Биограф Хемингуэя Альберик д’Ардивилье пишет об этом так:
«Ее квартира являлась возрождением литературных салонов прошлого века: там пересекались все, кто имел хоть какой-то вес в живописи и литературе, и репутации, как и карьеры, строились там или обрывались в зависимости от одного слова или настроения хозяйки. За несколько недель мисс Стайн, восхищенная “необыкновенной красотой” Хемингуэя, открыла для него двери своей квартиры. С тех пор он стал бывать там часто, как только заканчивал свой рабочий день, чтобы разогреться сливянкой и получить один из советов, что щедро раздавала хозяйка, которая, по-видимому, любила “давать уроки”. Она быстро признала в Эрнесте неоспоримый талант и правила его рукописи».[169]
Первые месяцы в Париже стали для Хемингуэя временем счастливым и интересным одновременно. Двери перед ним открывались одна за другой: он встретил менее чем за шесть месяцев всех ведущих авторов, живших во французской столице, и пока у него все было хорошо с Хэдли. И он работал, работал, работал… Да, ему были нужны деньги. Но при этом он понимал, что надо биться за каждое слово, узнавать это ремесло, чтобы стать, наконец, писателем. За фасадом этой, казалось бы, простой и понятной жизни Хемингуэй на самом деле жил в постоянном страхе не стать великим человеком, которого он ощущал в глубине самого себя. А для этого имелось лишь одно решение: работа, работа и еще раз работа.
Хемингуэй воспитывал в себе серьезное и ответственное отношение к слову и стремился всегда следовать этому правилу, потому что литература, по его мнению, не переносит полумер и несправедливости. Он писал: «Я приучил себя, закончив работу, не думать о том, что пишу, покуда не сяду завтра за продолжение. Так мое подсознание будет работать над этим, а я тем временем, надеюсь, смогу слушать других людей, и все замечать, и что-то новое узнавать, надеюсь, и я читал, чтобы не думать о своей работе, чтобы на другой день не оказаться перед ней бессильным».[170]
Хемингуэй постепенно приживался, притирался к Парижу, а Париж открывался ему. Бедность не признавалась вообще. Хемингуэй констатировал: «Мы считали себя людьми высокого полета, а те, на кого мы смотрели свысока и кому справедливо не доверяли, были богаты».[171]
Для Хемингуэя очень важны были путешествия, но Париж оказался для него идеальным «портом приписки». Он плохо переносил зиму и предпочитал сосны, покрытые снегом, дождю и парижским платанам. К счастью, Швейцария и Италия находились недалеко, и молодая пара часто отправлялась туда, чтобы покататься на лыжах и отдохнуть от столичной жизни. В мае 1922 года Эрнест и Хэдли побывали в Шамби-сюр-Монтрё, потом добрались до Милана – пешком, через Большой перевал Сен-Бернар. Через несколько недель они оказались в Скио, потом – в Фоссальте.
26 августа 1923 года Эрнест и Хэдли приехали в Торонто, где предпочла рожать жена начинающего писателя. По возвращении, в январе 1924 года, супруги обосновались на улице Нотр-Дам-де-Шам (между бульваром Монпарнас и Люксембургским садом), в едва ли более удобной квартире, чем в первый раз. Их положение, надо сказать, существенно изменилось. Семейная касса была настолько пуста, что Хемингуэй ходил в расположенный в двух шагах сад «охотиться» на голубей, чтобы прокормить свою семью. Но он успокаивал себя, говоря, что голод хорошо дисциплинирует и многому учит. Он знал, что обязательно должен написать роман.
У него было много друзей. Типичный пример: когда Хемингуэй захотел купить картину «Ферма» своего друга Миро, ему не хватало почти ста долларов, а это была значительная сумма для молодого писателя. И он обратился к друзьям, и они быстро собрали ему нужные деньги.
Жан-Антуан Алавуан. Проект фонтана слона Бастилии. 1809 год
Вышедший в свет в октябре 1926 года (благодаря ходатайству Фицджеральда) роман «И восходит солнце» (The Sun Also Rises) имел оглушительный успех. В свои 27 лет Хемингуэй стал автором, с которым нужно было считаться. Все его цели были достигнуты: он встречался с некоторыми из самых крупных писателей того времени, работал, как никто другой, опубликовал два небольших сборника рассказов и стихов, и его первый настоящий роман имел быстрый успех. Итог: менее чем за шесть лет после своего прибытия в Париж Хемингуэй наконец-то стал писателем.
И Хемингуэй был благодарен Парижу, и про него он написал свою ставшую знаменитой фразу: «Если тебе повезло, и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж – это праздник, который всегда с тобой».[172]
И вся его книга, о которой идет речь, буквально пронизана восхищением этим городом. Она начинается и заканчивается эмоциональным признанием в любви месту, сделавшему из талантливого журналиста великого писателя.
