Интересно, что недалеко от дома, где обитал Арамис, у перекрестка улиц Вожирар и Ренн, сейчас находится отель, носящий имя Арамиса. И, похоже, это единственное в Париже место, названное именем мушкетера Александра Дюма.
Да, конечно, в Париже, в 12-м округе, есть улица д’Артаньяна, но она носит имя не персонажа романа Дюма, а реального капитана мушкетеров Шарля де Батс де Кастельмора д’Артаньяна, погибшего в 1673 году при осаде Маастрихта.
Еще одно интересное «мушкетерское» место в Париже – это площадь позади Люксембургского дворца, где должна была состояться дуэль д’Артаньяна с Портосом.
Нынешняя улица Сены плавно перетекает в улицу Турнон: начав по ней путь от набережной, можно, не сворачивая, дойти до самых ворот Люксембургского дворца. В XVII веке было не так – улица Сены заканчивалась на перекрестке, упираясь в улицу Бюси. А вот улицы Алого Креста, упомянутой в романе Александра Дюма, в Париже никогда не было, как нет ее и сейчас. Зато с XV века существует одноименный перекресток (Carrefour de la Croix Rouge), названный так потому, что стоял на нем когда-то красный крест, конечно же, не имевший никакого отношения к современному обществу «Красного креста». Тут сходятся сразу шесть улиц, и пять из них сохранили свои названия с XV–XVI вв., и только одна была переименована (в 1808 году улица Гроба Господня превратилась в улицу Дракона).
Приделать новый клинок к своей шпаге д’Артаньян ходил на набережную Железного Лома (quai de la Ferraille), которая сейчас носит название Кожевенной (quai de la Megisserie), хотя ни кузнечных мастерских, ни кожевенных лавок здесь давным-давно уже нет.
С Атосом д’Артаньян должен был драться у монастыря Дешо. Этот монастырь дожил до наших дней (он находится на улице Вожирар и ныне, в отличие от XVII века, существует во вполне приличном виде, хотя он и зажат со всех сторон более «молодыми» домами. Название монастыря происходит от слова «deсhaux», что значит «босоногие» (монахи не носили чулок и надевали сандалии на босу ногу). В реальности место это очень печальное, ибо в годы Великой французской революции монастырь Дешо стал местом заключения для священников, и 114 из них были здесь казнены, о чем свидетельствует мемориальная доска при входе.
Александр Дюма. 1855 год
Упомянутая улица Вожирар – это одна из самых длинных парижских улиц (4360 м в пределах города). Дата ее возникновения теряется в веках, поскольку появилась она на месте одной из дорог, проложенных еще римлянами. Название свое улица получила от исчезнувшей деревушки Валь-Жерар, через которую проходила дорога.
Морис Лелуар. После дуэли между мушкетерами и гвардейцами кардинала. д’Артаньян и Бикара несут раненых гвардейцев к крыльцу монастыря Кармелитов Шальо. 1894 год
Уже став друзьями, мушкетеры из романа Дюма часто бывали в кабачке «Сосновая шишка». Это кабачок – место вполне историческое. Он находился на холме Святой Женевьевы в доме № 1 по площади Контрэскарп (ближайшая станция метро «Place Monge»). Славились не только его кухня, но и вина, и Франсуа Рабле и другие поэты устраивали там регулярные дегустации. К сожалению, в настоящее время от кабачка осталась только вывеска над вторым этажом дома, а «историческое место» занято убого-стандартными пиццерией и кафе Häagen-Dazs.
А теперь – роман Эмиля Золя «Чрево Парижа» (Le Ventre de Paris). Роман, работу над которым писатель начал в 1871 году, и действие которого происходит в середине 1850-х годов, в условиях становления режима Второй империи. В этом романе тоже присутствует Париж, в частности, его Центральный рынок. Но его изображение коренным образом отличается и от мрачного изображения Виктора Гюго, и от радостного и немного легкомысленного изображения Александра Дюма. Золя, как известно, это писатель-натуралист, и его натурализм порой шокирует.
Морис Лелуар. Мадам Бонасье становится между д’Артаньяном и Бекингемом. 1894 год
Город для Золя – это не только среда обитания его персонажей, но и символ новой эпохи, эпохи успехов науки и техники, требующих от писателя адекватных методов осмысления и изображения стремительно меняющихся мира и человека. Сам Золя писал: «Города, климаты стоят того, чтобы их изучать, и чтобы увидеть в них гигантскую раму, внутри которой существует человечество».[151]
Скульптурное изображение д’Артаньяна на памятнике Дюма-старшему
Сюжет романа разворачивается вокруг судьбы Флорана, бывшего некогда школьным учителем. Во время беспорядков, сопровождавших государственный переворот 2 декабря 1851 года, этот человек был по ошибке принят за противника нового режима. Его взяли только за то, что он как потерянный бродил ночью по городу, и руки у него были в крови – он пытался спасти молодую женщину, раненную на его глазах, но она была уже мертва. Кровь на руках показалась полиции достаточной уликой, и Флорана отправили на каторгу в Кайенну. Отбыв семь лет наказания, Флоран с риском для жизни бежал с каторги и смог добраться до Парижа, где с трудом пытался найти себе средства к существованию.
