Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь — страница 106 из 153

проигрывая, увлекались в самые неженские выражения досады и злости».

Сходное впечатление произвел игорный дом Фраскати на А.И. Тургенева, который в конце 1835 года увидел в его залах «толпу мужчин со всех концов света и с дюжину свежих и отцветающих прелестниц, богато и со вкусом одетых». Красавицы эти, пишет Тургенев, танцуют чинно, и если бы не подбегали иногда к игорным столам, их было бы не отличить от аристократок из Сен-Жерменcкого предместья.

Еще одно популярное место, где можно было играть, обедать, общаться и даже слушать пение знаменитых исполнителей, – Салон (или Кружок) иностранцев на улице Гранж-Бательер (ныне дом 6 по улице Друо). Несмотря на название, здесь бывали не только иностранцы, но и парижане, однако хозяин Салона Ливри, именовавший себя маркизом, особо заботился о том, чтобы привлечь в свое заведение иностранных путешественников. В Салоне иностранцев устраивались среди прочего балы-маскарады. А.Н. Карамзин, побывавший на одном из них, описал его в письме к родным от 19 января 1837 года: «Блестящие освещенные комнаты, в которых толпился весь Париж фашьонабельный, т. е. мужчины; дамы же всех родов были замаскированы. Толпа такая, что только с трудом можно было сквозь нее пробиться, и духота en conséquence [соответствующая]».

Салон иностранцев, пожалуй, был самым роскошным и самым приличным из парижских игорных заведений. Ставки здесь не имели верхнего предела, и потому посетители проигрывали и выигрывали огромные состояния. Ходили легенды о некоем английском лорде, который за одну ночь спустил в Салоне иностранцев 600 000 франков, и о другом аристократе, который, напротив, выиграл 2 миллиона. В отличие от заведения Фраскати, в которое можно было попасть свободно (довольно было «вечернего платья и благопристойного вида»), желающему побывать в Салоне иностранцев требовалось специальное приглашение. Впрочем, богатые иностранцы получали такие приглашения даже без просьбы с их стороны. Так случилось, например, с Н.С. Всеволожским вскоре после того, как он прибыл в Париж осенью 1836 года: «Мудрено то, как они тотчас узнают о прибытии в Париж иностранца? Кто бы он ни был, откуда бы ни приехал, но если может издержать несколько наполеонов, то добро пожаловать! У этих людей сношения с полицией, а туда приносятся паспорты приезжих».

Впрочем, побывав в Салоне (или «Клубе иностранцев», как он его называет), Всеволожский нашел, что он «стоит посещения»: «Тут, на званых обедах, довольно частых, на балах и концертах, также иногда бывающих, можно найти самое лучшее общество, и особенно путешественников. Дом прекрасно убран; услуга богатая; стол лакомый; в концертах участвуют лучшие артисты. Здесь я в первый раз услышал г-жу Гризи, Рубини, Тамбурини, Лаблаша и нашего русского Иванова. <…> Клуб иностранцев не что иное, как дом, где публично играют в азартные игры; они были здесь на откупу, как у нас винная продажа. Но в обыкновенные дни женщины в клуб не приезжают; да и мужчины могут приезжать только те, которые уже раз были приглашены; от того никогда вы тут не встретите никакого сброда: посетители люди, принятые в лучшие общества. Три директора или, лучше сказать, угощателя, избранные из известных и хороших людей, получают от откупщиков большое жалованье, тысяч по 20 франков, распоряжаются услугой, столом, приглашают посетителей, смотрят за порядком и тщательно наблюдают, чтобы все были угощены и довольны. За стол, за напитки, чай и кофе и даже за вход ничего не платят; играть не только никто не обязан, но даже и не приглашается. А между тем весь расчет и вся прибыль основаны на игре. В 10 и 11 часов вечера банкометы на своих местах; миллионы готовы и игроки ползут. Даже те, кто не играет, из вежливости идут порисковать червонец [10 франков] или хотя пять франков. Иногда выигрывают, что и со мною случилось. <…> К столам трудно было продраться: наперерыв несли дань со всех краев света! Я видел многих земляков своих, усердно приносивших дань крепсу или Rouge et noir, Красный или черный: так называется игра (род банка). Откупщики не могли бы заплатить несколько миллионов откупа, если бы не имели других игорных домов, как-то: Фраскати, разных залов в Пале-Рояле и даже самых подлых, для всякого народа. <…> В прочих домах ставили по одному франку и меньше; но там уж никогда не бывало никакого угощения, и мало-мальски порядочные люди совестились входить в эти домы».

