<…> ехал в большой открытой коляске, запряженной цугом, в восемь лошадей, в мундире национальной гвардии и в голубой ленте ордена святого Духа, без шляпы, кланяясь приветливо на все стороны. Рядом с ним сидела герцогиня Ангулемская, а напротив их, впереди, старик принц Конде, тоже без шляпы. Впереди коляски, прежде всех ехали жандармы, за ними три или четыре взвода легкой кавалерии, потом два взвода гренадер бывшей императорской гвардии. Весьма заметно было, что с концов фалд мундиров их и с сумок сняты были орлы, но ничем другим не были еще заменены. Перед самою коляскою в буквальном смысле тащились, в белых платьях с белыми поясами, с распустившимися от жару и поту волосами, двадцать четыре каких-то привидения! В программе церемониала въезда эти несчастные названы “девицами высшего сословия”, чему трудно было поверить. Около коляски ехали французские маршалы и десятка два генералов, тоже французских. Ни русских, ни других иностранных войск при этом не было».
Когда подле собора Парижской Богоматери королю пришлось выйти из кареты и сделать несколько шагов, парижане убедились, что он едва ходит. Вообще великое постоянно перемешивалось в этот день с мелочным; например, герцогиня Ангулемская была одета мало того что скромно, но еще и совсем не по столичной моде: вместо роскошной парижской шляпы на ней был маленький английский чепец, и парижанок это изумило.
После молебна в соборе король и королевская фамилия направились во дворец Тюильри. Кортеж перебрался с левого берега Сены на правый и по дороге остановился на Новом мосту перед срочно воздвигнутой здесь «временной» гипсовой статуей Генриха IV, на которой специально сделали латинскую надпись, означающую в переводе «Людовик вернулся, Генрих воскрес». Аэронавт госпожа Бланшар поднялась в воздух на воздушном шаре с двумя белыми стягами.
В Тюильри королевская фамилия вышла на балкон. Казалось бы, все должно было способствовать праздничному настроению короля; однако он не мог забыть всех унижений, каким французы вообще и парижане в частности подвергли его семейство; по одному из мемуарных свидетельств, в ответ на приветствия толпы, впрочем не слишком восторженные, он прошептал сквозь зубы: «Подлецы, якобинцы, чудовища!» Многие французы воспринимали короля так же неприязненно; недаром, несмотря на то что в день возвращения монарха в столицу королевства иностранные солдаты не покидали казарм (чтобы создать ощущение, будто свидание короля с нацией происходит без посторонних глаз), через несколько дней появились карикатуры, на которых толстый, грузный король возвращался на родину в сопровождении казаков.
Бурбоны вернулись на французский престол благодаря странам антинаполеоновской коалиции и заплатили за их военное вмешательство значительным сокращением территории своего королевства. 30 мая 1814 года в столице Франции был подписан Парижский мирный договор, по которому побежденная страна возвращалась практически полностью в свои границы до 1792 года. При этом страны-победительницы не только значительно расширили свои территории за счет Франции, но вдобавок укрепили вокруг нее кольцо государств, призванных сдерживать ее и следить за нею. Детали раздела земель, отобранных у Франции, предстояло решить на Венском конгрессе, который открылся осенью 1814 года. А пока иностранные войска начали постепенно покидать Париж.
2 июня заставы вокруг столицы перешли под контроль французских солдат. 3 июня по бульварам потянулась нескончаемая цепь австрийских фургонов, выезжавших из города. За ними последовали русские и прусские войска. Александр I покинул город 4 июня – в тот самый день, когда Людовик XVIII прибыл в Бурбонский дворец, где заседало Законодательное собрание. Здесь король произнес речь, показавшую, что ему ясно: он вступает на престол в новое время и в новой стране, не похожей на Францию до 1789 года. После этого канцлер Дамбре прочел текст того основного закона, по которому французам предлагалось отныне существовать. Закон развивал принципы, изложенные в Сент-Уанской декларации, и гарантировал французам равенство перед законом, свободу исповедовать любую веру, свободу печати и неприкосновенность собственности. Закон этот, дарованный королем своим подданным 4 июня 1814 года, именовался не Конституцией, а Конституционной хартией – в память о средневековых французских традициях. Хотя Хартия 1814 года ограничивала право избирать и быть избранными, на тот момент это была самая либеральная конституция Европы (английская не отличалась такой веротерпимостью, как французская). Хартия была дарована так быстро по требованию русского императора Александра I: перед тем как покинуть Париж, он хотел убедиться в том, что Людовик XVIII исполняет свои обещания.
