Франция и Великобритания объявили войну Германии почти сразу после нападения Германии на Польшу. А уже 14 июня 1940 года армия Третьего рейха вошла в Париж. Город сдался без единого выстрела. Следующие четыре года французская столица жила по законам военного времени при нацистской диктатуре.
Это действительно невероятно, но после объявления войны Франция никаких активных действий не предпринимала, рассчитывая, что главный удар нацисты нанесут на востоке. В историю это вошло как «Странная война».
В мае 1940 года Германия начала стремительное наступление на западном фронте, во время которого были взяты Бельгия, Нидерланды и Люксембург.
3 июня 1940 года немецкие самолеты совершили налет на Париж, сбросив около тысячи бомб, чтобы создать панику среди гражданского населения. Примерно 200 человек были убиты и 600 ранены.
Произошло это в понедельник, в разгар рабочего дня. 500 немецких бомбардировщиков, разделенные на несколько групп, обрушили удар на окрестности города, а на их перехват вышли только 22 истребителя. В процессе к ним присоединилось еще несколько машин. В воздушных боях немцы потеряли 26 самолетов, французы – 17. Еще четыре разбились при аварийной посадке.
Горожане не ожидали нападения. Вой сирен ввел многих в шоковое состояние. По пылающему городу носились пожарные машины…
Французские беженцы. Июнь 1940 года
На следующий день, 4 июня, вышло официальное заявление Третьего рейха. В нем, в частности, сообщалось: «Немецкая бомбардировка Парижа должна рассматриваться как военная операция в рамках международного права, и она полностью прокомментирована на разных языках, в особенности на английском и французском».[226]
Немецкий ас Вернер Мёльдерс, первым в истории воздушных боев перешедший рубеж в 100 сбитых самолетов, потом рассказывал:
«Вылет в 17:15 и опять в 8-м звене. Мы летим до Амьена, времени почти нет. Над нами самолеты, но мы не можем их достать. Поднимаемся до 7000 метров. Есть! Теперь потихоньку снижаться и домой. Но здесь неожиданно появляются шесть “Моранов”. Для атаки я захожу снизу и немного со стороны. Где-то в середине маневра я заметил два неизвестных мне звена “Мессершмиттов”, которые атаковали наших противников сзади сверху. Они успели раньше, и поэтому мне пришлось немного посторониться и наблюдать за их боем. Самолеты делали обычные в таких случаях маневры, а некоторые машины противника уже были готовы к бою. Внезапно один из “Мессершмиттов” загорелся и стал падать вниз. Его пилот сумел выпрыгнуть с парашютом. Я еще немного посмотрел на эту картину и принял решение самому атаковать француза, который постоянно уходил от трех наших “Мессершмиттов”. Я очень быстро поймал противника в перекрестье прицела, но он тут же ушел в сторону, но это было еще не все. Внезапно он вынырнул из-под меня, а затем опять ушел вниз в сторону. Затем он начал стрелять, но сначала это было издалека. Я сделал резкий поворот, чтобы уйти вверх к солнцу. Мой противник меня потерял, так как повернул в другую сторону и исчез в южном направлении.
Внизу подо мной два наших “Мессера” еще дрались с последним “Мораном”. Я наблюдал за ними сверху, так как бой шел на низкой высоте, и “Моран” из-за затянувшегося маневра потерял возможность эффективной стрельбы. Позади меня внизу выполняли свои маневры “Мессершмиты”. Я был примерно на 800-метровой высоте. Вдруг что-то затрещало и зашумело у меня в кабине, и мгновенно все погрузилось в темноту. Дроссельный рычаг оказался разбитым, рычаг поворота вывороченным вперед, а сама машина резко пошла вправо вниз. Теперь быстро из самолета, иначе крышка!»[227]
Немецкий ас был сбит французским су-лейтенантом Рене Помье Лейражю и попал в плен, но через три недели его освободили – после заключения перемирия.
Немецкая газета Völkischer Beobachter («Народный обозреватель») рассказала о бомбардировке Парижа с большим вдохновением. В одной из заметок был приведен следующий рассказ гитлеровского летчика:
«Еще пять, четыре, три минуты, – передают наблюдатели по бортовому телефону. Все они знают воздушную картину своей цели до мельчайших подробностей: ангары, заправочные и складские помещения, взлетно-посадочные полосы в Ле-Бурже – все, что через несколько минут должно превратиться в сплошной ад. Под нами через редкие облака ясно виден большой город – Париж. Никто из нас никогда не забудет тот миг, когда бомбы наших самолетов покинули свои люки и с воем понеслись вниз. Снизу донесся шум: вспышка за вспышкой, взрыв за взрывом – все это в гигантском пространстве вражеского гнезда. Вспыхнул пожар от взрыва на большом нефтехранилище. Это работа самого командира, и теперь ее видно во всех углах этого Ле-Бурже. Появились звенья вражеских самолетов. Они стали охотиться за нами, как опасные шершни. Невероятный контраст с происходящим в небе составлял раскинувшийся внизу блистающий Париж, зубцы его замков, светлая лента Сены, Эйфелева башня, Елисейские Поля… Но мы знали, что все это лишь внешний блеск Парижа, а среди населения царит паника, подвалы и бомбоубежища содрогаются от взрывов наших бомб».[228]
Парижанка и офицеры Вермахта. 1940 год
Свидетелями бомбардировки Парижа стали представители русской эмиграции. В частности, писатель Алексей Ремизов и его жена были ранены осколками стекол: бомба попала в соседний дом. Ночь бомбежки он описал в своем романе «В розовом блеске»:
«Первые бомбы брошены были на нас, на нашу тихую, славную поэтическим именем rue Boileau<…> Две бомбы ухнули в соседний № 9, стеной к стене с нашим, и одну садануло в покинутую клинику, теперь госпиталь, в здание, где ютились монашки – как раз против наших окон. Слепые, остервенелые осколки, изрешетив стену монашек, вскочили в парикмахерскую Жанины – и мигом зеркала в-бряс, и под брезгливый стон стекла они метнулись в сторону вверх и, надрываясь свистом, врезались, визжа, в выступ стены у окна, где нас застигла сирена.
