прочувствовать то, что вижу, а не смотреть на все вокруг только через глазок камеры, чтобы после у меня остались «виды в консервах».
Сегодня Флоран снова был у нас на обеде и рассказал мне, что Полин необычайно красива, очень умна и беседовать с ней — одно удовольствие. Ей двадцать шесть, и, на мой взгляд, она не так уж молода, чтобы избегать долгосрочных отношений. Флоран, несомненно, выглядит гораздо моложе сорока одного года. Когда мы познакомились, я решила, что ему около тридцати. У него такой восхитительный французский шарм. Мне бы хотелось, чтобы он эмигрировал в Соединенные Штаты и женился на одной из моих подруг. На свадьбе мы бы могли подать лимонные торты.
Во время наших вечерних прогулок мы с Алессандро обычно проходим по моей любимой улице, где множество магазинов, — улице Мартир. Вчера мы зашли в «Отур дю Сомон» — магазин, в котором продается только семга. Мы с продавцом обстоятельно обсудили шесть или семь сортов семги, прежде чем остановиться на одном из них. Мы жадно слопали ее дома (вкуснятина!). Впрочем, я никогда еще не встречала семгу, которая мне бы не понравилась, так что, наверно, продавец зря старался, помогая нам принять взвешенное решение. Это так по-французски!
Учебный год заканчивается, и у Флорана в его средней школе будет долгое заседание, а потом, согласно местному обычаю, гораздо более долгий обед, прежде чем все разойдутся на каникулы. Алессандро дал ему еще один итальянский совет, подчеркнув, что пора переходить от слов к делу. Флоран и его избранница часами беседуют каждый раз, как встречаются. Алессандро считает, что пришла пора поцелуев. «Любовь состоит не из слов», — сказал он мне. Типично мужская точка зрения.
У Анны сегодня был последний день в школе, и я пойду домой по улице Инвалидов, через мост Александра III, попрощаюсь со смеющимся морским мальчиком и мистером Черчиллем — по крайней мере, начну прощаться. А еще прогуляюсь по красивому парку у площади Согласия…. В моей памяти накопилось много этих сладостных «в последний раз»: в последний раз обнимала мою маму, в последний раз вытирала Луку после ванны (теперь он выше меня ростом), в последний раз читала вслух «Доброй ночи, луна»… Я все еще читаю вслух Анне, потому что мысль о последней книге невыносима.
Последний сбор в школе, на котором присутствовали все родители, был душераздирающим событием. Сильно разнервничавшись, Анна застряла на середине истории, которую декламировала, и разрыдалась. Тут же подскочила Домитилла и обняла ее, и, как будто слезы заразительны, безутешно расплакалась сама, потому что Анна покидает Париж. Как все изменилось с прошлой осени, когда Домитилла была Враг Номер Один!
Вчера вечером вполквартала от нас устроили уличную вечеринку, причем оркестр играл американские хиты семидесятых и восьмидесятых. Мы открыли окна в спальне, чтобы наслаждаться бесплатным концертом. Одна песня в их исполнении, с сильным французским акцентом, навсегда останется в моей памяти: «Играй эту странную музыку, белый мальчик. Вью-хью-ю-ю!» Мы рыдали от смеха. Вдруг Лука ворвался к нам в комнату с криком: «Послушайте! Теперь они пытаются спеть песню „Белых полос“![99]»
Вчера вечером мы были на званом обеде у Вивианы. Трапеза началась с ее интерпретации закуски, которую она недавно ела в ресторане с тремя мишленовскими звездами, и закончилась тортом, купленным в «лучшей кондитерской Парижа» — «Далоё» на бульваре Бомарше. Он был трехслойный: малиновый мусс, тонкий лимонный слой и фисташковый бисквит. Сверху торт был затейливо украшен ягодами. На следующий день мы помчались в эту кондитерскую, купили такой же торт и принесли домой, где прикончили за один присест.
Единственное, что омрачило мое счастье в Париже, — это мои волосы. То был действительно Год Ужасных Волос. Сначала меня выкрасили в золотистый цвет, потом юная леди сделала платиновой блондинкой. Следующий парикмахер придал моим волосам кричащий ярко-рыжий оттенок. Теперь краска сошла, но корни все еще морковного цвета. В ходе отчаянных поисков в Интернете я обнаружила англоязычный салон, «СтайлПикси». Их сайт объявляет: «Если у вас срочные проблемы с волосами, пожалуйста, звоните в наш салон». Я позвонила в этот салон.
«Карнавале» — музей истории города Парижа, а это значит, что абсолютно все плюс кухонная раковина размещено примерно в ста залах. В основном это подлинные исторические комнаты, которые перенесли сюда и восстановили: голубой салон Людовика XVI, гостиная Марии-Антуанетты, спальня Марселя Пруста. Если предоставить мне выбор, я предпочту глазеть на спальни знаменитых людей, а не созерцать великое искусство (очевидно, это свидетельствует о неглубоком уме).
