Я провела вчерашний день за компьютером, время от времени протягивая руку к шоколадному башмачку, который подарили мне Алессандро с Лукой, и отправляя в рот шоколадки. В них чувствуется ваниль и привкус какао. Тишина, никаких сердитых подростков и приставучих одиннадцатилетних девчонок — и целый башмачок шоколада!
Я только что говорила с Анной, позвонившей из лагеря. Она сказала мне тоном набожной добродетели: «Все дети употребляют бранные слова в каждом предложении. Я не могу сказать больше, иначе это будет сплетней. — И потом, сделав паузу, добавила: — Ты знаешь, что делает Лука? Он учит свою группу американским ругательствам — очень, очень плохим!» Мой мальчик… Пользуется каждой возможностью, чтобы передать лучшее в американской культуре своим ровесникам по всему миру.
Вчера я увидела очередь у магазина, где продается британская одежда с 75-процентной скидкой. Естественно, я встала в нее. У двери мне вручили огромную сумку. Люди, находившиеся в магазине, набивали эти сумки вещами с такой жадностью, как прожорливые голуби набрасываются на хлебные крошки. В конце концов, я не стала выстаивать очередь в кассу, тем более что нахальная француженка буквально вырвала у меня из рук бледно-розовую полушинель. Я выползла из магазина, робко улыбаясь женщинам, которые ждали в очереди снаружи.
Сегодня Лука звонил из лагеря. В его группе пять шестнадцатилетних мальчиков и ни одной девочки его возраста — самой старшей тринадцать. Завтра прибудут еще шестеро: пять мальчиков и одна девочка. Он надеется, что ей будет лет пятнадцать-шестнадцать. «Я самый высокий, — рассказывал Лука, — и набираю больше всех очков в гандболе». Несмотря на эти обнадеживающие данные, он, по-моему, не уверен в том, что удастся завоевать Девочку. Я от души надеюсь, что ее действительно интересуют мальчики.
Перенюхав большое количество кусков французского мыла, я наконец остановилась на одном. Его выпускает фирма под названием «Резонанс», и оно продается в «Галери Лафайетт» большими кусками, которые нужно резать пополам. Это мыло с запахом вербены. Оно ассоциируется у меня с лимонами и бельем, которое сохло на ветру.
Я побывала в универмаге «Ресипрок», в котором есть отделы товаров для мужчин, женских вечерних платьев, женской одежды от дизайнеров, а также отдел подарков. Я примерила несколько костюмов от «Диора» (все они были слишком дорогие, но их приятно было надеть хотя бы на минутку), а потом решила, что могу себе позволить бледно-голубую цветастую шелковую рубашку от Диора. Я повесила ее в шкаф, и она выглядит, словно павлин среди вылинявших кур.
Сегодня утром, прогуливаясь по 7-му округу, я увидела в конце улицы Эйфелеву башню. В городе было так туманно, что тучи полностью скрыли нижнюю половину башни. Остальное походило на рубку очень опасной подводной лодки, появившейся на поверхности туманного моря. Вообще-то в 1889 году, когда возвели Эйфелеву башню, широко распространились слухи, что она изменит погоду и вызовет частые грозы в городе. И я вдруг поняла эти страхи.
О француженках и о том, бывают ли они толстые
Я приехала в Париж, зная, что у меня там есть друг: блестящая, забавная банковская служащая по имени Сильви, которой нравилось читать мои книги на английском. Задолго до нашей личной встречи она писала мне и исправляла мои ошибки во французском. Наконец я сообразила, что в дальнейшем могу избавить себя от чувства неловкости, попросив ее править французские материалы до того, как они будут опубликованы. Это изменило отношения автор — читатель. Мы обменялись фотографиями наших детей и историями замужества. На протяжении моего года в Париже мы с ней иногда встречались за ланчем или обедом, во время которых я бомбардировала ее вопросами о французской жизни. «Нет, мы не все склонны к адюльтеру! — закричала она мне однажды. И потом добавила: — Во всяком случае, в пригороде». (Спешу сообщить, что она живет в пригороде.)
Однажды мы решили пройтись вместе по магазинам — случайное решение, которое вывело меня на совершенно новую философию относительно покупок и умения одеваться. Попав в магазин, я хватаю с вешалки юбку, прикладываю к талии и вешаю на место. В отличие от меня, Сильви задумчиво бродила по залу, осторожно дотрагиваясь до вещей, словно они могли рассыпаться. Я набрала целую охапку одежды и удалилась в кабинку, она же взяла всего один костюм. Когда я наконец появилась (отвергнув все вещи и снова надев свою одежду), она была все еще в соседней комнате с зеркалами, где проводила оживленное совещание с продавщицами и несколькими покупательницами.
На мой взгляд, костюм, который она примеряла, был элегантен и практичен, и он выглядел на Сильви просто великолепно. Однако при ближайшем (и очень пристальном) рассмотрении обнаружилось, что юбка и пиджак сшиты из разных кусков ткани: оттенок голубого едва заметно отличался.