Отбиваясь от осколков, мы в коридор, а в коридор уж сыпались стекла из другой противоположной комнаты. А выйти на лестницу невозможно: дверь на ключ, а ключа нет, отбросило вихрем. Некуда было деваться, и вдруг, как в мышеловке, сузилось пространство, и много пронеслось – но грохотом глушило мысль и секло все слова и было одно чувство, взрыв чувств – ужас: этот крутящийся, взывающий вихрь и это белое, кипящее пламя сквозь кровь. Окровавленный, липкими пальцами вытаскиваю из головы и с лица осколки, и странно, ничего не больно, а Серафима Павловна за руку тащила меня сесть. И вдруг у нее подкосились ноги, точно кто ударил ее, и она опустилась на ящик с газетами, а я ощупью пошел в ванную под кран промыть глаза. И тут я понял, что меня ударило в левый висок и в бровь».[229]
Непосредственное наступление фашистов на Францию началось 10 июня.
68-летний генерал Морис Гамлен, командовавший французской армией, сделал ставку на «неприступную» линию Мажино – систему укреплений на границе с Германией от Бельфора до Лонгийона суммарной протяженностью около 750 км. Однако французы просчитались. Немцы сначала нанесли удар по французской территории через нейтральные страны (Бельгию и Голландию), а затем атаковали в районе Седана, где кончались укрепления.
Короче говоря, немецкая армия перешла в наступление вовсе не там, где его ожидало французское командование. Умело дезинформировав французов, немцы банально обошли линию Мажино. Другая группировка вермахта одновременно совершила стремительный марш-бросок в сторону моря и в районе Дюнкерка прижала к берегу группировку французских, английских и бельгийских войск. 338 000 солдат и офицеров союзников (в том числе 120 000 французов) кое-как эвакуировались на Британские острова, а более 60 000 человек оказались в немецком плену.
Какие-то французские войска упорно сопротивлялись. Например, 4-я танковая дивизия тогда еще полковника Шарля де Голля, принявшая на себя первые удары наступавших немцев в районе реки Соммы, не только остановила наступление противника, но и отбросила его на исходные позиции. В другом бою танкисты де Голля при поддержке пехоты захватили около 400 пленных. После этого 49-летнего де Голля произвели в бригадные генералы и пригласили в правительство на пост заместителя государственного секретаря по национальной обороне.
Но то были лишь локальные эпизоды, не влиявшие на общий ход стремительно развивавшихся военных действий.
После эвакуации Дюнкерка немецкая армия развернула наступление на Париж. Фронт был быстро прорван, и после этого премьер-министр Поль Рейно заменил Гамлена, как он уже хотел сделать накануне немецкого наступления. Он заменил его 73-летним уроженцем Брюсселя генералом Максимом Вейганом, который во время Первой мировой войны был «правой рукой» маршала Фоша.
В своих мемуарах потом Морис Гамлен пытался оправдаться, подчеркивая, например, что он готовил контратаку в тот самый день, когда его заменил Вейган. Но у Поля Рейно имелись политические причины заменить его, и основная заключалась в том, что Гамлена поддерживал Эдуард Даладье, бывший до этого военным министром и премьер-министром. Между Рейно и Даладье имела место «тихая враждебность», и подобный антагонизм был весьма характерен для конца Третьей республики. Даладье оставался в кабинете Поля Рейно, потому что без него радикалы не поддержали бы новое правительство. Но на этот раз не помог и президент Альбер Лебрен. Генерал Гамлен был снят, но это уже ничего не могло изменить.
10 июня правительство Франции переехало из Парижа на юг: сначала в Тур, а затем в Бордо. Вслед за правительством столицу покинули тысячи жителей.
Кампания мая-июня 1940 года, вопреки общепринятому мнению, была далеко не бескровной для обеих сторон. Французская армия потеряла убитыми, по разным оценкам, от 55 000 до 92 000 солдат и офицеров, ранеными – более 123 000. Жертвами бомбардировок стали более 21 000 мирных жителей. Фашисты потеряли более 27 000 убитыми, около 18 000 пропавшими без вести (то есть убитыми и пленными) и около 111 000 ранеными. Люфтваффе потеряла 25 % первоначального количества боевых самолетов, а бронетанковые войска – около 30 % танков. За месяц войны немцы захватили около 400 000 пленных, еще 1,5 млн человек сложили оружие после капитуляции.