Розали села к нему на кровать:
— Ты невнимательно слушал его, mon amour[69]. Он сказал, что произошло все и ничего. Возможно, дело не свелось к одним поцелуям. Возможно, одну ночь они были вместе — волшебную ночь, когда они летали над Парижем, — сказала она, вспомнив сказку.
— А дальше?
Розали задумалась:
— Да, что было дальше? Руфь едет в Нью-Йорк, где ее ждет не дождется Поль. Они женятся. Руфь беременна, все в восторге, и, возможно, она сама поначалу думает, что это ребенок Поля, но потом замечает черты сходства.
— Такие, как, например, голубые глаза.
Розали кивнула:
— Правильно. Или это родимое пятно. Или множество других. Все остальные видят то, что хотят видеть. Но уже поздно. Ребенок родился, и Поль счастлив, что у него сын. Руфь не хочет ставить под угрозу свой брак. Она проживает новую жизнь. И это хорошая, наполненная жизнь. И она хранит молчание. До самого конца. Она же не предполагала, что Марше когда-то все же опубликует эту историю и ты узнаешь, как было на самом деле.
Роберт, казалось, заколебался.
— Так ты считаешь, что она всю жизнь это знала? — спросил он.
Розали кивнула:
— Это была тайна, которой она ни с кем не могла поделиться. Ни с Максом. Ни даже с тобой. Жалея твоего отца. И всех вас.
Некоторое время Роберт сидел молча, обхватив голову руками.
— Я должен поговорить с Марше, — сказал он наконец с очень серьезным видом. — Боюсь, как бы ты не оказалась права в своих предположениях.
Она обняла его за плечи:
— По-моему, тебе надо поехать сегодня в Булонский лес без меня и выговориться с Максом. Думаю, он, так же как и ты, не знал правды. Но вместе вы до нее скорее доберетесь.
Роберт кивнул. Потом вдруг, словно вспомнив что-то, он сначала стиснул губы, а потом сказал:
— Тут есть еще один момент. Примерно через полгода после того, как умер отец, мы с мамой ездили в Париж. Мне было тогда двенадцать, и я как сейчас помню то радостное возбуждение, которое вдруг охватило маму. Словно в этом городе должно случиться что-то замечательное. Но ничего не случилось. — Он задумчиво покачал головой. — Во всяком случае, насколько мне известно. А в конце нашей поездки она очень погрустнела. Меня это встревожило, хотя я был еще ребенком.
Розали пожала плечами. Ее невидящий взгляд был устремлен в окно.
— Почему она после смерти отца поехала со мной в Париж? Хотела ли она еще раз повидать места, где встретила свою давнюю любовь? Хотела ли она повидаться с Максом? И по какой-то причине это не удалось? — Он беспомощно вздохнул. — Столько вопросов! Получу ли я когда-нибудь на них ответ?
— У тебя все получится. Передай от меня привет Максу! — сказала Розали, стоя перед знаменитым пивным баром «Брассери Липп» на бульваре Сен-Жермен.
Видя, что у Роберта неспокойно на душе, она проводила его до ближайшей стоянки такси. Дальше ему придется ехать одному. В кафе под белыми зонтами, неподалеку от кованых ворот, за которыми начинается парк Багатель, состоится разговор между обоими мужчинами, при котором ее присутствие было бы лишним.
Розали надеялась, что Роберт не сорвется, а Макс, узнав правду, отнесется к этому хорошо. И она была уверена, что у обоих много чего накопилось, что они захотят рассказать друг другу.
Перед пивным баром «Брассери Липп» с оранжевой маркизой над узкой крытой террасой, на которой все места были заняты, стояло несколько машин. Рука об руку они прошли мимо этого ряда к самой первой машине.
— Уезжая в Париж, я думал, что главный вопрос, которой мне предстоит решить, — это принимать ли мне предложенную должность или нет, — сказал Роберт, открывая дверцу такси. — А оказалось, что тут переписывается вся моя жизнь.
— Нет, Роберт, это совсем не так. — Розали еще раз обняла его и заглянула в глаза. — То, что было, останется у тебя навсегда. А новое только к нему добавится. Поль был тебе прекрасным отцом, и ты всегда будешь оставаться его сыном. А то, что ты сейчас, потеряв обоих родителей, нашел своего биологического отца, — это подарок, который преподносит тебе жизнь.
Он нахмурился и посмотрел на нее с выражением комического отчаяния:
— В качестве подарка мне хватило бы и тебя.
Она улыбнулась:
— Возможно. И все же я верю, что ничего не случается без причины. И Макс Марше уж точно не тот человек, которого следовало бы стыдиться. Он знаменитый писатель, симпатичная личность, у него хороший вкус, он любит литературу, высоко ценит меня…
Она увидела, что Роберт скривил рот.
— Француз! — сказал он, садясь в машину.
— Ну и что, если француз! Что в этом плохого! — крикнула она ему вслед, когда машина уже тронулась и Роберт с иронической улыбкой помахал ей рукой. Она подбоченилась. — Ты и сам наполовину француз, мой дорогой, позволь тебе напомнить!
