Карикатура, изображающая крыс, бегающих по статуе. 1844 год
Не все писатели XIX века возвеличивали Париж в своих произведениях. Вот и Эмиль Золя попытался в своем романе изобразить пагубность чрезмерно сытой парижской жизни. Париж у него предстает пресыщенным существом, олицетворяющим класс буржуазии, который, в конечном счете, отвергает главного героя Флорана, ищущего справедливости. Именно сытая парижская жизнь постепенно убивает во Флоране способность остро мыслить и реагировать на окружающий беспредел властей. И Эмиль Золя приходит к выводу, что достаток и постоянная сытость – это причина многих человеческих бед и даже пороков.
Все эти горы колбас и сосисок, пирамиды картофеля и зелени, целые моря всевозможной рыбы – вся эта еда для «толстых» есть не что иное, как символ своеобразной свободы. Логика тут проста и понятна: вот мои деньги, а вот еда, которую я могу на них купить. Еда – это их спокойствие, еда – это свобода. Кому нужны эти бесконечные споры о политике, непрекращающиеся дрязги и дискуссии, если можно это же время потратить с куда большей выгодой для себя и своего организма? Достаточно, например, зайти в колбасную красавицы Лизы…
Париж – это предмет зависти для тех, кто никогда его не видел; счастье или несчастье (смотря как повезет) для тех, кто в нем живет, но всегда – огорчение для тех, кто принужден покинуть его.
Парижская тема присутствует в творчестве практически всех писателей даже тогда, когда сам Париж в нем отсутствует. Так, например, было с романом Гюстава Флобера «Госпожа Бовари». Париж является героем произведения, ибо он присутствует в мечтах Эммы Бовари, Париж там – незримое действующее лицо книги.
В романе есть такие слова о Париже:
«Какое волшебное слово! Эмме доставляло особое удовольствие повторять его вполголоса; оно отдавалось у нее в ушах, как звон соборного колокола, оно пламенело перед ее взором на всем, даже на ярлычках помадных банок.
По ночам ее будили рыбаки, с пением “Майорана” проезжавшие под окнами, и, прислушиваясь к стуку окованных железом колес, мгновенно стихавшему, как только тележки выезжали за село, где кончалась мостовая, она говорила себе: “Завтра они будут в Париже!”
Мысленно она ехала следом за ними, поднималась и спускалась с пригорков, проезжала деревни, при свете звезд мчалась по большой дороге. Но всякий раз на каком-то расстоянии от дома ее мечта исчезала в туманной дали.
Она купила план Парижа и, водя пальцем, гуляла по городу. Шла бульварами, останавливалась на каждом перекрестке, перед белыми прямоугольниками, изображавшими дома. В конце концов, глаза у нее уставали, она опускала веки и видела, как в вечернем мраке раскачиваются на ветру газовые рожки, как с грохотом откидываются перед колоннадами театров подножки карет.
Она выписала дамский журнал “Свадебные подарки” и “Сильф салонов”[155]*. Читала она там все подряд: заметки о премьерах, о скачках, о вечерах, ее одинаково интересовали и дебют певицы, и открытие магазина. Она следила за модами, знала адреса лучших портних, знала, по каким дням ездят в Булонский лес и по каким – в Оперу. У Эжена Сю она изучала описания обстановки, у Бальзака и Жорж Санд искала воображаемого утоления своих страстей. Она и за стол не садилась без книги; пока Шарль ел и разговаривал с ней, она переворачивала страницу за страницей. Читая, она все время думала о виконте. Она устанавливала черты сходства между ним и вымышленными персонажами. Однако нимб вокруг него постепенно увеличивался, – удаляясь от его головы, он расходился все шире и озарял уже иные мечты.
Теперь в глазах Эммы багровым заревом полыхал необозримый, словно океан, Париж».[156]
Как видим, в произведениях литературы XIX века Париж порой становился «живым существом», которое влияет на живущих в нем людей, выявляя в них все лучшее и все самое худшее.
XIX век – это век расцвета буржуазных отношений, век становления буржуазии, век массового переселения из сельской местности в города. Это и век развития капиталистических отношений. Век усиления эксплуатации «маленького» человека со стороны «сильных мира сего». Этот век породил литературу критического реализма, направленную на разоблачение хищнических отношений между людьми. Но это еще и век сильных личностей, амбициозных честолюбцев, главной целью которых было завоевать себе «место под солнцем». XIX век – это время наступления «третьего сословия», пытавшегося выдавить привилегированных, а именно – духовенство (первое сословие) и дворянство (второе сословие).
