ыню до собора. Торжество продолжалось 3 часа. Я видел его с удовлетворенным любопытством и долго за ним следовал, хотя и не имел нужды в папской за подвиг мой индульгенции, но для Карла X это тихое шествие по жару и без шляпы было настоящим подвигом и, вероятно, индульгенция омыла много грехов его юности».
Герцог Орлеанский (будущий Луи-Филипп) в этой процессии участия не принимал: ведь среди тех, кто голосовал в Конвенте за казнь Людовика XVI, чье имя в тот день было присвоено площади, был и его отец, получивший за сочувствие революционным взглядам прозвище Филипп Эгалите.
Летом 1826 года кроме юбилейных процессий состоялась еще и традиционная процессия в честь праздника Тела Господня. В результате у парижан могло возникнуть ощущение, что весь город отдан в распоряжение духовенства и превращен в одну большую церковь. Глядя на короля, который смиренно расхаживал по улицам в окружении духовенства, они лишь утверждались в этом мнении. Вдобавок, поскольку Карл X присутствовал на этой церемонии в траурной одежде фиолетового цвета, который приличествовал не только царствующим особам, но и кардиналам, в народе прошел слух, что король тайно постригся в монахи и был рукоположен в епископы…
Монсеньор де Келен понял, что допустимая мера воздействия на парижан превышена, и потому в июне 1829 года, когда новоизбранный папа Пий VIII вновь объявил очередной «юбилей», церковь уже не стала устраивать грандиозных процессий на улицах Парижа.
Последняя крупная религиозная церемония эпохи Реставрации состоялась на парижских улицах за три месяца до Июльской революции, 25 апреля 1830 года. В этот день произошло торжественное перенесение мощей святого Венсана де Поля из часовни женского монастыря Дев Милосердия на Паромной улице в новую часовню конгрегации Лазаристов, выстроенную на Севрской улице. Одно здание отделяли от другого всего несколько сотен метров, однако архиепископ решил не упускать случая для новой пропаганды католической религии. Поэтому мощи вначале были доставлены в архиепископский дворец, помещены в новую роскошную серебряную раку, а затем перенесены в собор Парижской Богоматери. Только после этого, в воскресенье 25 апреля, торжественная процессия с мощами проследовала из собора по набережной Августинцев и Монетной набережной, а затем по улице Святых Отцов в часовню на Севрской улице, сделав три остановки для молитвы. Таким образом, церемония получилась не менее масштабной, чем в 1826 году, однако на сей раз светская власть была представлена только префектом полиции и членами Муниципального совета; ни правительство, ни военные оркестры в шествии участия не принимали. Впрочем, священников и зрителей было очень много.
Король в этой процессии тоже не участвовал, но посетил часовню лазаристов четырьмя днями позже. В отличие от Людовика XVIII, который из-за тучности и болезней редко показывался на публичных церемониях, Карл X вообще охотно демонстрировал свою набожность. Например, вместе с тысячами парижан он ежегодно участвовал в паломничестве на Мон-Валерьен – возвышенность в северо-западном пригороде Парижа (в коммуне Нантер), где священники конгрегации Французских миссий воздвигли огромный крест.
Королевская власть публично изъявляла почтение католической религии. Церковь, в свою очередь, не только восхваляла священную особу короля, но и поддерживала начинания правительства: призывала сплотиться вокруг трона во время выборов в палату депутатов и парламентских сессий, превозносила подвиги французской армии в Испании в 1823 году и в Алжире летом 1830 года.
Подобное «сращивание» государства и католической церкви не могло не настораживать людей, мыслящих либерально и настроенных оппозиционно по отношению к власти.
Всего за несколько дней до религиозной процессии 3 мая 1826 года, 28 апреля, состоялся благотворительный концерт в пользу греков (о котором подробно рассказано в главе шестнадцатой); поскольку два эти события почти совпали во времени, современники сравнивали и противопоставляли эти два мероприятия. Если в первом из них видели естественное выражение настроений светского, «гражданского» общества, то во втором – насильственное насаждение религии властями.
