Ладно, это было очаровательно, хотя для меня не должно было иметь никакого значения, заметил он ее или нет. Ведь мы не встречались. Мы просто обменялись поцелуями. Мы по-прежнему были Найтли и Мартин, вода и нефть, или бензин и пламя, если хотите. В любом случае, плохое сочетание. Просто теперь я знала вкус его губ, а он – моих. И форму. В деталях. Такие вещи иногда происходят. Правда, раньше со мной такого никогда не случалось, но я знала из достоверного источника – от Аннабель, – что иногда такое бывает с некоторыми людьми.
Джейсон вернулся с подносом. На нем стояли две кружки самого густого и восхитительного горячего шоколада, который я когда-либо пробовала. И еще две тарелки, на каждой – по два печенья-макарон[66], розовое и зеленое. Я с восторгом посмотрела на Джейсона.
– Я не хочу, чтобы этот комплимент ударил тебе в голову, – сказала я, – но сейчас, с этим подносом в руках, ты самый совершенный мужчина, который когда-либо жил на этом свете.
Он рассмеялся и поставил поднос на стол, выгружая кружки и тарелки.
– Я постараюсь не лопнуть от гордости, тем более что у меня есть тайное подозрение, что любой мужчина с горячим шоколадом и макаронами (со вкусом фисташек и розы!) в твоих глазах многое приобретает.
– Это определенно свидетельствует в его пользу, – согласилась я и обхватила кружку руками, позволив теплу просочиться сквозь мои холодные пальцы.
Я смотрела, как Джейсон опускает ложку в искусно оформленные свежевзбитые сливки, покрытые шоколадными завитушками. Вместе со сливками он зачерпнул немного горячего шоколада. Попробовав его, он закрыл глаза, словно смакуя каждую нотку вкуса. Я подумала, что он так же занимается и любовью, наслаждаясь каждым моментом.
Уф! Мое лицо вспыхнуло, и температура моего тела резко подскочила, когда я представила эту картину. Это было плохо. У меня не должно быть непристойных мыслей о коллеге. Если уж на то пошло, мне вообще не следовало его целовать. У Мишель из отдела кадров случился бы припадок, если бы она узнала об этом.
«Никаких личных отношений между сотрудниками» – правило, на котором она всегда настаивала. Эта мысль заставила меня слегка запаниковать. «Мы были в Париже, – рассуждала я, – это был несчастный случай. Да, мои губы случайно коснулись его губ. Такое случается. Тьфу, блин!»
Мне нужно было установить какие-то границы, и желательно как можно скорее. Я попыталась вспомнить все, что делал Найтли и что сводило меня с ума. Но пока не могла придумать абсолютно ничего. Черт подери!
Разгоряченная, я отпустила свою кружку и сняла его пиджак, заботливо повесив на спинку стула. Когда я подняла глаза, Джейсон пристально смотрел на меня. Он указал на мою кружку:
– Ты должна попробовать его. Это… Ну, это тебе не растворимый горячий шоколад, который делает твоя бабуля, – уж точно.
Я взяла ложку. Из-под взбитых сливок виднелся темно-коричневый с глянцевым блеском горячий шоколад. Опустив туда ложку, я словно нырнула в этот темный шоколадный мусс и зачерпнула немного шоколада, сливок и парочку шоколадных завитков.
Когда я поднесла это к губам, то заметила, что Джейсон смотрит на мой рот. Это заставило меня смутиться. Я опустила взгляд, чтобы ненароком не капнуть шоколадом на свое белое платье. Я слизнула его с ложки и внезапно забыла о своей застенчивости и манерах – черт, я даже забыла свое имя.
– Боже ж мой, – произнесла я, когда шелковистая текстура шоколада и взбитых сливок скользнула по моему языку и вниз по горлу в самом изысканном взрывном сочетании горького и сладкого вкуса. Я почувствовала, как вкусовые рецепторы, которые дремали всю мою жизнь, внезапно проснулись и потребовали большего.
Я взглянула на Джейсона:
– Я думаю, что прямо здесь и сейчас я поверила в существование Бога.
Он рассмеялся, а затем зачерпнул еще одну ложечку chocolat chaud и сказал:
– Я так влюбился в него, что, пожалуй, на нем женюсь.
Я отхлебнула еще шоколада и решила, что готова съесть макарон. Пододвинув к Джейсону одну из тарелок, я спросила:
– Попробуем вместе?
– Давай. Сначала фисташковый?
Я кивнула, и мы оба потянулись за бледно-зеленым безе с кремом в форме печенья. Мы одновременно откусили по кусочку. Это было великолепно. Хрустящее и в то же время тягучее безе со сливочной сердцевиной растаяло у меня во рту, оставив восхитительно нежное послевкусие фисташек.
– Как же вкусно, – сказал Джейсон. – Я возьму с собой коробку таких.
– Не искушай меня, я даже не хочу думать о том, сколько калорий мы потребляем прямо сейчас!
– Мы в Париже – калории не считаются, – Джейсон задумчиво посмотрел на меня. – Никогда бы не подумал, что ты сладкоежка, Мартин.
– О, сладкоежка? Это мягко сказано, – я улыбнулась ему, блеснув зубами.
– Твоя сдержанность в офисе не имеет себе равных, – сказал Джейсон. – Когда приходит время пятничных пончиков, я ни разу не видел, чтобы ты их трескала. Ты даже их не заказываешь.