Париж для Франции больше, чем столица. Париж – мозг этого огромного тела. Это вовсе не значит, что во французских провинциях нет выдающихся людей. В действительности коренные парижане занимают в стране место, соответствующее их числу. Но все великие люди провинции получают признание только в Париже. Репутация действительна только тогда, когда она подтверждена Парижем. Английский писатель может всю жизнь провести вдали от Лондона, американский – вдали от Нью-Йорка. Если же французский писатель не живет в Париже, он должен каждый год погружаться в атмосферу этого города, где идеи, казалось бы, рождаются быстрее, но и гибнут быстрее, если они нежизненны. Кто-то в провинции питается иллюзиями насчет своего никому не известного шедевра; после трехдневного пребывания в Париже он убеждается, что «нежно прижимал к своему сердцу репу».
Образ Парижа в романе Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»
У писателя и журналиста Петра Вайля, родившегося в Риге и умершего в 2009 году в Праге, есть потрясающая книга «Гений места». Точнее, это не книга даже, а произведение странного жанра, представляющего собой гибрид путевых заметок, литературно-художественного эссе и мемуаров. Эта книга – результат путешествий Петра Вайля по миру. А «гений места» (по латыни – genius loci) – так в римской религии назывался дух-покровитель того или иного конкретного места (деревни, горы, отдельного дерева). Это название стало популярным у писателей XVIII века, а сейчас оно чаще всего применяется к человеку, ревностно оберегающему неповторимую атмосферу места.
Книга Петра Вайля, опубликованная в 1999 году, стала своего рода культурологическим путеводителем по странам и городам. В ней автор писал: «Связь человека с местом его обитания – загадочна, но очевидна. Или так: несомненна, но таинственна. Ведает ею известный древним genius loci, гений места, связывающий интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с их материальной средой. Для человека нового времени главные точки приложения и проявления культурных сил – города. Их облик определяется гением места, и представление об этом – сугубо субъективно».[157]
В 1964 году, более чем за тридцать лет до этого издания, вышла в свет книга Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» (A Moveable Feast). Это книга воспоминаний американского писателя о его жизни в Париже. Точнее, это тоже некий гибрид мемуаров о 1921–1926 гг., своеобразных отчетов о журналистских поездках, а также эссе о литературной и художественной жизни Парижа. Сам Хемингуэй во введении так характеризовал свою книгу: «Если читатель пожелает, он может считать эту книгу беллетристикой. Но ведь и беллетристическое произведение может пролить какой-то свет на то, о чем пишут как о реальных фактах».[158]
Написанная в основном на Кубе, эта книга отражает состояние возбуждения, в котором пребывал тогда Хемингуэй. Нужно было любить, чувствовать, пробовать, работать и писать, становиться, наконец, мужчиной, и он чувствовал призвание к этому. И для Хемингуэя Париж того времени стал средоточием эстетического новаторства, местом, где он учился писать и был счастлив, хотя для многих американцев, например, для Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, Париж был городом излишеств, попоек и пышного декаданса.
Еще на рубеже XIX и XX вв. Генри Джеймс устами одного из героев своего романа «Женский портрет» настоятельно рекомендовал своим соотечественникам, отправляющимся в путешествие по Европе, в первую очередь посетить столицу Франции, и он характеризовал этот город как отправную точку для последующего духовного и творческого роста. Он писал: «Все пути начинаются в Париже. Вы никуда не попадете, если вздумаете миновать Париж. Все, приезжающие в Европу, должны сначала посетить Париж».[159]
Следует признать, что подобный призыв классика литературы США был услышан, поскольку практически все пишущие американцы ХХ века сочли своим долгом не только посетить Париж, но и пожить в нем, а также оставить свои впечатления об этом городе в своих художественных и мемуарных текстах. И одним из первых в Париже побывал Эрнест Хемингуэй.
Опера Гарнье. 1929 год
Когда Хемингуэй поделился своим желанием покинуть Америку, чтобы обосноваться в Европе, писатель Шервуд Андерсон тоже порекомендовал ему Париж. Плюс он предложил дать Хемингуэю рекомендательные письма к Гертруде Стайн или Сильвии Бич, и в них похвалил «исключительный талант» молодого человека. В результате, 8 декабря 1921 года Эрнест Хемингуэй и его жена Хэдли Ричардсон (они поженились 3 сентября 1921 года) сели на пароход «Леопольдина», шедший в Париж.
Биограф Хемингуэя Альберик д’Ардивилье пишет:
«В то время Париж, несомненно, был культурным центром всего мира, городом редкой привлекательности и энергетики. Едва выйдя из войны, французская столица переживала теперь один из самых богатых периодов в своей истории: Сезанн, умерший в 1906 году, еще не стал “классиком”; Пруст только что опубликовал роман “У Германтов”; Пикассо закладывал основы своего кубизма; Жид находится на пике, а о Кокто судачил весь Париж. Город был полон лохматых калек, начинающих поэтов, всех видов светских львов и наследниц Сафо. Город также привлек к себе небольшую общину американских художников и интеллектуалов, стремившихся избежать “возвращения к порядку”, буш