Ходили упорные слухи, что во Франции существует некая всемогущая конгрегация, которая подчинила своему влиянию короля, ставит повсюду своих людей и постепенно насаждает свои порядки. Эти слухи поддерживались антиклерикальными статьями либеральных публицистов в оппозиционной газете «Конститюсьонель», которая во второй половине 1820-х годов пользовалась огромным авторитетом в самых разных слоях общества. В Париже действительно еще в начале XIX века была создана благотворительная конгрегация, однако она, как уже было сказано в главе шестнадцатой, занималась только «добрыми делами» и к политике отношения не имела. Реальным политическим влиянием обладала другая ассоциация – устроенное по образцу масонских лож тайное общество «Рыцари веры», основанное роялистом Фердинандом де Бертье де Совиньи (предком историка Гийома Бертье де Совиньи) еще при Империи, в 1810 году, для восстановления во Франции законной монархии. Некоторые члены «Рыцарей веры» в самом деле входили в состав конгрегации, и две эти организации поддерживали довольно тесные связи. Верно и то, что в последние годы царствования Людовика XVIII, а особенно в царствование Карла X влияние клерикальных кругов на политику французского королевства усилилось. Но либеральные публицисты превратили реальный факт – симпатию Карла X к клерикальным и консервативным политикам – в своего рода миф о всесильной конгрегации. В действительности же как раз в то время, когда все либеральные журналисты разоблачали зловредных конгрегационистов, ассоциация «Рыцари веры» по просьбе ее великого магистра Матье де Монморанси была распущена и прекратила свое существование. Тем не менее газеты продолжали писать о клерикальной опасности, исходившей от конгрегации, и называли ее «параллельным правительством», которое диктует свою волю правительству официальному. Разумеется, все это не способствовало укреплению в умах и душах парижан религиозных чувств. Конечно, когда в городе устраивались большие религиозные торжества, народ, привлеченный помпезными зрелищами, высыпáл на улицы. Однако в обычное время в церковь ходила лишь двадцатая часть населения, да и среди них искренне верующими были далеко не все.
Католицизм был не единственной религией, которую исповедовали парижане. В столице Франции проживало также немалое количество протестантов – и лютеран, и кальвинистов. В общей сложности их было от 15 до 20 тысяч человек, причем кальвинистов значительно больше, чем лютеран; приблизительность данных объясняется тем, что далеко не все парижане, причислявшие себя к верующим протестантам, регулярно посещали церковные собрания. Протестантские пасторы, как уже было сказано выше, имели право на государственное жалованье, но наряду с протестантами «на жалованье» в Париже существовали и священнослужители «культа без жалованья» (culte non salarié), которые отказывались брать деньги из казны.
Лютеранскую общину Парижа составляли в основном немецкие рабочие, выходцы из восточных департаментов Франции. Кальвинистская община в социальном, имущественном и интеллектуальном плане стояла гораздо выше, чем лютеранская. Среди кальвинистов можно было встретить и пэров Франции (Жокур или Буасси д’Англа), и крупных банкиров (таких, как Оттингер и Делессер), и влиятельных политиков (Бенжамен Констан или Гизо).
Лютеране подчинялись парижской консистории, которая зависела от верховной инспекции, располагавшейся в Страсбурге. Напротив, кальвинистская консистория Парижа была совершенно автономна; более того, она была самой влиятельной во всей Франции.
У лютеран имелся в Париже всего один храм – бывшая часовня кармелитов на улице Архивов, известная как церковь Наплечников (некогда на этом месте располагался католический монастырь, в котором монахи носили на плечах особую накидку). В лютеранском храме служили два пастора и один викарий, получавшие государственное жалованье. У кальвинистов таких пасторов было три, викарий тоже один, храмов же в их распоряжении имелось два: бывшая часовня монахинь ордена визитации на Сент-Антуанской улице и бывшая ораторианская церковь на улице Сент-Оноре. В последней англичане, жившие в Париже, могли по воскресеньям после полудня услышать службу на родном языке. Кроме того, к их услугам была англиканская часовня при английском посольстве и часовня, открытая в августе 1824 года богатым англиканским священником по фамилии Уэй; эта часовня была расположена в бывшем особняке маркизы де Марбёф на улице Предместья Сент-Оноре.
Помимо этих официальных протестантских храмов в Париже действовало еще несколько небольших (по несколько десятков человек) независимых протестантских общин. Они собирались зачастую просто на частных квартирах, где проповедовали пасторы, не признанные властями и не получавшие жалованья. О том, как это происходило, позволяет судить рассказ А.И. Тургенева. В феврале 1838 года он отправился послушать проповедь квакерши Фри, о которой знал, что в Англии она «христианским, героическим терпением обезоруживала самых закоснелых преступников и увлекала их к раскаянию, жила в тюрьме и переносила от преступников не только поругания, но иногда побои и оплевания», но все равно продолжала ободрять преступников, упавших духом от отчаяния. Тургенев пишет о своих впечатлениях: «Она импровизировала проповеди в двух комнатках у своей приятельницы, также квакерши. Мы едва нашли местечко в уголку для двух стульев. Все погружено было в глубокое молчание, нарушаемое изредка вздохами в глубине сердца. Через четверть часа явилась в квакерском строгом костюме m-rs Fry и уселась на канапе, подле здешнего старейшины квакеров. Но молчание продолжалось. Через полчаса она встала и сперва тихим, едва слышным голосом начала свою проповедь без текста, а потом продолжала нараспев, протяжно, заунывно и однообразно и, таким образом, около часа мы слушали какое-то благочестивое рассуждение, без особенного красноречия». Тургенев заключает свой рассказ решительным приговором: «Не дамское дело проповедь».