Он с трудом узнавал Париж: на том самом месте, где лежала когда-то окровавленная женщина, кровь которой его погубила, теперь стоял Центральный рынок, «чрево Парижа» – рыбные, мясные, сырные ряды, царство пищи, апофеоз чревоугодия, над которым, смешиваясь, плыли всевозможные запахи – от неотвязчивой вони рыбы до облаков цветочных и фруктовых ароматов.
Оголодавший и изможденный Флоран едва не потерял сознание…
Эмиль Золя не случайно выбрал своей темой именно Центральный рынок. Главными действующими лицами романа являются «разжиревшие лавочники», тот класс, который писатель всем сердцем ненавидел и презирал. На фоне красавицы Лизы Кеню, хозяйки самой богатой колбасной на улице Рамбюто, у него так естественно смотрятся картины с грудами окороков и колбас, притягивающие внимание читателя.
Эмиль Золя пишет:
«Колбасная эта стояла почти на самом углу улицы Пируэт. Все в ней тешило взор <…> То был мир лакомых кусков, мир сочных, жирных кусочков. На первом плане, у самого стекла витрины, выстроились в ряд горшочки с ломтиками жареной свинины, вперемежку с баночками горчицы. Над ними расположились окорока с вынутой костью, добродушные, круглорожие, желтые от сухарной корочки, с зеленым помпоном на верхушке. Затем следовали изысканные блюда: страсбургские языки, вареные в собственной коже, багровые и лоснящиеся, кроваво-красные, рядом с бледными сосисками и свиными ножками; потом – черные кровяные колбасы, смирнехонько свернувшиеся кольцами, точь-в-точь как ужи; нафаршированные потрохами и сложенные попарно колбасы, так и пыщущие здоровьем; копченые колбасы в фольге <…> паштеты, еще совсем горячие, с крохотными флажками этикеток; толстые окорока, большие куски телятины и свинины в желе, прозрачном, как растопленный сахар. И еще там стояли широкие глиняные миски, где в озерах застывшего жира покоились куски мяса и фарша. Между тарелками, между блюдами, на подстилке из голубых бумажных стружек, были разбросаны стеклянные банки с острыми соусами, с крепкими бульонами, с консервированными трюфелями, миски с гусиной печенкой, жестянки с тунцом и сардинами, отливающие муаром. В двух углах витрины стояли небрежно задвинутые туда ящики – один с творогом, а другой битком набитый съедобными улитками, начиненными маслом с протертой петрушкой. Наконец, на самом верху, с усаженной крючьями перекладины свешивались ожерелья сосисок, колбас, сарделек, симметричные, напоминающие шнуры и кисти на роскошных драпировках; а за ними показывали свое кружево лоскутья бараньих сальников, образуя фон из белого мясистого гипюра. И на последней ступеньки этого храма брюха, среди бахромы бараньих сальников, между двумя букетами пурпурных гладиолусов, высился алтарь – квадратный аквариум, украшенный ракушками, в котором плавали взад и вперед две красных рыбки».[152]
И эта картина в стиле Рабле разворачивается перед глазами Флорана – невинной жертвы событий, о которых на каторге он с ужасом вспоминал семь долгих лет.
Париж Золя наполнен чувственными ароматами. А прелести Лизы Кеню лишь подчеркивают всю роскошь парижского рынка. «Красавица Лиза продолжала стоять за прилавком, чуть-чуть повернув голову в сторону рынка; Флоран безмолвно разглядывал ее, он был удивлен, что она, оказывается, такая красивая. До этого момента он не видел ее по-настоящему, – он не умел смотреть на женщин. Сейчас она предстала перед ним парящая над снедью, разложенной на прилавке. Перед ней красовались на белых фарфоровых блюдах початые арлезианские и лионские колбасы, копченые языки. Ломти вареной свежепросоленой свинины, поросячья голова в желе. Открытая банка с мелкорубленой жареной свининой и коробка с сардинами, из-под вскрытой крышки которой виднелось озерко масла <…> Над всеми мраморными простенками и зеркалами, на крючьях длинных перекладин, висели свиные туши и полосы сала для шпиговки; в этом обрамлении из сала и сырого мяса профиль Лизы. Статной и мощной, с такими округлыми формами и крутой грудью, казался изображением раскормленной владычицы этого царства».[153]
Кажется, зачем повторять изображение мясной лавки: ведь все это мы уже видели? Но писатель снова и снова скрупулезно создает ее облик. На этом фоне мы лучше понимаем всю противоестественность появления отощавшего Флорана в этом чуждом ему царстве изобилия.
На фоне такого Парижа и разыгрывается драма Флорана. Не зря же одна из героинь романа восклицает: «А все Париж, все этот подлый Париж».[154]
Этот огромный город губит таких людей как Флоран, с «нежной как у девушки душой». И, получается, что у Золя парижская гастрономия становится эффектным способом характеристики персонажей. Уже само появление в откормленном и заваленном пищей Париже главного героя романа искушает его. Молодой человек, обессиленный долгими скитаниями, полными страданий, лишений и постоянного страха, въехал в город на повозке, нагруженной репой. Ирония судьбы – человек, страдающий от невыносимого голода, вынужден лежать в груде свежайших овощей, и это становится поистине невыносимым, когда он понимает, что конечный пункт его путешествия будет находиться на Центральном рынке.