— Да, разумеется, пожалуйста.
Розали следом за покупательницей бочком прошла мимо Роберта, который стоял на пороге, прислонившись к косяку.
— А с какой надписью вы бы хотели — «Paris» или «Amour»?
— Гм… — Итальянка задумалась. — Molto bene[54] — оба очень красивые.
На ее лице появилось выражение нерешительности, когда Розали протянула только что взятые с витрины пресс-папье.
— Почему бы вам не взять оба? — послышалось вдруг с порога. Обе женщины обернулись на неожиданно раздавшийся голос. Там, скрестив руки на груди, стоял улыбающийся Роберт Шерман в голубой майке. — Простите, что я вмешался, но, мне кажется, Париж и любовь неразделимо связаны, не так ли?
Итальянка польщенно заулыбалась, и по ней было видно, что «вмешательство» красивого незнакомца ей очень даже понравилось. На секунду она глубоко заглянула ему в глаза, затем ее взгляд скользнул по загорелым рукам со светлыми волосками, по светлым свободным брюкам и коричневым замшевым мокасинам.
— Si, signor, — проворковала она грудным голосом, — это хорошая мысль! Считается ведь, что Париж — город любви?
Она засмеялась, откинула голову, изогнув шейку, и захлопала густыми черными ресницами. По всей видимости, замечание Роберта она приняла как приглашение к флирту.
Коротко кивнув Розали, она сказала:
— Заверните мне, пожалуйста, оба. — Затем снова обратила все свое внимание на Роберта. — Вы ведь тоже как будто нездешний? Откуда вы приехали? Нет, давайте лучше я сама угадаю! — Снова тот же воркующий смех.
— Вы… американец!
Роберт сделал удивленное лицо и улыбнулся, между тем как Розали, молча стоя у кассы, заворачивала в шелковую бумагу покупки и хмурилась, слушая их разговор. Что это она разворковалась? «Луна-Луна» — это ей не кафе для свиданий!
— Американец в Париже — как романтично! — восторженно воскликнула итальянка. Затем, понизив голос, сказала: — Тогда мы с вами оба — чужие в этом прекрасном городе.
Она протянула ему тонкую ладонь, и Розали нисколько бы не удивилась, если бы эта ручка была поцелована.
— Габриэлла Спинелли. Из Milano.
Роберт, улыбаясь, пожал ее руку:
— Роберт Шерман. Нью-Йорк.
Габриэлла Спинелли сделала шаг назад.
— Не может быть! — выдохнула она, еще шире распахнув и без того огромные глазищи. — Неужели из адвокатской конторы «Шерман и сыновья»? Однажды, несколько лет тому назад, когда мой дядюшка Анджело Сальваторе жил в Нью-Йорке, его интересы в одном очень запутанном деле представлял адвокат Поль Шерман. Дело шло об очень, очень больших деньгах. Лучшего адвоката у него никогда не было ни до, ни после, говорит с тех пор дядя Анджело. Он был очень доволен, — закончила она, поправляя темные очки, сдвинутые высоко на прическу.
Роберт удивленно кивнул:
— Это был мой отец.
— Надо же! Madre mia![55] Господи, надо же быть такому совпадению!
Габриэлла зашлась от восторга громким смехом, а Розали, глядя на рыжую покупательницу из Милана, чей дядюшка Анджело Сопрано… то есть Сальваторе… наверняка был крестным отцом нью-йоркской мафии, вдруг почувствовала сильное желание свернуть стройную шейку этой дамочке.
— It’sa a smalle worlde[56], — изрекла она с жутким итальянским акцентом.
— Вы верите в случайности, мистер Шерман?
Она кокетливо склонила головку набок, и Роберт, не удержавшись, невольно рассмеялся.
Розали решила, что настал походящий момент вмешаться.
— Et voite[57], с вас семьдесят три евро и восемьдесят центов, — сказала она и сунула под нос опешившей итальянке изящный голубой пакет, перевязанный белой ленточкой.
Итальянка рассеянным жестом, не глядя, вытащила из канареечно-желтой сумки от «Прада» гигантский кошелек, продолжая то и дело оглядываться на американца, который по-прежнему стоял на пороге.
Когда она расплатилась и, подойдя к Роберту, остановилась, чтобы продолжить с ним разговор, к ней сзади обратилась Розали:
— Au revoir, madame! Извините, но мы закрываемся на обед, — сказала она и ласково, но решительно подтолкнула рыжеволосую итальянку за порог.
— О, одну секундочку! — Габриэлла сделала грациозный разворот вправо и снова очутилась перед Робертом. — Какая удача, что мы познакомились, мистер Шерман, — прощебетала она. — У вас найдется время на чашечку кофе? Мне было бы очень приятно.
— У мистера Шермана, к сожалению, уже назначена встреча на это время, — безжалостно улыбаясь, объявила Розали. Скрестив руки на груди, она загородила собою вход. — Bonne journee, madame![58]
— Ах, какая жалость! Очень жалко! — Итальянка разочарованно удалилась, унося свой пакет, однако она все же успела сунуть Роберту свою визитную карточку. — Позвоните мне, синьор Шерман. Уверена, что нам есть что рассказать друг другу!
