздался – и все восколебалось. Линии начали делиться; отрывки их потекли по разным направлениям; пехота и тяжелые орудия ее шли скорым шагом; конница и летучая ее артиллерия неслись, казалось, на крыльях ветра. В несколько минут, с разных пунктов на пространстве нескольких верст, войска прибыли все вместе на места назначения своего и образовали вдруг неподвижный пространный каре, коего передний, правый и левый фасы составляла вся пехота, а задний – вся кавалерия (несколько отдельно от пехоты). В сие время государи съехали с горы и при громогласном “Ура!” объехали весь каре. Потом стали они на месте, удобном для обозрения полков, готовящихся к церемониальному маршу. Войска, построившись в густые колонны, составляя оные из двух батальонов рядом, имея за каждой бригадой свою артиллерию – сия пехота прежде, а потом вся конница – пошли таким образом мимо государей. Порядок и блеск шествия сего многочисленного войска изумили иностранцев тем более, что в числе оного не была и гвардия, сия лучшая, самая блестящая часть русской армии