Ура! Прощальный обед Флорана в школе затянулся на всю ночь… Они ели, пили, курили, веселились. В конце он и Полин покинули ресторан и пошли гулять по городу. Они шли от Бастилии по улице Фобур-Сен-Антуан, потом свернули на бульвар Вольтера, оживленно беседуя, и гуляли до рассвета. Наконец, когда взошло солнце и Сена порозовела под его лучами, Полин взглянула на Флорана и сказала: «Ты сравнил меня с лимонным тортом, который не можешь съесть». Она открыла сумочку, на дне которой лежал чудесный маленький лимонный торт.
Кусочек парижского лета
Сегодня утром я проводила семью в Италию: следующие две недели Алессандро проведет там, пока дети будут в спортивном лагере. Я остаюсь в Париже писать, писать, писать. Когда я вошла в опустевшую квартиру, мне пришло в голову, что я никогда еще не оставалась одна — обычно это я уезжала. Тишина разбухала в квартире, пока не начала барабанить по моим ушам. Но сейчас дождь струится по оконному стеклу, и скоро я возьму свой зонтик в горошек и пойду гулять по улицам города. Когда тишину нарушает шум дождя, она становится дружелюбной.
Салон «Стайл Пикси» был послан в ответ на мои молитвы. С той самой минуты, как я вошла и заметила кипу дамских журналов, я почувствовала себя счастливой. А после того, как Виктория, владелица салона, оценив катастрофическую ситуацию с моей головой, осторожно попробовала два-три разных оттенка, чтобы заглушить оранжевый и замаскировать платиновый, я почувствовала себя на седьмом небе.
Бездомный исчез. Он сложил свою палатку и ушел ночью. Надеюсь, он подыскал себе какое-нибудь зеленое место: мне приятно было бы думать, как он медитирует на травке, а не на бетоне. Я постояла на том месте, где была его палатка, и увидела, что он поместил ее над вентиляционным отверстием, откуда мощной струей шел горячий воздух. Неудивительно, что он чувствовал себя так комфортно даже в разгар зимы.
Я пишу книгу о маленьких театрах Лондона во времена Шекспира и случайно наткнулась на замечательное примечание: в 1555 году один весьма влиятельный человек по имени Томас Кавэрден, которому принадлежала основная часть фешенебельного лондонского района Блэкфрайерз, составил договор об аренде с некой Элизабет Фостер. Согласно этому договору ей предоставлялось жилье «пожизненно за годовую ренту в 3 благоуханных Цветка». Замечу в порядке сравнения, что другие люди платили свыше тридцати фунтов в год — огромная сумма по тем временам. Автор любовных романов во мне находит этот договор интригующим и милым.
Сегодня я пошла в гости к подруге, которая живет в 16-м округе. Она проводила меня потом до станции метро «Порт Дофин» и указала на стеклянный козырек, похожий на большой бесцветный хвост павлина. Очевидно, это один из немногих подлинных входов в метро в стиле модерн, еще оставшихся в городе. Эта прозрачная арка над дверью, казалось, утверждала, что это не дверь в Преисподнюю и за ней не ждет Цербер.
Оценки выставлены! Мы боялись, что Луку отправят на двухнедельные курсы для отстающих. Но ничего подобного! Он невероятно упорно трудился в этом году, чтобы овладеть переводом с латыни на итальянский, геометрией, которую преподавали на итальянском языке, и справиться с interrogazioni по истории (обычное замечание учителя: «Ты правильно излагаешь факты, но твои предложения недостаточно сложны»). Он не только перешел в следующий класс, но и блеснул по некоторым предметам! У него, судя по всему, подлинный дар литературного анализа (гм).
Проснувшись в тишине, я отправилась на прогулку. Ранним утром Париж мрачный, прохладный и безлюдный. По пути домой я увидела, как продавцы фруктов искусно укладывают горками яблоки, киви и ананасы. Они словно озабоченные (но художественно одаренные) белки, которые запасают орехи на долгую зиму.
Я дочитала мемуары Клода, которые заканчиваются довольно неуклюжим воображаемым диалогом с писателем Анатолем Франсом. Параллели между моим двоюродным дедом и мной поразительны. Мы оба учились в Гарварде (здесь я должна сослаться на традицию), отправились в Париж, написали мемуары, восхищались парижским светом и писали романы, которые не вызывали восторг у литературного истеблишмента. Но и это еще не все: мы оба писали статьи для «Нью-Йорк таймс», только он — об итальянской политике, а я — о значении некоторых литературных терминов. И мы делали все это с интервалом почти в столетие. Я позвонила в Италию, чтобы сообщить Алессандро, что, возможно, в меня вселился дух Клода К. Уошбэрна. Но мой муж только презрительно фыркнул.
Мило пройдет курс лечебного похудания! Алессандро отправляется в горы, пока дети в лагере, и он уговорил Марину отпустить с ним Мило. Марина упаковала красную бархатную подушку Мило, его мисочки, пальтишко, его собственное полотенце и личный фен и наказала Алессандро следить, чтобы Мило был сухим, поскольку ветеринар сказал, что он очень, очень хрупок и может подхватить ревматизм, если его не беречь.