Осуждая азартные игры вообще, Всеволожский, однако, признает французскую систему их организации менее опасной, чем система русская: «У нас, например, азартные игры строго запрещены правительством; но соблазн существует: кучи золота или пучки ассигнаций привлекают молодых и даже старых игроков; только для игры запираются с глазу на глаз или играют два, три товарища; а по большей части плуты заманивают неопытного молокососа или страстного игрока и обыгрывают или обворовывают его, не боясь улики. Прибавьте к этому, что играют на мелок [т. е. в долг, записываемый мелом на ломберном столе]: тогда уж нет меры проигрышу; разгоряченный, а иногда и подпоенный, несчастный игрок проигрывает все имение, часто и больше того, что имеет, в надежде отыграться, дает векселя и лишается всего состояния, а нередко и чести, в один вечер, в полчаса! В игорных домах этого не может случиться: игра чистая, в присутствии ста или двухсот человек; проиграть можно только то, что в кармане; но в кармане никто не носит всего состояния, а молодежь и дома редко бывает с деньгами; следовательно, не расстроиваются семейства, не развращаются молодые люди, не заходят далее того, что в кармане». Правда, если верить французским мемуаристам, например упоминавшемуся выше директору Оперы доктору Верону, картина была не столь идиллической: слуги в игорных домах охотно ссужали деньги игрокам, желавшим отыграться; во второразрядных игорных домах для того, чтобы взять взаймы, посетитель должен был предъявить какой-либо залог, в заведениях же высшего сорта, таких как Фраскати или Салон иностранцев, деньги давали в долг даже без залога.

Французское правительство эпохи Реставрации руководствовалось теми же соображениями, что и русский путешественник: лучше иметь официальные игорные дома и держать их под контролем, нежели запрещать игру и тем самым умножать тайные притоны. Впрочем, и до запрета азартных игр в Париже наряду с официальными действовали «подпольные» игорные дома. Их устраивали у себя владельцы табльдотов и семейных пансионов; они предоставляли своим клиентам право играть на деньги и при этом ничего не платили главному откупщику. На первый взгляд, эти заведения казались весьма почтенными; чтобы попасть туда, посетитель должен был получить рекомендацию от кого-нибудь из «друзей дома». Злые языки, впрочем, говорили, что эти друзья находятся на жалованьи у хозяйки и уж во всяком случае всегда имеют возможность пообедать бесплатно.

Кормили в таких заведениях не слишком изысканно, но зато обильно, так что опасность остаться голодными посетителям не грозила. Куда более реальной была возможность разориться: после кофе хозяева приглашали гостей сыграть в карты, пару раз проигрывали им, чтобы усыпить бдительность, а затем обыгрывали подчистую.

Подпольные игорные дома составляли конкуренцию официальным, и власти постоянно с ними боролись. Однако доказать, что некий табльдот или пансионат является тайным игорным притоном, было совсем не просто; хозяева всегда могли сделать вид, что их гости ведут игру в дружеском кругу.

Полиция старалась искоренить также азартные игры, устраиваемые на парижских улицах, прямо под открытым небом. Однако и здесь борьба шла с переменным успехом; на бульварах, например, любители карт не переводились, и парижская полиция каждый месяц налагала штрафы в среднем на десяток нарушителей.

При Июльской монархии власти поначалу придерживались по отношению к играм той же политики, что и правительство эпохи Реставрации, но затем решились пожертвовать выгодой ради морали. Закон о запрещении игр в Париже был принят 11 июля 1836 года, а приведен в исполнение полтора года спустя. В ночь с 31 декабря 1837 на 1 января 1838 года все игорные дома, до этого действовавшие на законных основаниях, закрылись. Запрещение азартных игр лишало государственную казну существенной статьи дохода, однако в данном случае верх взяли моральные соображения: слишком много людей разорялось из-за страсти к игре. Ф.Н. Глинка, наблюдавший за неудачливыми игроками в 1814 году, писал, что со второго этажа галерей Пале-Руаяля выбегают люди «с растрепанными волосами, с отчаянием в глазах, в смятении и в поту, как будто вырвавшись из жаркого боя». Страстные, но несчастливые игроки порой даже кончали с собой; этот сюжет лег в основу популярной мелодрамы Виктора Дюканжа «Тридцать лет, или Жизнь игрока» (1827).

Разумеется, после того как игорные дома закрылись, парижане не перестали играть. Во-первых, к их услугам в кафе и «курительных» заведениях (estaminets) по-прежнему имелись шахматы, домино и бильярды. Во-вторых, никуда не делись уличные игроки; американский путешественник начала 1840-х годов Т. Вид свидетельствует: «носильщики, чистильщики обуви и проч. играют в карты прямо на улице, в ожидании работы; выйдите на прогулку, и за час вы встретите не меньше полудюжины таких игроков».

Наконец, как это всегда и бывает, после закрытия официальных игорных домов размножились тайные. В 1838 году А.И. Тургенев наблюдает следующую картину: «Около двухсот домов, под разными наименованиями, открыто для игроков всякого рода и племени; к числу таких домов принадлежат пенсионы, tables d’hôtes [табльдоты], в какую цену угодно – для простолюдинов, для молодежи среднего класса и для сидельцев. Для знатных же посетителей, кои некогда собирались в Салоне иностранцев, бывшие содержатели дают роскошные обеды и приглашают к себе печатными билетами: как отказать маркизу или виконту или графу? Один из моих знакомых, года три перестав навещать бывший Салон иностранцев, беспрестанно возвращал прежде пригласительные билеты. Несмотря на то, на сих днях встретив на булеваре одного из виконтов, дающих обед игрокам, он был странным образом опять приглашен туда. Отказавшись в этот вечер, получает он карточку на другой день и новый зов на обед. Вторичный отказ. Через два дня виконт, исчислив некоторых знатных людей, у него обедавших накануне, опять приглашает. Ему хочется непременно увеличить число посетителей и выиграть чью-нибудь доверенность».