Вытаскивая вечером из-под кровати голубую записную книжку, Розали уже чувствовала себя очень, очень усталой. Она взглянула на собачью корзинку возле кровати, где спал Уильям Моррис. Его тельце было перебинтовано поперек живота широкой повязкой.
— Бедненький мой песик! — сказала она тихонько и погладила его по головке. Перед тем как погасить свет, она записала:
Самое худшее в этот день:
Уильям Моррис выскочил сегодня прямо под машину. Увидев его тельце, лежащее на мостовой, такое искореженное и окровавленное, я сначала подумала, что он умер. Сразу отправилась с ним в ветеринарную клинику.
Слава богу, рана была наружная. Ему сделали два укола, и завтра нам велено снова показаться. Как я испугалась!
Самое лучшее в этот день:
Отец и сын нашли друг друга.
Роберт только что звонил. Он еще не отошел от волнения после разговора в парке Багатель. Макс показал ему то место под старым деревом вблизи грота Четырех Ветров, где они тогда были с Руфью.
Макс якобы все уже знал, когда мы уезжали от него вчера вечером.
Чувство внутренней близости. А потом еще эта дата на фотографии… Кстати, моя догадка оказалась верной. Последнюю ночь Руфь провела у него. И почти тютелька в тютельку девять месяцев спустя родился Роберт. Но Макс все эти годы даже не подозревал, что у него есть сын. С тех пор он никогда больше не видел Руфь, даже когда Роберт приезжал с матерью в Париж.
В то время Макс, правда, был уже женат на Маргарите. Неужели Руфь приехала в Париж, чтобы отыскать Макса, и увидела его с другой женщиной? Может быть, встретила в кафе? Или каким-то образом узнала, что он женат? Это могло бы объяснить, почему она тогда была такая убитая.
Да и как ей было забыть Макса, когда у нее каждый день был перед глазами его сын, которому она отдала всю свою любовь! В котором она угадывала все лучшие качества Поля, Макса и свои собственные и надеялась, что с годами они только разовьются.
Роберт сказал, что они долго говорили с Максом. О Руфи и обо всем остальном.
Он остался ночевать в Ле-Везине.
30
С тоской уносясь в мечтах, как это водится у влюбленных, к пережитым счастливым мгновениям, Розали подумала, что больше никогда не ощутит такого счастья, как в ту ночь, которую она впервые провела в объятиях нью-йоркского профессора литературы. Эту ночь она никогда не забудет хотя бы уже потому, что о ней всегда будет напоминать отсутствующая запись в голубой книжечке.
Роберт нашептывал ей нежнейшие слова, в которых чудесно мешались только что придуманные и вычитанные любовные клятвы их собственного сна в летнюю ночь, и Розали уже испытывала какое-то ревнивое чувство к этому дивному, неповторимому мгновению, которое она все равно не сможет удержать и продлить, как и все другие мгновения своей жизни. И когда ее чувства достигли высшего накала, она позволила себе горько-сладостную и несколько сентиментальную мысль о том, что когда-то придется спуститься на землю, хотя бы для того, чтобы идти по ней общим путем.
Но чтобы так обрушиться с небес на землю — этого она, конечно, не могла предвидеть! Она ожидала чего угодно, только не того, что ее отношения с Робертом оборвутся так внезапно.
Ни о чем не подозревая, она вернулась днем с Уильямом Моррисом из ветеринарной клиники и тут увидела эту рыжую в темно-зеленой обтягивающей юбке и белой блузке, прохаживающуюся в элегантных кожаных лодочках взад-вперед перед ее лавкой. Издалека Розали приняла ее за ту итальянку — Габриэллу Спинелли. Но, подойдя ближе, увидела, что это была незнакомка. Женщина, отличавшаяся броской красотой.
Она осторожно поставила на тротуар сумку, в которой тихо поскуливал Уильям Моррис.
— Bonjour, madame! Вы ко мне? У меня сегодня, к сожалению, закрыто.
Стройная рыжекудрая красавица улыбнулась.
— Это я уже заметила, — заявила она на несколько неуклюжем французском, который как-то не соответствовал ее идеальной внешности. — Но я ничего не собираюсь покупать. Мне бы хотелось поговорить с владелицей лавки.
— А-а! — удивилась Розали. — В таком случае вам повезло. Это я, Розали Лоран. А в чем дело?
— Мне бы не хотелось обсуждать это на улице, — сказала незнакомка с какой-то странной улыбкой, ее взгляд скользнул по случайному прохожему, который пялился на нее, не отрывая глаз. — Можно мне зайти на минутку?
У женщины был ярко выраженный американский акцент, и Розали мысленно спрашивала себя, не пойдет ли речь о каких-то деловых вопросах. Может быть, эта женщина с рыжими волосами, не доходящими до плеч, издательница, которая подыскивает иллюстратора?
— Да… конечно… Заходите…
Почему-то в ее взгляде, несмотря на улыбку, есть что-то повергающее в трепет, подумала Розали. Такой представляешь себе скорее агента по взысканию задолженности, чем издательницу. Розали отперла лавку и пропустила посетительницу вперед.
— Прошу вас, садитесь! — Она открыла сумку и осторожно переложила Уильяма Морриса в корзинку. — Так что вы хотите?