Вряд ли есть необходимость говорить, что Сильви не купила этот костюм.
Хотя он сидел на ней, как пресловутая перчатка, у него был роковой изъян. Представление Сильви о том, как она должна выглядеть, исключало возможность надеть костюм, в котором юбка не подходит к пиджаку (пусть это и незаметно для глаза). Кроме того, она решила, что слегка легкомысленный покрой юбки, хотя и, несомненно, модный, ей не подходит. В результате этого похода в магазин я приняла новое решение: изучить парижанок так же пристально, как они изучают себя. И это решение, вместе с последующими эмпирическими исследованиями, привело меня к важному выводу: француженки тоже толстеют. Они бывают всех размеров, от очень стройных до очень толстых. И вот мой вариант той же самой фразы: француженки, независимо от своего размера, одеваются, как худенькие.
Я подозреваю, что на вкус большинства юных американцев влияют кино и телевидение. Их чувство стиля формируется в возрасте, когда они подвержены влиянию, и они зацикливаются на этом стиле, как только что вылупившиеся цыплята — на метле, причем результаты в равной степени плачевны. Лично мне не повезло, что за «Бриолином» последовал «Флэшданс». В какой-то момент я сделала перманент, и мои волосы стояли рыжим нимбом вокруг головы. Правда, я все-таки сообразила, что узенькие кожаные брючки не подходят к моей фигуре. И тем не менее по крайней мере три-четыре года я носила свитера, которые сползали с плеча, и плотные леггинсы, из-за которых ноги казались толстыми.
Но вернемся к более светлому настоящему. После того, как я несколько месяцев вела жизнь тайного агента, а также после бесед с француженками, согласившимися описать свой гардероб, я могу совершенно точно сказать вам, что молодые парижанки не прибегают к советам Голливуда в вопросах одежды. Вместо этого они решают, как представить свою фигуру в выгодном свете, и придерживаются этого.
Свои месяцы наблюдений я могу подытожить в двух словах: время и подгонка к фигуре.
Время? Вот я, например, уже десятилетия покупаю вещи, и мой шкаф набит тряпками — но при этом мне нечего носить. А все потому, что хотя я трачу время на хождение по магазинам, я никогда не задумываюсь над тем, как носить купленные вещи. Кроме того, подобно тем сползавшим с плеча свитерам, они часто неважно на мне сидят. В своей следующей жизни я планирую такую реинкарнацию, чтобы моя фигура хорошо выглядела независимо от того, во что я одета. Если вы — одно из этих счастливых созданий, можете не дочитывать мое эссе. Если же нет, то у вас два выбора: а) бесстрашно выяснить, хорошо ли выглядит в этой одежде ваша попа (и прочие места), или б) избегать всех зеркал, женских комментариев и зеркальных витрин. Второй вариант имеет много достоинств, включая безмятежность и прекрасное расположение духа.
И все же давайте вернемся к варианту номер один. Взгляните на любую улицу в Париже, и вы почти наверняка заметите вывеску портного. Это оттого, что тут самое обычное дело — отнести портному новую одежду, чтобы ее подогнали к вашей фигуре. Одна французская преподавательница университета взглянула на меня, как на умалишенную, когда я призналась, что захожу в портняжную мастерскую только в тех случаях, когда подол волочится за мной, как плащ времен Ренессанса. Выяснилось, что ей никогда бы не пришло в голову надеть брюки, сначала не переделав внутренний шов. То же относится к пиджакам, платьям и практически ко всему, кроме носков. Даже в магазинах дамского белья обычно переделывают бюстгальтеры, чтобы они хорошо сидели. Я никогда не могла отделаться от убеждения, что мои груди слишком малы, чтобы нравиться женщинам (я знаю, это звучит странно, но если бы я была лесбиянкой, то бегала бы за женщинами с большими грудями), и поэтому никогда не знала размера своего бюста.
Портной за углом улицы Консерватории проводит свои дни в крошечной комнате, забитой грудами тканей и вещей, которые нуждаются в переделке. В течение года я отнесла к нему почти всю свою одежду, и он ее подогнал по моей фигуре. И теперь платье идеально сидит, плечи на месте, а брюки подогнаны именно к моим бедрам. Короче говоря, портной превратил готовое платье — прет-а-порте — в предмет высокой моды, в роскошную одежду, сделанную по точной мерке клиента.
И он недорого брал.
Только после того, как я провела несколько месяцев, пристально разглядывая женщин на улицах и в метро, до меня дошло, что на самом деле я никогда не тратила время на то, чтобы анализировать, какие предметы моего туалета подходят друг к другу. Так случилось, что у меня много обуви. Я всегда считала это одним из главных преимуществ брака с мужчиной из Италии. Однажды я купила в Риме лакированные туфли ядовито-зеленого цвета с каблуком три дюйма, потому что они шикарно выглядели. Вернувшись в Соединенные Штаты, я забросила их в шкаф и изо дня в день носила черные мужские полуботинки на шнурках. И лишь недавно я поняла,