– Дверца! – вскричал Веня. – Дверца не закрывалась! Я помню, было такое ощущение, что дверцу кто-то держит! А это он стоял и слушал наш разговор!
– Видимо, так оно и было, – кивнул Капитонов.
У Вени похолодела спина. Вспомнил, как сидел в машине с открытой дверью, болтал с водителем, а в метре от него стоял убийца. Маньяк, по сути дела! Интересно, как поступил бы он, узнав, что Сорогина чудом удалось-таки спасти? Уж не решил бы отомстить не в меру человеколюбивому доктору, не ткнул бы и его ножиком в бок? Тем же «милосердным» ударом?..
Вот этот запоздалый страх и заставил сейчас Вениамина облиться холодным потом. Но через миг он смог свободно перевести дух, потому что вспомнил: нож Вятского оставался в квартире Сорогина. Не носил же он с собой целый «кухонный набор»! А потом, что-то долго до Вени доезжает, ох долго! Поперся тогда домой к Вятскому предъявлять убийце обвинение... С ума сошел, конечно. Вот и трясись теперь, как заячий хвост, в запоздалом испуге! Воистину, русский мужик задним умом крепок.
По счастью, дрожь его осталась никем не замеченной. Капитонов продолжал свой рассказ:
– Узнав, что месть свершилась: Сорогин в самом деле убит, – Вятский удалился с чувством исполненного долга. Но это облегчение, по его словам, он ощутил только в первые минуты, ну, часы, а на другое утро его начало мучить раскаяние. И чем больше проходило времени после убийства, тем большая тяжесть наваливалась на душу. Особенно когда Лариса снова попыталась покончить с собой. Отец не решился рассказать ей о совершенной мести: побоялся напомнить о том страшном случае на Сортировке, – однако теперь понял, что напоминать Ларисе нет никакой надобности. Она этого никогда не забудет. Ее психика окончательно надломлена. Пролить кровь Сорогина – еще не значило исцелить дочь. Это открытие доконало Вятского. А уж когда к нему явился со своими разоблачениями доктор Белинский...
– Он и про это написал? – вскричал изумленно Веня – и тут же заметил, что взгляд Капитонова вильнул в сторону. Вильнул – и тотчас проворно вернулся, вновь приковался к задержанным, однако Веня присосался к Капитонову, как пиявка: – Договаривайте уж, раз начали! Написал или нет?
Его трясло от возмущения и обиды. «Я не смог на него, на убийцу, донести, а он... а он заложил меня?! Человека, который спас его дочь, который, можно сказать, закон преступил ради него! Неужели донес?»
– Нет, – буркнул наконец Капитонов. – Успокойтесь. Он написал только одно: «Передайте привет доктору Белинскому. Я ему очень многим обязан». Сказать по правде, я решил, что речь идет о том, что вы спасли Ларису при этой попытке суицида. Но стоило мне увидеть вас здесь, как у меня в голове словно щелкнуло что-то! – Капитонов прищелкнул пальцами у виска, иллюстрируя свои слова. – Я мгновенно связал концы с концами. Если вы добрались до настоящего имени Сорогина, если оказались здесь, значит, вы вполне могли докопаться и до роли Вятского в этом деле. Ведь так? Так оно и было?
– Ну так, – неохотно согласился Веня. – То есть не то чтобы... Я просто предположил... это была попытка угадать...
– Погодите! – воскликнула Фрида, которая сидела все это время неподвижно, словно какая-нибудь каменная баба в степи. Если они, конечно, сидят, а не стоят, эти самые бабы. – Какая Лариса? Какой Вятский?! Какая месть? Сорогин, что, переспал с этой девкой, и разгневанный папаша его... – Она сделала жест, напоминающий удар ножом. – Ни за что не поверю! Это полная чушь! Творчество поглощало всего Сорогина целиком, без остатка, налицо была полная и классическая картина абстинентного синдрома. По сути дела, он являлся почти импотентом, я же помню, сколько сил мне приходилось потратить, чтобы заставить его... – Она на миг осеклась, поняв, что выдала то, что, быть может, хотела сохранить в тайне, но в следующую минуту вызывающе вздернула голову.
– Нет, речь идет не об изнасиловании, – неприязненно сказал Капитонов. – Кстати, как я понял, вы имеете прямое и непосредственное отношение к э-э... творчеству Сорогина? Тогда вам будет любопытно прочесть вот это. Информация о прямом и непосредственном результате ваших совместных с Сорогиным усилий.
Он достал из папки отснятый на ксероксе большой лист, свернутый вчетверо. Даже не глядя, Веня заранее знал, что это такое. Но все-таки бросил косой взгляд. И сразу заметил крупный заголовок:
«ЛЮДОЕДКА ЭЛЛОЧКА ЖИВЕТ В НИЖНЕМ?»
Правильно, он так и предполагал.
Фрида, высоко, в точности как Капитонов, вскинув брови, взяла листок, причем лицо ее приобрело отчетливо брезгливое выражение.
«Погодите, госпожа Голдфингер! – с угрюмым злорадством подумал Веня. – То ли еще будет, когда прочтете!»
И он не ошибся. Гримаса отвращения и недоверия исказила тяжелое лицо Фриды.
«Может, теперь она задумается? Может, наконец теперь поймет, что нельзя безнаказанно плодить монстров?!»
Фрида раздраженно отшвырнула листок и выдохнула:
– Это... ужасно! Это отвратительно! Это такая профанация!