В Хартии были прописаны правила будущих выборов в палату депутатов, однако на период до начала этих выборов депутатами были назначены члены Законодательного корпуса, действовавшего при Империи. Согласно Хартии, члены другой палаты – палаты пэров – не выбирались, а назначались королем. Людовик XVIII оставил в этой верхней палате парламента многих членов имперского Сената, но дополнительно ввел в нее своих ставленников – представителей старинной знати и духовенства. При этом те сенаторы, которых в палату пэров не включили, не подверглись в эту пору никаким гонениям, хотя среди них были члены Конвента, голосовавшие в 1793 году за смерть Людовика XVI, – такие как Фуше или Сьейес. За бывшими сенаторами даже сохранили в качестве пожизненной пенсии их весьма солидное жалованье.
5 июня делегация от палаты депутатов отправилась в Тюильри благодарить короля за новую конституцию, принятую накануне. Тогда же к имени Людовика впервые был официально присоединен эпитет «Желанный» («le Désiré»). Благодарные депутации от разных сословий прибывали в Тюильри в течение всего лета 1814 года.
Конечно, Хартия не могла сразу понравиться всем французам, тем не менее к ее принципам привыкли довольно быстро. Когда через 16 лет Карл X дерзнул на них покуситься, французы совершили революцию, одним из главных лозунгов которой была защита Хартии. Русский посол Поццо ди Борго выразился очень точно: «Каждая партия нашла, с чем не согласиться в Хартии, и тем не менее все ей подчинились».
Новые границы Франции и ее новый политический строй изменили национальный состав и социальную структуру парижского населения. При Наполеоне Париж был центром всей французской империи, территория которой сильно превосходила территорию дореволюционного французского королевства: парижской администрации подчинялись чиновники в Бельгии и Швейцарии, на северо-западе Германии и на севере Италии. Теперь уроженцы этих стран начали покидать столицу Франции, а парижане, некогда отправленные императором на службу в покоренные земли, возвращались домой. Кроме того, в Париж потянулись из-за границы и из провинций убежденные роялисты, которые до этого не желали сотрудничать с «узурпатором Бонапартом»; теперь, после реставрации королевской власти, они были готовы занять высокие посты при дворе. Язвительный Стендаль характеризовал эту ситуацию такими словами: «Тридцать тысяч дворян, не умеющих делать ровно ничего, прибывают со всех сторон в дилижансах с надеждой выпросить все, что только можно».
Чтобы дать места всем тем сторонникам монархии, которые со времен Революции были отстранены от власти, Людовик XVIII уже в июне 1814 года начал формировать свой придворный штат – военный и цивильный. Распределив по провинциальным гарнизонам императорскую гвардию, король восстановил четыре роты лейб-гвардии, которыми располагал накануне Революции Людовик XVI, и сформировал две новые роты. В общей сложности в эти шесть рот входило 2686 человек – более половины военного придворного штата. Кроме того, в него были включены еще четыре роты «красной» королевской гвардии, по 255 человек в каждой: королевские жандармы, королевская легкая конница, «черные» мушкетеры и мушкетеры «серые». Наконец, в придворном военном штате состояли еще швейцарские гвардейцы, гвардия при королевских покоях, гвардия при королевской резиденции, конные королевские гренадеры и две роты лейб-гвардейцев графа д’Артуа. В общей сложности в придворном военном штате Людовика XVIII получили места почти пять тысяч дворян, желавших служить восстановленной монархии. Забегая вперед, отметим, что в начале Второй Реставрации (когда Людовик XVIII вторично вернется в Париж после Ста дней) король упразднит некоторые роты и сократит свой военный придворный штат до полутора тысяч человек: он будет состоять из 1116 лейб-гвардейцев короля и 355 швейцарских гвардейцев; впрочем, это не приведет к экономии средств, так как военные, исключенные из придворного штата, пополнят королевскую гвардию.
Цивильный придворный штат был меньшим по численности (около семи сотен человек), но получить должность в нем считалось ничуть не менее престижным, чем в штате военном. Придворный штат включал такие «ведомства», как духовная служба, служба королевских покоев, шталмейстерская служба, егермейстерская служба, служба гардеробной, гофинтендантская служба.
Придворные штаты имелись также у принцев и принцесс – герцогов и герцогинь Ангулемских и Беррийских. Таким образом, множество знатных людей теперь «нашло себя» в службе при дворе, и аристократическое Сен-Жерменское предместье ожило. Хозяева его особняков, при Империи пребывавшие в молчаливой оппозиции власти, торжествовали. Впрочем, многие были уверены, что их не оценили по достоинству. По свидетельству русского посла Поццо ди Борго, «все без исключения были чем-нибудь да недовольны». Искатели мест буквально преследовали министра двора, королевского фаворита графа де Блакаса, домогаясь от него новых милостей. Всякий дворянин полагал, будто французский король вернулся во Францию исключительно для того, чтобы принести пользу именно ему. Всем нужны были места, пенсии, награды. У некоторых придворных служба была «поквартальной»; например, каждый из четырех обер-камер-юнкеров нес службу в королевских покоях в течение трех месяцев, а потом уступал свое место «коллеге». Сходным образом распределялись должности и в военном придворном штате; благодаря этому одна должность давала службу четырем придворным.