Париж стал для Хемингуэя не только вторым домом, но и серьезной школой, в которой он учился терпеть нужду и разбираться в том, что такое хорошо и что такое плохо. Именно в Париже он нашел интеллектуальные и духовные источники для творчества. В этом городе его эмоции, тесно переплетенные с реальной средой обитания, стали толчком для первых рассказов и романов. В этом городе бедность уступила место удаче, и там чистота юности и любовь вдруг испытали на себе жесткий и неожиданный шок от успеха.
Ну, а нам Париж подарил писателя мирового уровня. Андре Моруа в книге «Париж», написанной в жанре литературного путешествия, также отмечал особое благотворное влияние, которое всегда оказывала столица Франции на литераторов, а на писателей-иностранцев – в особенности. И в качестве самого показательного примера данного явления Моруа назвал именно Хемингуэя: «Сколько великих иностранцев нашли и у себя на родине прием, достойный их гения, только после того, как их признали в Париже! Всем известно, как много “открытий” в области искусства делается в Париже. Молодой американский художник счастлив, если он может работать на Монпарнасе. Хемингуэй, изнемогавший на Среднем Западе, нашел себя в парижской атмосфере. Париж – одна из интеллектуальных столиц мира».[173]
Париж никогда не кончается, и воспоминания каждого человека, который жил в нем, отличается от воспоминаний любого другого. Мы всегда возвращались туда, кем бы мы ни были, как бы он ни изменился, независимо от того, насколько трудно или легко было до него добраться. Он всегда того стоит…
Прекрасный Париж Андре Моруа и Анри Лефевра
Известный писатель и член Французской академии Андре Моруа (его настоящее имя – Эмиль-Саломон-Вильгельм Эрзог) писал не только великолепные биографические книги. Его перу принадлежат также книги «История Франции» и «Париж». Последняя была издана на русском языке в 1970 году, и в ней писатель обращается в некоей «иностранке», которой он пытается объяснить, что такое Париж. Объяснить человеку, который много говорил о Париже, но никогда его не видел. Эта «иностранка» говорила о Париже с такой искренней любовью, что Моруа захотелось показать его ей, помочь ей «обрести Париж», в котором она мысленно жила так долго. Отличная мысль! Ведь очень многие обожают Париж по чужим рассказам, по фильмам, по книгам, по картинам Писарро…
Нет никакой нужды описывать Париж, потому что большинство людей знают, что это за место, даже если никогда там не бывали.
Андре Моруа утверждает, что человек, подготовленный годами ожидания и надежд, в настоящем Париже точно не разочаруется. Он пишет:
«Вы не разочаруетесь, ведь Париж совершеннее, многограннее, чем вы себе представляете. Я прошу вас провести в нем месяцы, может быть, годы, потому что одна из его прелестей – разнообразие. Климат Парижа умеренный. Весна мягкая. С Сены поднимается голубоватый туман. В воздухе словно блуждают частицы золота. “Вокруг по-детски чистое пространство”. Голубое небо с его белыми неподвижными облачками напоминает небеса Будена. Лето не приносит резких изменений. Обычно в июле уезжают в деревню или к морю, но даже если вы останетесь в Париже, то не пожалеете об этом. Париж в августе великолепен: он становится городом-курортом; жара не обжигает, а ласкает. Вы будете обедать на открытом воздухе в ресторанах Булонского леса, на Елисейских полях, на Монмартре, в парке Монсури или в какой-нибудь деревенской харчевне на берегу Сены и Марны. С наступлением октября вы увидите, что вокруг вас жизнь бьет ключом, и вам будет безразлично, идет ли дождь, снег или сияет солнце. Не знаю почему, но в любое время года Париж не кажется грустным, и серая хмурая зимняя погода так же приятна, как легкая весенняя».[174]
Действительно, в то время, когда писал эти строки Андре Моруа, Париж был очень красив, и восхищение вызывала не роскошь (хотя и ее во французской столице предостаточно), а именно красота и порядок.
Улочки Парижа. 1970-е годы
В книге Андре Моруа читаем:
«Есть города с более строгой планировкой, чем Париж, потому что они строились десятилетиями, на голой земле, в то время как Париж рос в течение веков, протягивая, подобно живому существу, свои конечности и щупальца по всем направлениям. История заставляла его много раз отражать натиск врагов, но она же наградила его прекрасными памятниками. Сама жизнь помогла народу-художнику вносить повсюду должный порядок».[175]
Андре Моруа соглашается с тем, что барон Осман в свое время допустил «некоторые ошибки», но даже они ничего не испортили, так как «гармония была достигнута почти без принесения в жертву исторических памятников».