– Что? – разом переспросили Капитонов и Белинский, не поверив собственным ушам.
– Профанация, – тяжело дыша, пояснила Фрида. – Дилетанты несчастные! Вот я понимаю, во Львове существует клуб поклонников Сорогина, так они там стараются ни на йоту не отступать от смысла и духа рассказов, воспринимают их как инструкцию, как руководство к действию. Конечно, там все это имеет ярко выраженную националистическую окраску, но педантичность в следовании мельчайшим деталям просто поражает. А это... Бомжиха, главное! Ужас! – Она брезгливо передернулась. – Вся суть рассказа в том, что на шее Ады была цепочка, которую ей подарили ее друзья, собрав деньги: очень дорогая цепочка! И тот, кому досталась потом шея с этой цепочкой...
Капитонов поднес руку ко рту и сделал нервное глотательное движение. Лицо его вдруг позеленело и покрылось испариной.
– А что, – тихо поинтересовался Белинский, – во Львове на примере этого рассказа учатся расправляться с врагами вильной Украины? Или как?
Фрида, видимо, сообразила, что сболтнула лишнее. Неприступно сдвинула брови, вскинула голову и замерла неподвижно. В этом положении было видно, что на затылке у нее две жирные складки. Украшенные выбритыми дорожками.
Веня отвернулся, с трудом подавляя судорогу брезгливости, исказившую рот. Капитонов все еще выглядел позеленевшим.
– Значит, Вятский умер... – пробормотал Вениамин задумчиво. – Царство небесное. Тут ничего другого не скажешь. Теперь вы знаете, кто убил Сорогина, но от правосудия преступник ускользнул. Я думаю, его бог простил, потому и прибрал. А может, он как раз и был орудием божьего промысла.
– Вы что, до такой степени верите в бога? – с трудом выговорил Капитонов.
– Нет, – медленно качнул головой Веня. – Я верю в справедливость. А вы разве нет?
– Я верю в закон, – ворчливо ответил Капитонов, постепенно приходя в себя.
– Но мы оба знаем, что закон – не всегда символ справедливости, – тихо проговорил Веня.
– Ну, это софистика! – изрек Капитонов.
– Ничего себе – софистика! – всплеснул руками Веня. – Да ведь благодаря тому, что покойный Олег Евгеньевич написал свое признание, вы можете перестать разыскивать Холмского!
– А, так вы и про Холмского наслышаны, – кивнул Капитонов. – Наш пострел везде поспел, да? И откуда такая информированность на сей раз?
– Секундочку! – вскинул палец Веня. – Я же слышал ваши разговоры с товарищем Малышевым в тот вечер в квартире Сорогина.
– Вообще-то эти разговоры были служебными, не предназначенными для посторонних, – начал было сердито Капитонов, но Веня безапелляционно перебил:
– Имеющий уши да услышит! Что же, я должен был их заткнуть?
На самом деле он совершенно не помнил, шла ли тогда речь о поисках Холмского. Но ведь могла идти? Могла! Это ложь во спасение.
– Между прочим, вы напрасно беспокоились, – с немалой долей ехидства поглядел на него Капитонов. – Версию насчет Холмского мы практически не отрабатывали. Конечно, на рукояти ножа были его отпечатки, однако там были и отпечатки другого лица. Их же мы обнаружили и на лезвии. Сразу предположили, что с конкретным убийцей не так все просто. Начали проверять версию о мести: ведь у родителей тех ребят была очень большая злоба против Сорогина! К Вятскому мы пришли просто с предположением, не имея никаких конкретных доказательств. И нашли его мертвым. Рядом лежало письмо – словно ожидая нас. Так что с Холмского была снята даже малая тень подозрения. Но вся беда в том, что он сам осложнил свое положение. Исчез! Скрылся! Растворился в пространстве! Его нет ни на работе, ни по тому адресу, где он снимает квартиру, ни дома в Богородске, ни у сестры в Москве. И я не представляю, где он сейчас может находиться!
– А я представляю, – неожиданно для себя самого произнес Веня. – Он сейчас в Париже.
Валерия Лебедева. 2 августа 2002 года. Мулен-он-Тоннеруа
– Бог ты мой! – воскликнул Мирослав. – Бог ты мой! Да ведь это какая-то фантастика!
Лера медленно качала головой, не в силах поверить в услышанное.
– Жерар! – Николь даже за голову схватилась. – Я правильно поняла? Мирослав, Валери, Алекс – наследники вашего отца? Им всем причитается, согласно его завещанию, по два миллиона евро?!
Все-таки не зря француженок называют самыми практичными женщинами на свете! Николь моментально ухватила самую суть дела.
– Да, это так. И я рад им это сообщить, – сверкнул улыбкой Жерар, а Лера вдруг поняла, что он в самом деле рад. И ему совершенно не жаль этих денег, которые могли бы принадлежать ему одному.
– А, ну теперь мне очень многое понятно, – раздалось вдруг ехидное бурчание, и Лера не сразу узнала голос Алекса. Он сидел, поджав губы, и глаза у него сейчас были не янтарные, а какие-то ржавые от переполнявшего их ехидства.
Вроде бы слова его ни к кому конкретно не адресовались, однако Жерар сразу сделал стойку:
– Что вы имеете в виду, Алексис?
– Не называйте меня этим дурацким именем! – так и подскочил Алекс. – Я вам никакой не Алексис, понятно?