– Потому что иначе я съела бы сразу пять штук, – ответила я. – Когда меня искушают, я становлюсь слабой, очень слабой девушкой.
– Правда? – спросил он. И после этого мы больше не говорили о пончиках.
Мы встретились взглядами, и я почувствовала, как осознание происходящего прокатилось между нами, словно рябь по ароматному шоколаду в моей чаш- ке. Игнорировать или отрицать это было невозможно, но я не знала, что с этим делать. Было ли это влечение реальным или просто последствием моего горького разочарования в Жан-Клоде? Или, может быть, объяснялось особым волшебством Парижа, и больше за этим ничего не было? Может быть, завтра я посмотрю на Джейсона и не почувствую ничего, кроме обычного раздражения.
Мужчина в фартуке вошел в зал и начал расставлять стулья, нарушая тишину. Он взглянул на нас и запел. Я не знала, что это была за песня, но его голос был прекрасен, и мелодия заставила меня улыбнуться. Время от времени он поглядывал на нас, шевелил густыми бровями, улыбался и продолжал напевать.
– Как думаешь, ему нужны чаевые? – спросил Джейсон. – Потому что, честно говоря, я не понимаю, о чем он поет. А ты?
– Понятия не имею, – ответила я. – Но он определенно наслаждается жизнью.
Серенада продолжалась, и когда симпатичная брюнетка со стойки остановилась у нашего столика с чеком, она взглянула на Джейсона и произнесла:
– Ты знаешь эту песню?
– Нет, – ответил он.
Девушка взглянула на него из-под своих длинных ресниц и сказала:
– Это Donnons-nous cette chance. Переводится как «Дай нам шанс».
Ее намек не мог бы быть более ясным, даже если бы она разделась прямо здесь догола и поманила бы его пальцем. Но Найтли не понял ее намека.
– У него прекрасный певческий голос, – сказал он и повернулся ко мне. – Тебе так не кажется?
– Совершенно верно, – согласилась я.
Я оглядела кафе и поняла, что мы здесь последние посетители. Весело переглянувшись, мы с Джейсоном быстро расправились с оставшимися макаронами и шоколадом.
Выйдя на ночную улицу, мы увидели наше такси, которое все еще стояло у обочины. Когда Джейсон помог мне забраться на заднее сиденье, он объяснил:
– Я подумал, что попросить его подождать нас будет гораздо умнее, чем пытаться поймать такси, когда мы закончим.
Район был достаточно тихим, и я кивнула:
– Хороший план.
Мы молча мчались по улицам Парижа обратно в свои апартаменты. Я старалась не думать о том, что произойдет, когда мы приедем. Я знала, что все еще страдаю от удара, который нанес мне Жан-Клод, но ночь с Джейсоном уничтожила все плохие воспоминания, и за это я буду вечно ему благодарна. Означало ли это что-то большее? Я не знала. И даже если бы это было так, у служебного романа могли быть серьезные последствия, и мне было неприятно даже думать об этом.
Такси остановилось прямо перед дверью, и Джейсон помог мне выйти, а затем оплатил проезд. Я стояла на тротуаре, дрожа в его пиджаке, в ожидании Найтли и размышляла, стоит ли мне просто незаметно пойти к себе в квартиру, пока он не видит. Да, это было очень по-взрослому.
Джейсон попрощался с водителем, который нахально улыбнулся нам, прежде чем скрыться в ночи. Когда Джейсон повернулся ко мне, в его глазах мелькнула неуверенность. Вот оно, подумала я – он либо отмахнется от нашего поцелуя на Эйфелевой башне, как будто тот ничего не значил, либо воспримет это как зеленый свет и попытается залезть ко мне в постель. Мужчины так предсказуемы… Вот только Найтли не сделал ни того ни другого.
Пока я стояла на обочине, дрожа от холода, он подошел ко мне, похожий на большого кота, преследующего свою добычу. Он скользнул руками под пиджак и обнял меня за бедра, тепло его ладоней согревало мою кожу. Джейсон наклонился ко мне лбом, наше дыхание смешалось, и он сказал:
– Я хочу целовать тебя, просто целовать тебя… несколько часов или, возможно, несколько дней.
При этих словах мое тело охватил жар, и в то же время я рассмеялась. Я откинулась назад, чтобы изучить его лицо. Его взгляд был нежен и полон медленно разгорающегося желания. Невозможно было этому сопротивляться. Черт с ней, с работой, и устаревшими правилами. Не такое уж это было вопиющее преступление.
– Я думаю, что все так и будет, – сказала я.
Он улыбнулся и притянул меня к себе. Если наш предыдущий поцелуй был как разведка на дружественной территории, которая обнаружила неожиданную связь между нами, то в этом объятии, напротив, не было ничего дружеского. Когда его рот встретился с моим, он был полон желания и жажды. Он поцеловал меня так безжалостно, что у меня перехватило дыхание. Мне казалось, что он не может насытиться мной, и я чувствовала то же самое по отношению к нему.
Это опьяняло сильнее любого шампанского. Я хотела ощутить вкус его языка, когда он переплетался с моим, почувствовать его мускулистое тело под моими пальцами и запах его волос и кожи, когда прижималась ближе, чтобы вдохнуть его. Я хотела узнать, что заставляло его вздыхать и стонать, ругаться и ворчать, и хотела знать, как он выглядел, когда терял самообладание. Внезапно я захотела Найтли. Отчаянно захотела.