— Так у меня назначена встреча? — посмеиваясь, спросил Шерман, когда Розали захлопнула дверь, выпроводив Габриэллу Спинелли.
— Да, — с вызовом ответила Розали, — со мной!
— О! — удивился он в шутку. — Это, конечно… еще лучше.
— Очень остроумно! Если вы заходите ко мне для того, чтобы флиртовать с незнакомыми женщинами, то можете не задерживаться, — бросила она необдуманно.
Надо же было сказать такую глупость! Она прикусила губу.
— Это что — ревность?
Она театрально закатила глаза:
— Вы слишком высокого о себе мнения, дорогой мой. Я просто хотела спасти вас от непрестанно чирикающей итальянской вертишейки!
— Очень привлекательной итальянской вертишейки, — ухмыльнулся он во весь рот. — Ножки — загляденье!
— Ах, простите! Я и не знала, что вам нравятся итальянские вертишейки! — съязвила она.
Он покачал головой:
— Не бойтесь, моя дорогая. По серьезном размышлении я понял, что мне милее французские пересмешницы. — Он посмотрел на нее, и его губы дрогнули. — Ну так как же? Есть у меня свидание или нет?
— Если будете себя хорошо вести — может быть. — Розали бросила на него многозначительный взгляд. Она еще не простила ему замечание насчет пыльной кровати. — Может быть, попозже, когда меня придет подменить моя помощница мадам Морель. Раньше мне не бросить лавку.
— Разве вы только что не сказали, что закрываетесь? — Он притворился удивленным.
— Если вы сейчас же не прекратите задавать дурацкие вопросы, то не успеете оглянуться, как я вас выгоню, — заявила Розали. — Почему вы вообще пришли?
— Да был тут поблизости и хотел спросить, что новенького у Макса Марше. Вы же после… после возвращения из Ле-Везине ни разу мне не звонили, и я даже подумал…
Тут он умолк, а она спросила себя, о чем же это он думал.
— В машине у вас был, кажется, недовольный вид.
— Нет, ничего. — Розали почувствовала, что краснеет, и отвела взгляд. — Макс Марше на днях выписан из клиники, но он мне еще не звонил. Как только он позвонит, я сразу дам вам знать, и тогда мы поедем в Ле-Везине. Как договаривались.
Очевидно, он принимает ее за такую мимозу, которая все время обижается и от обиды не держит данного слова.
— Я не хотел вас сердить, Розали. Я просто был не в себе в тот вечер. Для меня же это дело очень личное, а не просто своего рода… игра в кладоискателей. Вы же это понимаете?
Розали кивнула. Как не понять!
Роберт испытующе посмотрел на нее:
— А мое замечание, что я не хочу лежать с вами под кроватью, это была просто…
— …глупость, — закончили они в один голос, и оба рассмеялись.
— Ну, так когда же придет ваша мадам Моршель?
— Морель. И придет она в два часа. Если хотите, можете тогда за мной зайти, и мы пойдем гулять с Уильямом Моррисом.
Уильям Моррис приподнял голову. Услышав свое имя и слово «гулять», он завилял хвостом.
Роберт наклонился к нему и осторожно погладил собачку по голове.
— Ладно, как знать, — сказал он затем, — может быть, это станет началом прекрасной дружбы.
Когда они встретились, все пошло совершено не так, как они ожидали. За исключением разве что Морриса, которому было совершенно все равно, сколько человек его выгуливают.
Прогулка вдоль Сены получилась не вдвоем, а втроем. И партию первой скрипки в их беседе вела ее матушка.
Неожиданно для Розали в два часа в лавку явилась не только мадам Морель, но следом за ней и Катрин Лоран, у которой Розали только недавно ужинала.
— Bonjour, mon enfant[59], — поздоровалась матушка и тут же заявила о своем праве на безраздельное внимание со стороны дочери. — Что это ты, даже не поздороваешься с мамой?
Одета она была, как всегда, элегантнейшим образом — светло-серый костюм, белая шелковая блузка, жемчужное ожерелье — и, по-видимому, только что из парикмахерской, так как ее пепельные волосы были уложены в красивую прическу с искусным шиньоном на затылке.
Розали, занятая разговором с мадам де Ружмон, которая даже в этот солнечный день, выходя на улицу, не преминула надеть перчатки, так что чуть-чуть превзошла в элегантности мадам Лоран, улыбнулась и, на секунду прервав разговор с покупательницей, поздоровалась с матерью.
— Привет, мама! — Мать и дочь обменялись, как положено, непременным поцелуем в щечку. — Через минуту я освобожусь и буду целиком в твоем распоряжении. Может быть, ты присядешь? — предложила Розали, кивнув на кожаное кресло в углу.
— Ах нет, я лучше постою, и без того уже насиделась в парикмахерской до изнеможения. — Мадам Лоран издала изящный маленький вздох и быстрым движением проверила свою искусную прическу. — Не обращай на меня внимания, ma petite[60], я могу и подождать.
Катрин Лоран прохаживалась по лавке, ее взгляд, скользивший по выставленным товарам, внезапно задержался на мадам Морель, которая была занята тем, что раскладывала в одной из витрин новые открытки и конверты.